Аркаимский колдун

– Есть другой вариант, – мягко предложил колдун. – Я великий целитель. Закончу институт, стану врачом, буду неплохо зарабатывать. Мы сможем жить нормальной, счастливой семьей, в покое и достатке.

– А как же это? – Катя провела ладонью по свастике, наколотой на груди молодого человека. – Величие арийского народа, ложь продажных историков, возрождение Аркаима, изменение школьной программы?

– Разве ты будешь против, если я стану посвящать часть своего времени этой деятельности?

Девушка усмехнулась. Поднялась. Снова встала перед окном, опершись лбом в темное стекло. Пробормотала себе под нос:

– Жить долго и счастливо, в покое и согласии, трудолюбиво возделывая свой виноградник и посещая каждую субботнюю мессу. Бла-го-дать… – Она извернула голову, ухитрившись поймать взглядом любимого, не отрывая лба от стекла. – Андрей… Такой шанс, как выпал тебе, достается одному на триллион. Если мы хотя бы не попытаемся, то не простим себе этого никогда в жизни! Упустить мечту… Это почти как потерять любовь. А зачем нам жизнь без любви?

Река пахла кислым торфяником и тиной, в ласточкиных норках пищали птенцы, а их родители с легким шелестом резали крыльями воздух, ловя мух, стрекоз, жуков и бабочек. Из-за спины с поля тянуло влажно-сладким цветочным ароматом, там стрекотали бесстрашные кузнечики и деловито гудели шмели. И суетились люди.

Андрей сидел, поджав ноги, на самом краю заросшего сурепкой обрыва, глядя на медленно текущую внизу воду. Колдуну было странно находиться в стороне от общей суеты. Обычно именно он – волхв общины – занимался организацией всех обрядов и праздников. Но сегодня он оказался не одним из старших, а обычным молодым русичем, решившимся изменить свою судьбу, и потому одет был не в привычную длинную суконную накидку с капюшоном, а в полотняную рубаху, на голове его лежал собственноручно сплетенный венок из двух дубовых веток, пояс отсутствовал вовсе, и только на ногах были обыденные стоптанные кроссовки – плести лапти никто в общине так и не научился.

– А не заскучал ли ты в одиночестве сидеть, добрый молодец?! – наконец-то подошли к нему Соболь и Кузня. – Не пусто ли тебе едину в миру огромном оставаться? Не желаешь ли на охоту сладкую сходить, ладных лебедушек словить? После охоты хорошей и обед сытным бывает, и день веселее, и ночь теплее!

– Отчего и не сходить в честной компании? – с облегчением поднялся Андрей. – Добру молодцу веселая охота завсегда в радость!

– Место ты тебе покажем славное, уловное. Да токмо тайное оно. Посему, позволь, глаза мы тебе завяжем… – Друзья быстро накинули ему на лицо плотную байковую повязку, под локти отвели немного в сторону, закружили: – Ой идем-идем дорогой дальнею, дорогой сложною, через поля и овраги, через горы с перелесками, к месту заветному, к месту стану охотничьему… Ай, гляди, вот и пришли! Лови свою лебедушку!

Мужчины отступили, оставив жениха одного. И тут же со всех сторон зазвучали женские голоса:

– Из-за гор холодных, из-за гор высоких, из-за леса густого, леса темного вылетали ветры буйные, отбивали лебедь белую, да от стаи лебединыя, да от стаи белокрылыя, прибивали лебедь белую то к гусям, то серым уточкам. То не лебедь – красна девица, то не гуси, серы уточки, те лебедушки юные. Ай, лебедушки, гляньте: селезень! Ай, берегись-берегись, поймает-поймает!

– Лови ее, лови! – громко закричали мужчины.

Со всех сторон послышалось веселое кряканье, хлопанье в ладоши. Шелестели по траве длинные рубахи, смеялись девушки, топали босые ноги.

Андрей чуть склонил голову, невольно шевельнул крыльями носа, ощутил аромат каркаде с кофейной горчинкой и со слабой примесью персиков, повернул на него. Сделал пару шагов, и в его руках оказалось женское тело.

– Поймал! – радостно закричали мужчины. – Целуй скорее, целуй!

Однако молодой человек не спешил. Он провел кончиками пальцев по лицу и груди попавшейся лебедушки. Судя по запаху, его добыча недавно доливала тосол в радиатор. Андрей понял, что сцапал Мирославу, постоянно латающую свой «уазик», покачал головой:

– Юна больно уточка для вертела, пусть подрастет… – и под общий хохот отпустил.

