За закрытыми ставнями

Тем временем Зенин уверенным и спокойным шагом входил в кабинет. Изящно поклонившись, он, по приглашению Леруа, подошел к столу и занял указанное ему место.

— Прошу извинить, что осмелился беспокоить вас, — не ожидая вопроса, начал Зенин, — но верьте, что если бы я не знал, что мое вмешательство может в той или иной степени помочь правосудию…

— Вы действительно знаете что–либо по этому делу? — с нескрываемым удивлением спросил начальник префектуры.

— Вашей первой мыслью, г. Леруа, было, конечно, что я пользуюсь этим делом для того только, чтобы проникнуть к вам с целью просить о месте, — отпарировал Зенин, давая доказательство своей проницательности.

Это понравилось начальнику и, меняя тон на крайне любезный, он попробовал разуверить русского экс–детектива.

— Непосредственно по делу об убийстве в Гренельской улице я ничего не знаю, — продолжал Зенин, — но мне кажется, что я знаю имена убийц или, вернее, знал их в России. По описанию в газетах я узнал их способ лишать жизни намеченные жертвы.

— Так это не первое такое дело? — спросил начальник префектуры.

— О нет, г. Леруа. В 1912 году, с такими именно признаками, была убита в Борках под Москвой дочь полковника Ромова. Там же, и таким именно способом, убита была бедная работница. В 1914 году, буквально со всеми теми же признаками, был убит миллионер Данилов, — и в ту же ночь так же была убита в Москве известная певица — Мари Перрье. Когда произошло последнее убийство, мне наконец удалось узнать личности убийц и я почти уже настиг их в Данциге, но начавшаяся война помешала преследованию преступников, успевших перебраться на германскую территорию, а я должен был срочно возвратиться назад.

— Что же вы можете рассказать по поводу этих убийств? — усаживаясь удобнее в кресле и подвигая к Зенину ящик с сигарами, спросил Леруа.

Машинально взял и закурил Зенин сигару. Между бровей легла глубокая складка, потемнели и точно вглубь ушли серьезные глаза, как будто там, глубоко, искал он ответа на заданный вопрос.

Леруа терпеливо ждал, ни одним движением не нарушая тишины. Его опытный глаз и врожденное чутье сразу подсказали ему, что заговорит ушедший в себя Зенин, и в руки его попадет нить от какого–то запутанного и страшного клубка.

— Извините мне мое молчание, г. Леруа, — очнулся наконец Зенин. — Ваш вопрос затронул запутанное, страшное дело, длившееся более двух лет. В нем реальное переплелось с небылицами потустороннего. Убийства, по–видимому, бесцельные, сплелись в одну гирлянду с убийствами ради грабежа и мести, а в результате… — выход в отставку даровитого, благороднейшего человека, — начальника московского уголовного розыска г. Кноппа, — чудом уцелевшая жизнь вашего покорного слуги, — бесславная смерть моего храброго и способного товарища Орловского и благополучный выезд за границу международной шайки преступников.

— Взглянувши глубже на дело убийства барона, вы, г. Леруа, быть может, предотвратите много других преступлений, а также поможете вашему достойному коллеге г. Кноппу снять с себя пятно бездеятельности.

— Помимо моей преданности делу службы, я с особым удовольствием помог бы моему коллеге, которого я знал лично и глубоко уважал. С этого дня я сам, со всеми имеющимися в моем распоряжении средствами, к услугам этого дела, — быстро проговорил начальник префектуры. — Вы же с этого момента состоите у нас на службе и поделитесь со мной подробными сведениями по поводу оперировавшей в России шайки.

Опять перед глазами Зенина проплыло, на этот раз кротко улыбающееся, лицо матери. Поднявшись с кресла, он низко склонился перед начальником префектуры.

— Считаю величайшей честью, — заговорил он, — отдать свои силы и саму жизнь, если окажется нужным, на службу славного парижского розыска. От всей души желаю, чтобы исход этого рокового дела был в ваших руках более удачен и благополучен.

— В добрый час, — серьезно и торжественно произнес Леруа.

— Прикажете ли посвящать вас во все детали этого дела, а следовательно, и во все вплетшиеся в него небылицы?

