Серебро далёкого Севера

Чуть придя в себя, Энси потянула долизывающего последние красные капельки Зборовского вверх, и они оказались лицом к лицу. Барон был выше ростом, поэтому ей пришлось приподнять голову вверх, чтобы сдержанным тоном произнести:

– Я думаю, Влад, что теперь мне следует принять меры к тому, чтобы не нарушилось равновесие. – И она, в свою очередь, опустилась вниз, снимая с него обтягивающие рейтузы и высвобождая напрягшееся мужское естество. Почему‑то стоять на коленях показалось ей неудобным. Вместо этого она устроилась на четвереньках, выгнув спину, и приняла член барона себе в рот, на полную глубину (…еще одно мимолетное колдовское усилие, позволяющее ему разместиться поудобнее…). Вот они уже нащупали общий ритм, и спустя некоторое время мужчина напрягся, задрожал и выплеснулся тягучим белым фейерверком.

– Какое же это невыразимое наслаждение, – осознала в этот миг Энцилия, – чувствовать в себе одновременно два мужских члена, один из которых заполняет твой рот, а другой входит в тебя сзади!

Что‑о‑о? Стоп. Еще раз стоп. Резкий вдох, потом выдох. Какой такой второй мужчина? Откуда? Это что, разнузданные бабские фантазии? Сумасшествие? Навеяный морок? Заклинание шло за заклинанием, все мыслимые видения и наведенные галлюцинации у волшебницы должны были под их действием давно исчезнуть, но воспоминание о мужских руках на ее бедрах и о фаллосе в глубине ее лона проходить никак не желало.

И тогда юная леди д'Эрве поднялась с четверенек и, наскоро протерев ладонью рот, глубоким тихим голосом сказала:

– Он здесь, Влад! Юрай – здесь, в Энграме. И где‑то совсем рядом, не далее чем на расстоянии в двадцать – двадцать пять лиг. Я его почувствовала. В тот самый момент, когда… Ну, в общем – тогда.

7. Проходная пешка

Им несказано повезло: Юрай‑Охальник оказался жив, и он был где‑то совсем рядом. Но за всякое везение приходится платить Равновесию, и уже к следующиму вечеру Энцилия ощущала себя не лучше, чем портовая проститутка после восемнадцатого клиента. В студенческую пору она не имела ничего против любовных утех с мужчинами, но сейчас… Первые сутки они с Владом просто не вылезали из постели, перепробовав все мыслимые позы и варианты, включая столь непотребные, что даже самые распоследние шлюхи упоминали о них сквозь зубы, вполголоса и намеками. Но совершенно безнадежно: мистический образ Юрая больше себя никак не обозначал.

– Ну почему же ты сразу не определила точно то место, где он находится? – в сотый раз сокрушался Зборовский, чтобы в сотый раз получить один и тот же ехидный ответ:

– Потому что для этого, дорогой, требовалось произнести заклинание локации. А мой рот, если ты не забыл, в это время был "ну очень" занят совершенно другим делом!

Так что на следующий день они перешли к игре в "холодно‑горячо". Леди д'Эрве подвесила магическое кольцо Юрая на длинной цепочке себе на шею, и сладкая парочка отправилась по трактирам и тавернам Вильдора. Программа была на удивление однообразной: зайти в кабак, выпить по рюмке, спросить у хозяина комнату на час и предаться все тому же опостылевшему соитию, прислушиваясь к отклику заколдованного серебра в тесной ложбинке между ее грудями. Тело юной волшебницы, несмотря на притирания и заклинания, ныло и саднило во всех местах сразу – и в первую очередь в самых нежных местах; а барон вообще держался исключительно на возбуждающих эликсирах, любезно выписанных все той же Клариссой из неприкосновенного запаса Обсерватории. Но все‑таки они постепенно двигались в нужном направлении, пока не оказались на третий день поисков в дальнем предместье Вильдора под дурацким названием Медвежий Угол. Войдя ближе к вечеру в корчму "У бурого медведя", Энцилия моментально почувствовала отклик узнавания хозяина, исходивший от кольца Юрая.

– Заказывай "Гхурпшнаджани"! – скомандовала она Зборовскому, как только они уселись за стол. – А если его нет, тогда просто самое дорогое, что здесь подают.

Барон понял ее с полуслова. Окинув помещение острым вампирским взглядом, он сразу же выделил хмурого мужика средних лет, вихрастого и с неровной щетиной, который медленно цедил пиво за дальним столом.

