Серебро далёкого Севера

"А если точнее, то не хочу и не считаю нужным на данном этапе".

Но этих, про себя произнесенных, слов его сиятельства Нгуена Эффенди, верховного мага и волшебника империи Чжэн‑Го, ни одна из двух волшебниц, естественно, не услышала.

32. Стекло и карты

У ворот герцогского замка Монферре Филофей появился неожиданно и безо всякого предупреждения.

Вообще говоря, ректор магического Университета не имел обыкновения злоупотреблять телепортами, предпочитая без крайней необходимости пользоваться обычными, а не колдовскими средствами передвижениями: чародейская сила лишней не бывает, и стоит приберечь ее для более насущных потребностей. Но сейчас был тот самый случай, когда время торопило: знаки необычной и не укладывающейся ни в какие теории магической активности волшебник заметил еще позавчера, благо с недавних пор взял себе за правило не реже, чем раз в неделю, отслеживать на университетской карте все проявления магии до единого – слой за слоем, край за краем и цвет за цветом. Ибо никак не отпускало господина ректора нехорошее предчувствие, что давняя история с Юраем‑охальником, избегшим в свое время казни и совсем недавно, тинктаровым попущением и происками Мальгариона, восстановленым в правах, так просто не кончится. И хотя Абердин – аспирант не из последних, кстати, – посланный для уточнения судьбы Охальника после его загадочного исчезновения на малоросском тракте, так ничего обнаружить и не сумел, ректор всё равно продолжал нервничать. Хотя и поставил, пренебрегши обычаем, в столичном храме Тинктара пять свечек за упокоение в послесмертии давешнего студента, погрязшего в ереси.

Нет, своей интуиции старый лис привык доверять больше, чем проверенным магическим процедурам и заклинаниям. Поэтому он даже не удивился, а скорее вздохнул с облегчением, когда третьего дня наконец разглядел на своей карте следы неопознаной магии. И где? Совсем неподалеку, в Альберне! Причем магический огонек незнакомого цвета, не укладывавшегося ни в какие теории – жемчужный, радужно‑серебристый или даже, может быть, заслуживающий названия перламутрового – этот огонёк со всей очевидностью двигался в направлении Хеертона, к Университету. К источнику и первопричине всех злоключений Юрая‑Охальника и виновнику казни его лучших друзей и учителей, стало быть. А что, спрашивается, может сейчас двигать Юраем, кроме как ярости и жажды мщения?! Так что небольшая услуга со стороны обожаемой племянницы пришлась бы сейчас очень кстати.

– Разумеется, дорогая, изымать из обращения этого недоучку в самом Хеертоне, было бы неразумным выходом. Донельзя неразумным и, добавлю к тому же, запоздалым. Ведь если такое произойдет в непосредственной близости от Университета… Сама понимаешь: могут пойти нежелательные разговоры, у кого‑нибудь обязательно всплывут воспоминания…

Его превосходительство аккуратно промакнул салфеткой губы, а также свои знаменитые усы, после чего надолго замолчал, пережидая, пока подошедший слуга уберет со стола остатки трапезы, которую накрыли по приказанию не столько обрадованной, сколько удивленной столь неожиданным визитом герцогини. И только дождавшись, пока они с племянницей снова окажутся наедине, неторопливо продолжил:

– Так что нам надо будет перехватить его где‑нибудь по дороге, еще на дальних подступах к столице.

– Нам? – Ирма капризно и с легким оттенком недоумения изогнула бровь, всем своим видом безмолвно вопрошая: "А при чем здесь, собственно, я?"

– Вот именно что нам, дорогая. Внезапная смерть от зубов вампира – ничего лучше даже и придумать нельзя.

В резком и выразительном взгляде архимага явственно прочитывалось: "И не забывай, лапочка, чем ты мне обязана".

