Пути-дороги

— Чего стоите? Геть по домам! На прутах с ребятишками будете ездить… Бабам горшки чистить вам, а не боевых коней!

Оставшись в одном чекмене, он засучил рукава, подошел к Герасимову коню, взял щетку и принялся его чистить.

Казаки, ломая ряды, растерянно топтались на месте. Но вот один из них, расталкивая товарищей, решительно направился к коновязи. За ним один за другим пошли к своим коням остальные. Через несколько минут в воздухе яростно мелькали щетки и слышались ласковые возгласы, успокаивающие лошадей.

К Андрею нерешительно подошел Герасим:

— Андрей! Андрей Григорьевич! Товарищ командир! Отдай щетку, не срами…

Андрей молча продолжал чистить коня.

— Товарищ командир! Вот, ей–богу, пылинки на нем не найдешь!

Андрей, дочистив один бок коня, в упор посмотрел на Герасима.

— Разрази меня гром, товарищ командир… да я… уж лучше плетюганов мне всыпь… расславят теперь хлопцы на всю станицу… засмеют дивчата…

— На, да смотри: не будешь коня кохать, как дитя малое, отберу его! Будешь на обозной кляче куркулям на смех ездить.

Быстро надев черкеску и оружие, Андрей вскочил на своего жеребца и, не прощаясь, поскакал со двора.

Глава XI

Уже горели хутора и станицы в огне кулацких восстаний. С Дона, тесня Красную Армию, рвались на Кубань белые казачьи дивизии и офицерские полки. Все ближе и ближе к Каневской подходили бои. Наглели мелкие банды, прятавшиеся по камышам, и конной сотне часто приходилось с боем загонять их назад в плавни.

На Брюховецкую через Каневскую шел со своей казачьей дивизией генерал Покровский.

Андрей только что вернулся со своей сотней в станицу. После двухчасового боя он выбил банду из станицы и загнал ее в плавни.

В Каневскую входили с песнями. Передав на площади команду Дергачу, Андрей шагом поехал домой.

Всего только три месяца прошло с тех пор, как он женился, наконец, на Марине и поселился в купленном в прошлом году у Черенчихи доме. Марина поправилась после болезни и еще более похорошела. Андрей был счастлив. Даже частые стычки с бандами и постоянные заботы об отряде не только не умаляли его счастья, но, наоборот, еще более осмысливали его жизнь.

Он с большой охотой взялся за организацию сводного красногвардейского отряда и вскоре ушел с головою в привычную для него военную жизнь.

Увидев издали подъезжающего рысью Андрея, Марина с радостным криком выбежала навстречу. Андрей, спрыгнув на ходу с седла, нежно обнял ее за плечи и поцеловал в смеющиеся глаза.

— Где это ты так долго был, Андрейко?

Уловив в ее голосе тревогу, Андрей успокаивающе улыбнулся:

— Ничего серьезного. Пришлось немного пугнуть банду Леща.

Марина, пытливо посмотрев на Андрея, спросила:

— Раненые есть?

— Казанок Степка в плечо ранен. Да я к нему фельдшера уже послал. А чего ты так на меня смотришь — не веришь, что ли?

— Ты ранен, Андрей! Смотри, у тебя рукав в крови.

— Где? — Андрей мельком посмотрел на руку. Левый рукав его черкески был в одном месте разорван и потемнел от запекшейся крови.

— Ну, это так, царапина… — Он смущенно улыбнулся.

Расседлав жеребца и положив ему в кормушку душистого сена, Андрей подошел к Марине.

— Ну, не тревожься, Маринка! Пойдем в хату, ты мне эту царапинку перевяжешь. — И, шутливо взяв ее за руку, со смехом потащил к дому.

В ловких пальцах Марины быстро мелькал белый широкий бинт. Шальная пуля, разорвав выше локтя сукно, сорвала клочок кожи.

Пока Марина, кривя от жалости губы, быстро перевязывала рану, Андрей думал, как лучше подготовить ее к своему отъезду. Он понимал, что его отряду не сдержать напора белогвардейских полчищ и не сегодня, так завтра придется отступать. Зная, какие зверства чинят белые над женами красногвардейцев, Андрей сперва хотел взять Марину с собой. Но мысль о том, что им самим придется с боем пробиваться среди бродящих всюду банд, заставила его отказаться от этого намерения.