— Да, я прошу самого широкого и всестороннего освещения, со всеми привходящими обстоятельствами, как бы они, на первый взгляд, ни казались ничтожными. Меня всегда интересовала Россия. Я много времени потратил на изучение ее языка, своеобразного быта, условий жизни и, думается мне, смогу ориентироваться в самых сложных перипетиях вашего рассказа, — закончил Леруа, перейдя неожиданно на русский язык.

— Вы правы, г. Леруа, — восхищенно взглянул на него Зенин. — Нужно почувствовать себя своим среди всех, вольно или невольно, участвующих в этом деле людей; а потому, если позволите, я привезу вам для прочтения рукописи недавно умершего в Париже русского эмигранта князя Шацкого. Он правдиво и подробно, как очевидец, описал всю эту историю, внеся только легкую романическую окраску и изменив имена лиц и названия местностей, так как многие из его героев живы и по настоящее время.

* *

Глубокий вечер. Большой кабинет начальника префектуры погружен в полумрак. Огромная лампа, затененная абажуром, скупо освещает комнату и только бросает яркий сноп света на письменный стол и лежащие на нем белые тетради. С каким затаенным, близким к страху, недоброжелательством смотрит на них Леруа.

Он, свободный гражданин Франции, добровольно готовится погрузиться в дебри жуткой, пока чуждой ему драмы, которая заведет его вглубь, — всегда своеобразной, полной неожиданностей, — а теперь бурлящей политической борьбой страны.

Имеет ли он право бросить туда, быть может, на мученичество и смерть, своих лучших сотрудников?

Он чувствовал, что стоит открыть первую страницу, и засосет его какая–то запутанная, жуткая интрига, из которой уже не будет отступления, а в результате… или победа, или участь русского коллеги Кноппа, а может быть, и смерть для многих и многих…

Замерла в воздухе протянутая было к рукописи рука. Опять сердце сжалось злым чувством к лежащим тетрадям, властно зовущим его в страну бурлящую и клокочущую, как только что взорвавшийся вулкан.

Под упорным, немигающим взглядом белый лист начал увеличиваться до бесконечности, принял вид снежной пелены, заблестел, заискрился, обдал его холодом.

Это уже необъятная снежная равнина. На ней чуть обозначилась малоезженая дорога… Где–то далеко звенит под дугой колокольчик, с ним сливается протяжный волчий вой…

Снежная равнина постепенно сменилась протянувшейся среди дремучего леса песчаной дорогой… В лицо пахнуло сухим жаром, грудь наполнилась густым смолистым запахом сосны… Звон колокольчика и волчий вой перешли в веселое щебетание птиц и, из мрака кабинета, вдруг прямо в лицо ему глянули простодушные, детские, доверчивые глаза загадочного гиганта–народа, что распался, как карточный домик, под дуновением ничтожной кучки чужеземных авантюристов…

Леруа провел рукой по глазам, отгоняя нелепую галлюцинацию, улыбнулся мысли, что, еще не заглянув в это роковое дело, начинает уже нервничать, как слабая женщина, — и твердой рукой открыл первую рукопись, на которой крупно, четко были написаны три таких скромных слова:

«За закрытыми ставнями».

Глава 1

Маленький Шерлок Хольмс

Яркое июльское утро.

Прямая, как стрела, аллея пирамидальных тополей весело блестит своим гравием под утренними лучами солнца.

На теневой стороне еще не обсохла совершенно роса, и зелень от этого выигрывала в своих красках.

Весело порхают среди деревьев птички, — их не пугает еще шум автомобилей и экипажей, смех и говор людей. Все еще спит…

Ведь это не город, а большое модное дачное место Бор- ки, и солнечные часы на лужайке едва показывают семь.

Кому тут быть? — Аллея только для катания и прогулок.

Но вот с боковой дорожки показался сторож в светлозеленой форме, с метлой и граблями в руках.

Вышел на солнышко, снял картуз и залюбовался на Божий мир. — Дожил до леточка, слава тебе Господи, — шепчет беззубый рот. — А и хорошо же ты, красное!.. как это людям спится в такую благодать? хоть бы одна душа!..