Женщины снова забегали, закрякали, хлопая в ладоши. Жених снова двинулся к аромату каркаде и опять уже через два шага сцапал очередную жертву. Прижал к себе, демонстративно погладил по макушке, едва достающей до плеча, отпустил:

– Подрасти пока, утенок.

Стая лебедушек захлопотала.

– Они на примету сговорились! – услышал он заговорщицкий шепот. – Переплести ее надо и шитье наколоть!

Молодой человек шагнул на голос.

– Волхв! – испуганно охнули девушки.

Андрей ощутил быстрые шаги – аромат каркаде с горчинкой явно утягивал с его пути, резко повернул, ухватил за талию очередную добычу, притянул к себе.

– Эта тоже недоросоль, охотник! – разочаровались мужчины. – Бросай! Настоящую лови!

Молодой человек колебался не больше секунды. Потом привлек жертву к себе и крепко поцеловал:

– Моя ты отныне и навек, лебедушка! Моя! – Он сорвал повязку, рассмеялся и поцеловал Катю еще раз: – Смотрите все, русичи! Вот моя добыча! Вот моя лебедушка! Моею будет отныне и навсегда!

Мужчины захлопали, женщины взялись за руки, повели хоровод, громко распевая:

– По морю уточки плавали, плавали, душа, плавали. У! Откель взялся селезень, с неба налетел, крыльями замахал, всех уточек разогнал, душа, разогнал. У! Одну уточку к себе взял, взял. Под куст ракитов утянул, утянул. Не вернуться девице красной от куста ракитова, душа моя, нет пути к морю вольному. Утянул селезень, душа, утянул.

Под эти распевы молодой человек крепко взял Катю за руку и повел вниз со взгорка к растущей у самой воды густой вербе, украшенной многими ленточками и серебристым новогодним дождиком. Здесь их дожидался преувеличенно нахмуренный Михалыч, одетый в волховскую накидку Андрея и опирающийся на его посох, покрытый множеством зарубок.

– Кто такие будете, смертные, и с чем к месту святому пожаловали?! – сурово вопросил ювелир, пристукнув посохом о глину.

– Лебедушку красную поймал я на охоте молодецкой, отче, – ответил Андрей. – По сердцу легла мне сия лебедушка, и иной отныне себе не желаю. Свяжи меня с нею, отче, судьбой единою, судьбой неразрывною на веки вечные с часа сего и до дня последнего!

– Молодца доброго на охоте своей я поймала, отче! – задорно заявила Катя. – По сердцу он мне пришелся, и иного себе не желаю!

– Экая вам блажь пустая в голову пришла! – опять стукнул посохом Михалыч. – Ступайте с глаз моих! Подумайте поперва хорошенько, опосля приходите!

Андрей тяжело вздохнул, кивнул и повел девушку за собой, к самой воде, вдоль берега, потом от него, вокруг нарядного ракитового куста, и вернулся к Михалычу. Громко сообщил:

– Помыслил я, отче, и не желаю себе иных лебедушек окромя этой, Екатериной при рождении нареченной! Беру ее под покровительство свое, и пусть отныне все ее беды моими бедами станут, а мои радости ее радостями!

Андрей снял венок из ромашек с головы девушки, отшвырнул и надел ей на голову свой, дубовый.

– Помыслила я, отче, и не желаю себе иных молодцев, кроме Андрея! – звонко сообщила Катя. – Отныне вверяю себя заботам его, а его принимаю под свою заботу!

Она развязала на себе сплетенный из лыка пояс, накинула его на талию молодого человека, крепко завязала и даже подергала, проверяя прочность получившихся пут.

– Коли сами решили все, то к чему вам благословение мое? – пожал плечами Михалыч. – Живите так, по разумению своему. Ступайте отсель!

Держась за руки, жених с невестой во второй раз обогнули ракитов куст и опять предстали перед волхвом.

– Вот жена моя пред богами и людьми, отче! – сказал жених. – О том тебя извещаю и благословения прошу от неба и земли, от вод текучих, от полей тучных, от ветров быстрых… И от тебя, отче, аки от рода своего кровного. Пусть семья наша станет ладной, прочной и плодовитой!

– Вот муж мой пред богами и людьми… – Катя повторила обращение Андрея почти слово в слово, и Михалыч смирился.