Хозяйка герцогского замка Монферре действительно была обязана своему дяде очень и очень многим. Начиная хотя бы с удачного замужества: граф Адриан навряд ли обратил бы внимание на молоденькую и не блиставшую классической красотой дебютантку из нетитулованого дворянства, каковых в империи было хоть отбавляй, не окажись ее близкий родственник восходящей звездой на Хеертонском магическом небосклоне. Не забудем и о том, что любимый дядюшка регулярно покрывал с помощью магии кровожадные похождения племянницы, особенно попервоначалу, когда юная и неопытная вамирша еще не научилась сама заметать за собой следы. Да и в постельных утехах Филофей был тем еще забавником и затейником, законный супруг ему и в подмётки не годился. И поэтому всё еще молодая, но уже многое на своем веку повидавшая дама предпочла не избражать из себя далее оскорбленую невинность:

– Когда и где?

– Ну, например, дорогая, как тебе понравится предложение прогуляться на пару дней в Бато? – Демонстрируя подчеркнутое уважение к собеседнице, Филофей специально произнес название пограничного с герцогством имперского городка на монферский лад, "Бато" вместо "Батау". – Нашему "другу" это как раз по дороге, а мне доводилось слышать, что в тамошних торговых домах богатейший выбор мехов. И я с удовольствием подобрал бы тебе что‑нибудь подходящее, по сезону. Шубку, накидку, палантин… Словом, выберешь ты сама, а уж покупка – за мной. Родственные связи родственными связями, но всякая услуга заслуживает того, чтобы быть оплаченной.

– О, спасибо, Фил! – Приподнявшись из‑за стола, Ирма звонко чмокнула дядюшку в щечку. – Думаю, мы можем выехать хоть завтра. Но мне хотелось бы еще и кольцо с бриллиантом. Родственные связи родственными связями, но поторговаться тоже никогда не помешает.

…

Струя голубоватого огня завораживала настолько, что от нее было просто не оторвать глаз, особенно в тот момент, когда располагавшийся в самой сердцевине пламени прозрачный шар начал наливаться сначала красным, а потом уже и желтым свечением. Напряжённое гудение огненной струи отступило сейчас куда‑то назад – точно так же, как и тяжелое дыхание двух мускулистых и голых по пояс подмастерьев, которые размеренно качали мехи, нагоняя воздух в недра плавильной печи, да как и все остальные звуки тоже. Жара, едкий запах мужицкого пота, вонь горючего масла – все это растаяло, забылось и утихло в одночасье, стушевавшись перед красотой и грацией подцвеченного изнутри собственным свечением расплавленного стекла. Стоящий за плечом мастера Юрай буквально застыл, восхищенно наблюдая, как пан Вташек уверенными движениями не останавливающихся ни на мгновение рук, одетых в берегущие от ожога шерстяные перчатки, и мощным дыханием, которое исторгала и вдувала внутрь расплавленной стеклянной массы его широкая мускулистая грудь, создает из бесформенного слитка некое подобие шарообразного толстостенного бокала на тонкой ножке.

Поистине, для того, чтобы делать правильные выводы из совершенно неверных предпосылок, никакого волшебства не требуется: такое случается сплошь и рядом. Бывший алхимик, а еще раньше – осужденный и с позором изгнанный из университета адепт был сейчас менее всего озабочен тем, как бы отомстить Филофею. Да, конечно, когда‑то он мечтал об этом – тогда, сразу после изгнания, первые годы жизни в энграмском захолустье. Мечтал страстно и исступлённо, до желудочных колик и до боли в селезёнке. Но жизнь шла своим чередом, и сжигавшая Юрая попервоначалу ненависть со временем перегорела, сожгла себя саму и навсегда отступила, оставив в душе лишь пепел горьких воспоминаний о далеком прошлом. Так что сегодня его вели по жизни совсем другие заботы: исполнить волю монарха, отыскать, а теперь еще и наглухо затворить в непроницаемую оболочку смертоносный шестой металл. Но волей ли богов, игрой ли случая, а привели именно туда, где ему и намеревался подготовить теплую встречу с летальным исходом господин ректор: в имперский город Батау, расположившийся среди вестенландских холмов, на берегу маленькой речушки, название которой даже не заслуживает упоминания, и совсем неподалеку от границ герцогства Монферре. Город, славившийся искусством своих скорняков, ювелиров, часовщиков… Но прежде всего и перво‑наперво – стеклодувов.