– Скажи‑ка, милейший, – осведомился он у хозяина, принимая две кружки фирменного напитка под названием "Медвежья кровь", – а что это за хлопчик там сидит в углу, кучерявый такой?

– А, ну дык это Юрась, знахарь местный. Отшельником его еще кличут, вашбродь. Угрюм маленько. Но ежели лекарство от хвори какой состряпать, или там зелье приворотное, так это он завсегда.

– Зелье, говоришь? Ну это нам в самый раз, потому как после твоей "Медвежьей крови", голубчик, мне назавтра зелье от похмелья очень даже понадобится. А далеко ли тут у него лавка?

Получив ответ, Зборовский щедро расплатился, и они с Энцилией с легким чувством двинулись обратно в замок. О том, что оба – после того, как Юрай найдется – на месяц принимают обет воздержания, они торжественно поклялись друг другу еще вчера. А подходить к бывшему магу или заговаривать с ним указания Ренне категорически воспрещали.

…

Когда длинноволосый дворянин с благородной дамой вошли в трактир, где Юрай допивал свое пиво, сердце алхимика сразу же сжалось от нехорошего предчувствия. Его прежней жизни пришел конец – это было понятно сразу. Подняв ладонь, он подозвал Славка и попросил стакан хлебной водки. Едва отхлебнув, спросил:

– Тот самый барон?

– Он самый, холера ясная! Ну что, тикать будешь?

Юраю и действительно хотелось сбежать на другой край света. Приди барон один, знахарь вполне мог бы так и поступить: сняться с места, и поминай как звали. Если бы не дама. Увидев ее, Юрай прежде всего испытал острый приступ физического желания до ломоты в костях. От нее пахло похотью, как от мартовской кошки, причем похотью утонченной и изысканной. К ней влекло. Но был еще какой‑то запах сверх того, что‑то совсем другое, едва уловимое, забытое с незапамятных времен… Внезапно пришедшая догадка настолько ошарашила его, что он с размаха опустошил свой стакан водки одним глотком. Это была волшебница! "Точно, профессиональная волшебница. Трансформантка, и причем сильная. В защитном слое – "огненный шар", "вязкий щит" и регенерация. В атаке не особенно хороша, зато мощно обороняется. Слабый аналитик, но эмпатия на самом высоком уровне. Сопряжена со стихией воды, вторая специализация – эфирный поток…". Все нужные слова приходили на ум сами собой, высыпаясь из дальних закоулков памяти, как горох из прохудившегося мешка.

– Боги, ну за что же мне такое! – взмолился он чуть не вслух. – Пятнадцать лет назад всё это знание и умение единым разом вычеркнули из моей жизни, лишь по какому‑то недоразумению забыв при этом вычеркнуть из нее меня самого. Так почему же эта долбаная память никак не даст мне покоя, снова и снова настигая в разных местах и в разных обличьях?

– Славко, друг, неси еще водки! Сегодня я буду пить, и много!

Впрочем, уже на третьем стакане его вывернуло наизнанку, так что трактирщик вместе с Настёной с трудом доволокли приятеля до дома и уложили на кровать как был, не раздевая. Потом со спокойной совестью разошлись по домам: "Проспится – протрезвеет."

Но увы, не судьба была Юраю выспаться в эту ночь. С первыми лучами рассвета в селение въехал десяток гвардейцев великокняжеской конной стражи во главе с ротмистром. Крепкий удар подкованым сапогом снес дверь Юраевой избы с петель, а пара солдатских кулаков мигом протрезвили алхимика, содрав ему до крови кожу на скулах. "Клац!" – защелкнулись кандалы на руках. Картина Рейпена "Приплыли".

…Сон, который приснился в эту ночь Тациане, был продолжением предыдущего. Она снова шла по лесу, только теперь уже ведя с собой за руку маленькую Иду. И мужчина, показавшийся им навстречу, был все тем же мальчишкой из первого сна, с теми же завораживающими глазами, но сейчас он стал заметно старше, его волосы потемнели и завились, а во взгляде появилась сдержанность и утомленность. Он поравнялся с ними, небрежно скользнул взглядом по двум фигурам – взрослой женщины и маленькой девочки – и уже шагнул было дальше своей дорогой, когда Тациана остановилась и повернулась к нему: