Страница 102 из 126
Взлет Америки, оказавшейся единственной сверхдержавой с 1991 г., характерен тем же двуединым подходом: пример и жесткость. Нелепо было бы объяснять случившееся с Россией только «происками геополитического противника», главные шаги с политического Олимпа Москва проделала сама. Впрочем, не без помощи. Иначе директор ЦРУ не стал бы писать российскую главу о 1980–1990‑х годах в своих мемуарах под названием «Самая успешная операция».
Велико ли влияние Соединенных Штатов в современной России? Вопрос не так прост, как кажется. Строго говоря, воздействие Америки прямо пропорционально степени неучета американских интересов. Если Бирма (Мьянма) или Албания замыкались в своих сугубо провинциальных интересах, то внимание к ним Вашингтона минимально. Если же, скажем, Россия будет строить атомные электростанции всякому готовому заплатить, то могучие внешнеполитические инструменты единственного гиганта современного мира немедленно станут ощутимыми. Итак, пример и воздействие — вот два фактора давления Соединенных Штатов на современную Россию.
1. Пример. Эмоциональная, интеллектуальная, эстетическая привлекательность колоссального западного государства (где расположены 17 из 20 лучших в мире университетов, где издается книг больше, чем во всем остальном мире, куда направляется львиная доля Нобелевских премий, где расположен передовой фронт науки) создает проамериканскую элиту, которая не без основания направляет указующий перст на Петра Великого, своей имитирующей Запад деятельностью сумевшего создать три столетия успешно овладевающее западными приемами государство. Потому и неистребимо влиятельна та гуманитарная и техническая российская интеллигенция, для которой гуманизм и наука западного лидера — основа ее идейного мира. И не следует проявлять неблагодарность: Фонд Сороса (Макартуров, Форда, Наследия, Карнеги и др.) реально помог десяткам тысяч российских ученых в тот самый момент, когда родное государство палец о палец не ударило для спасения национальной фундаментальной науки. Петр создавал научные учреждения, Борис пустил их по миру.
2. У американского воздействия на Россию активная и пассивная сторона. Активная заключается в «программе Нанна — Лугара», по которой наше государство ежегодно получает примерно 780 млн долл. на утилизацию ядерных отходов, долю контроля над ядерными исследованиями; в продвижении к российским границам Североатлантического союза, в результате чего вскоре в 8 из прежних советских республик будут стоять американские войска. Пассивная сторона сводится к недопуску (и без того немногочисленных). российских товаров на богатейший в мире американский рынок, который положил начало японскому, южнокорейскому, китайскому и пр. экономическим «чудесам».
Между республиканцами и демократами очевидное тактическое различие. Демократы обычно более идеологизированы, они смеются над всеми традициями, кроме своих, им подавай местного Джефферсона (неважно, что Ельцин позже окажется мало на него похожим). Республиканский конек — строгая геополитика, выдвижение вперед «этики бизнеса», дела, а не парадное теоретизирование. Демократы призывают учиться молодых российских журналистов; республиканцы — молодых российских деловых людей. Демократы более податливы на внутриамериканское давление этнических меньшинств; республиканцы ставят в авангард воздействия на Россию коренную бизнес–элиту.
Разочаруем сторонников «теории заговора». У американцев очевидным образом нет плана воздействия на Россию, преобразования ее. Есть отдельные мнения: президент Клинтон приходил к выводу, что «Россия нуждается в системе государственных работ», но дальше размышлений не пошел. И слава богу, ведь это наше дело. Отсутствие у американцев «плана» имеет и хорошую и плохую стороны. Хорошую — в свете предоставляемой нам инициативы, в свете того, что мы сами можем создавать собственную систему национальной безопасности. (Если бы Вашингтон решил диктовать, то реакция свободного последние 500 лет народа последовала бы незамедлительно.) Плохую — потому что некий вариант «плана Маршалла» никак не повредил бы стране подняться с колен, помог бы расширить инфраструктуру, расширил рацион наших стариков, создал «левиттауны» в становящейся на колеса стране. (Напомним, что в 1921 г. Герберт Гувер спас 18 млн наших граждан в находящейся в разброде стране; кто бы не сказал сегодня спасибо мастерам дорожного строительства и артезианского бурения?)
СУДЬБЫ ПОСТСОВЕТСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА
Успех либерализма при становлении новой, постсоветской России (да и всех пятнадцати новых государств), возможно, был бы реален при реализации, как минимум, двух условий: правящая элита имеет план развития своей страны; население готово пойти на жертвы, ожидая от реализации новых социально–экономических идей улучшения жизни и приобщения к мировому сообществу. Даже самые упрямые западные оптимисты указывают, что реализация либерализма на суверенном пути идет в постсоветских странах с огромным трудом в свете противоречий в элитных кругах и усталости обнищавшего (и во многом деморализованного) населения. Даже там, где, казалось, дело пойдет быстрее — в государствах Прибалтики, — элита занята вовсе не конструктивными задачами реализации либерального проекта, а более заземленными или отдаленными: а) дележом земли и жилого фонда; б) упованиями на решение всех проблем при вступлении в Европейский союз и НАТО. Остальным 12 странам, лишившимся рынка соседей и кооперации друг с другом, при подходе к осуществлению либеральных ценностей не на кого уповать. До сих пор возможность приближения к западным стандартам связывалась в незападных странах с государственной мобилизацией ресурсов; достижение западных идеалов и показателей на пути первородного хаоса является абсурдом, обреченность которого поняли все соседи (и жертвы) Запада от царьков инков до Кемаля Ататюрка.
Пожалуй, впервые американские специалисты с определенностью говорят фактически о крахе либерализма в России, о том, что «постсоветское пространство для большинства обычных людей представляет собой один шаг вперед и два шага назад. Крушение советской империи ничем не напоминало заморскую колонизацию… Экономическая взаимозависимость была очень эффективной, и крушение этой взаимозависимости означало фактическое уничтожение жизненно важных связей между поставщиками и потребителями, оказавшимися расположенными в иностранных государствах. Повсюду в бывшем Советском Союзе мы видим ужасающие контролирующие системы государств–паразитов, государств–пигмеев, государств, занимающихся рэкетом, во главе которых стоят организованные банды. Мы видим лагеря огромных масс беженцев, разгул теневой экономики»[532]. Это говорят западные либералы, обращающиеся к анализу российской ситуации.
Грустный вывод о крахе российского либерализма, явственный и без статьи Ходорковского, неизбежен. Мы просим быть верно понятыми. Трущобы и развалины можно увидеть повсюду в мире, но не везде причиной образования этих трущоб называют «реформы», не везде ужасающие жизненные условия являются результатом либеральных реформ.
Сегодня даже самые большие идеологи либерализма (скажем, йельский профессор Доминик Ливен[533]) исходят из безусловной для них аксиомы полного краха либерализма в современной России. Ливен твердо и определенно утверждает, что, если президенту Путину не удастся на основе своей огромной (пока) популярности осуществить хотя бы некоторый прогресс, если Москва и Петербург останутся островами «среднего класса» в нищей стране, если преобразования завершатся пиром плутократии, то прежний социалистический мир усилиями либералов просто выстроится в хвосте «третьего мира», со все более нехорошей завистью взирая на процветающий «золотой» миллиард» соседнего Запада.
532
Kotkin S. A Tour Through the Wreckage of the Soviet Empire. Trashcanistan (The New Republic, April 15, 2002, p. 31).
533
Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. Yale University Press, 2001.