Оставалось одно — свезти Марину в какой–нибудь отдаленный хутор, где ее не знают. Но от такого решения не стало легче на сердце. Слишком известным он стал в последнее время со своей сотней, чтобы не бояться лютой мести кулаков и офицерских банд по отношению к своей семье.

Смотря на встревоженное лицо Марины, Андрей не находил сил сказать ей о предстоящем отступлении и решил отложить разговор до утра.

Остаток дня он провел дома, помогая Марине полоть огород.

Вечером неожиданно пришел Григорий Петрович. По встревоженному лицу отца, по его нахмуренным седым бровям Андрей понял, что отец откуда–то узнал об отступлении отряда.

Оба они, выйдя во двор, долго молчали. Григорий Петрович начал первый:

— Отступаешь, большевистский атаман?

— А вы отколь знаете?

— Чего там — отколь? Вся станица гудом гудит! Вот–вот генерал Покровский здесь будет. Вам что? Сели на коней, да и умелись подальше, а отцам за вас головы в петли совать придется.

— Садитесь и вы на коней. Вместе отступать веселей будет.

— Ты мне шутки не шуткуй! Нам за вас, может, жизни решаться придется, а ты насмешки строишь, хаханьки тебе. Куда Маринку–то денешь?

Андрей поник головой:

— Не удумаю, батя, куда и деть. С собой взять боязно и здесь оставить нельзя…

— С собой, с собой! Ночью, слышь, восстание казаки хотят делать. Самим–то вам хоть бы живым вырваться.

— Ну, пока мой отряд в станице… восстания не будет! — задорно тряхнул головой Андрей.

Григорий Петрович исподлобья наблюдал за сыном:

— Марину–то, говорю, к ее деду на хутор отвезти надо.

Андрей посветлел:

— Вот и я думаю так, да кто повезет?

— Сам отвезу. В Уманскую за товарами поеду, ее под сено спрячу и отвезу. Так отступать решился?

— Сами видите — здесь не удержаться.

— Может, остались бы?

Андрей насторожился:

— Это, то есть, как?

— Да так. Куда поедете? Везде станицы на советскую власть подымаются. Выехал бы со своим отрядом генералу навстречу, вот прощение и заслужил бы, а то, глядишь, и в офицеры бы произвели.

Андрей ожег отца гневным взглядом:

— Это что же… вас Бут и Богомолов научили? Эх, батя, батя! Всю жизнь мы с вами на этих пауков работали. Ненавидеть их надо! Враги они заклятые наши, а вы к ним за советами бегаете, ровно дитя малое к матери.

Григорий Петрович насупился:

— Не такой я для тебя, Андрей, жизни желал…

— Ничего, батя, вернемся, мы жизнь эту по–своему заседлаем.

— Вернетесь? Эх, сынок, на погибель идешь! Против своих…

— Мои со мной идут.

Григорий Петрович направился к выходу:

— Нету власти моей тебя не пустить. Стар я стал, болен. Но и благословения родительского тебе не даю… А за Маринкой сам заеду… как только Василь с конями с Брюховецкой вернется.

После ухода отца Марина, чувствуя, что от нее что–то скрывают, тщетно старалась узнать от Андрея правду. Но тот отмалчивался.

… Прошла полная тревоги последняя ночь. Наутро жители станицы были разбужены далекими орудийными выстрелами. Андрей наскоро оделся и выбежал во двор.

Марина, выведя жеребца из конюшни, привязала его к дереву и старалась накинуть на него тяжелое завьюченное седло. Жеребец, перебирая ногами, злобно скалил зубы.

Андрей подошел сзади, обнял ее, взял у нее из рук седло. Быстро покончив с седловкой, он повернулся к Марине. Ее глаза были полны слез.

— Отступать будете? — чуть слышно спросила она, и ее побелевшие губы задрожали.

Андрей видел, какие она делает усилия, чтобы не разрыдаться. У него самого ком тяжелый стоял в горле. Он молча кивнул головой.

Марина схватила его за рукав:

— Возьми и меня! Не оставляй здесь… Ведь замучают они твою Маринку!

Она умоляюще потянулась к нему, обхватила его шею руками. Но Андрей уже овладел собой:

— Ты пойми, Марина: если я тебя возьму, то и все мои хлопцы захотят забрать семьи. А ведь с обозом нам никак не пробиться, и весь наш отряд порубят…