Фургон

Очаровательный Малыш грустно удалился. Клавдий думает, что он очень сильный, потому что содержит балаган с кетчерами, но я бы мог одним ударом кулака оторвать ему голову - это было бы очень забавно; а если полиция тебя схватит, они сразу увидят, что ты вовсе не в маске; да и вообще Жоли этого не стоит, ведь надо же быть идиоткой, чтобы спутать зу с хорьком, хорьки же не поют - да, но у нее чудесные глаза, яркие, как воронки, освещенные изнутри, - такие штучки надо говорить, когда она рядом, а не сваливать весь разговор на меня, - но я не смею: я боюсь, что не найду слов или что сломаю их, когда буду связывать в букет, ведь они такие хрупкие, и все же могут поранить, как стекло, - ну, замолчи, мне надо подумать.

Жоли сказала, что он сам дал ей зу. Для человека все мексиане, конечно, должны быть на одно лицо. Значит, на Земле есть еще одно похожее на него существо, которое имело наглость делать Жоли подарки... Может быть, его ищут? Нет. Его бы уже нашли - портрет Очаровательного Малыша выставлен перед входом в его шатер. А может быть, этот другой мексианин оставляет на ярмарках зу, чтобы собирать сведения? Необходимо было найти возможность расспросить Сирлисунитави.

Жоли посадила зу в клетку, чтобы он привлекал своими трелями внимание зевак. Там с ним совершенно невозможно поговорить так, чтобы она ничего не заметила...

- Сирли, приходи ко мне, будем играть, - просвистел он. У зу очень острый слух; несмотря на праздничный гомон ярмарки Сирли услышал зов. Он вытянул мордочки и начал нюхать воздух. - Осторожно! - поспешил добавить Очаровательный Малыш. - Если моноцефалка заметит, она тебя не пустит.

Сирли подождал, пока хозяйка отвернулась, выломал три прута клетки и скользнул наружу.

- Здравствуй, я Сирлисунитави, поиграем, поиграем?

- Здравствуй. Откуда ты? - сказала голова чтобы думать.

- Здравствуй. А во что ты умеешь играть? - сказала голова чтобы мечтать.

- Я из палатки напротив. Я умею играть в цветы, в облака, в фейерверк, в глаза девушек, в углеродные снежинки, в сталактиты...

- В ледяные или в известковые?

- И в те и в другие. Я очень люблю играть в сталактиты.

- Мы поиграем, если ты хочешь, - сказала голова чтобы думать. - Но сначала скажи мне, где ты был до палатки с лотереей?

- Да везде, с Линофриной...

- А где Линофрина теперь?

- Я не знаю. Она хорошо играет в горящий камин. Она мне сказала, что не может взять меня с собой, потому что туда, куда она идет, зу нельзя. Я помню только...

- Так я и знала, что он тут! Отдан моего хорька! - Жоли была в ярости.

- Это не хорек... - начала голова чтобы думать.

- А почему она не играет со мной? - спросил Сирли.

- Боюсь, она не умеет, - просвистел Очаровательный Малыш.

И Жоли удалилась, неся зу в руках.

Даже голова чтобы мечтать была разочарована. То, что Жоли спутала его с женщиной, не делало чести ее проницательности. Голова чтобы думать в эту минуту легко могла бы уничтожить любовь головы чтобы мечтать, но она была озабочена другим. Совершенно необходимо узнать все, что известно Сирли.

Линофрина, как и он сам, должна была скрываться на ярмарках - в любом другом месте ее сразу заметили бы. Но в таком случае, почему она избавилась от Сирли? Ведь все любят зу, любят проходящие в их глазах образы и их хрустальное воркованье.

- Линофрина хотела, чтобы зу не знал, чем она занимается, - это единственное возможное объяснение. Она опасалась неумолчной болтовни зверька, хотя люди, видимо, и не понимают этого языка. Значит, она отправилась на поиски какого-то тайника. Единственное, что она не могла постоянно возить с собой, - это радиоактивное горючее. Она избавилась от Сирли, отдав его первому встречному. Несомненно, она торопилась потому, что ее контейнер был поврежден и утратил непроницаемость...

- Погоди, погоди, у тебя же нет никаких доказательств и даже намеков, чтобы сочинять такую историю, - перебила голова чтобы думать, - конечно, но все очень сходится, ведь верно? - Голова чтобы думать не могла не согласиться: - Действительно, бывают минуты, когда мне нравится следить за твоими рассуждениями. - Это просто самолюбование, - ответила голова чтобы мечтать, стараясь не показать, как она польщена, - но тем не менее прежде, чем принять эту теорию, надо поговорить с Сирли.

Ночью зверек прибежал опять. Когда зу хочет играть, его ничто не остановит.

Очаровательный Малыш дал ему цветок кувшинки, и Сирли с наслаждением покусывал лакомство, а мексианин тем временем почесывал ему плечо там, где расходятся шеи.

- Что говорила тебе Линофрина перед уходом?

- Она сказала, что мы скоро вернемся домой. Наверное. Но для этого надо кое-что сделать, а потом она будет искать машину для возвращения. А где это - дом?

- Ты не помнишь? Это далеко. Очень далеко. Там все счастливы.

- А я всегда счастлив, я меня люблю. Я красивый зу. Поиграем?

- Да, - сказал Очаровательный Малыш и устремил взгляд в глаза Сирли. В них были пестрые каскады и колокольчики, а лучи солнца вспыхивали радугами в мыльных пузырях; а в его глазах зу видел серебряные каналы и улицы, вымощенные цветами.

После терпеливых расспросов Очаровательному Малышу удалось узнать всю историю Линофрины. Она тоже совершила вынужденную посадку на Земле, но ее корабль разбился. Однако у нее был запас атомного топлива. А у Очаровательного Малыша был реактор. Вместе они могли бы улететь и увезти с собой Сирли.

- Надо найти Линофрину, - сказала голова чтобы думать.

- А это очень просто, - сказал Сирли. - Она за мной вернется. Она мне велела смотреть повсюду, не встретится ли мне еще мексианин. Поэтому она и оставила меня на ярмарке, мексиане ведь любят ярмарки. Она будет тебе рада. Ей, наверное, скучно одной. Поиграем еще?

Существование Очаровательного Малыша стало по-прежнему монотонным. Если не считать того, что он играл теперь с Сирли. Если не считать того, что он чаще видел Жоли, так как она каждое утро приходила за своим хорьком. Если не считать того, что Клавдий неоднократно грозился с помощью кулака проверить, которая из его голов - настоящая. Если не считать того, что он ждал Линофрину.

И однажды утром Жоли и Клавдий явились в фургон, твердо решив на этот раз рассчитаться с похитителем хорьков. Но они мили немедленно и без зу, потому что в фургоне было два Очаровательных Малыша. Конечно, они знали, что это какой-то фокус, но впечатление все равно было довольно сильное.

И в тот же день Очаровательный Малыш уехал, не позаботившись захватить с собой свой шатер. Между делом он слегка лягнул клавдиев балаган, который воспользовался этим случаем, чтобы рухнуть. А Жоли так никогда и не узнала, кто усыпал ее палатку кувшинками.

Линофрина была приятной спутницей. Она совершенно бессовестно строила ему глазки. Но это вовсе не было неприятно голове чтобы мечтать. И другой тоже, что очень улучшило общую атмосферу.

И они отправились в тряском фургоне за атомной батареей, спрятанной в одном из гротов неподалеку от Дордони.

Очаровательный Малыш еще раз проверил, хорошо ли закрыты все иллюминаторы, и выбросил на обочину мебель, которая не была им нужна, и жестяную коробку со своими скудными сбережениями. Они ему больше никогда не понадобятся. Потом он пошел впрячь лошадь.

- Здравствуй. Я оставлю тебя в лесу. Тебе не придется больше таскать этот фургон, - сказал Очаровательный Малыш.

- О, это было вовсе не тяжело. Эти специальные сплавы - просто чудо легкости, - ответила лошадь.

- Да ты в самом деле говоришь! - удивилась голова чтобы думать.

- Конечно, но только очень редко - я по натуре чрезвычайно сдержанна, сказала лошадь, прядая ушами.

- Ну, счастливо. А может быть, ты хочешь полететь с нами? Ты же знаешь, в фургоне места хватит.

Но лошадь отклонила приглашение, хотя была явно тронута.

- Спасибо, но я уже старею, а умереть лучше на родине. Скажи всем остальным от меня - до свиданья. От слова "прощай" я становлюсь печальной, как уличный фонарь ночью. Счастливого пути!