Страница 32 из 77
На просторах Сибири. 1976 г.
…На Бодайбо был на всех участках. Пел для ребят. Все бросали, чтобы его послушать, его ждали, вертолеты задерживали, рейсы самолетов задерживали…
О времени, о себе…
А были периоды, когда я жил у Высоцкого. Это было еще на проспекте Мира у Рижского вокзала. И когда я приходил, Нина Максимовна укладывала меня в кровать, а Володе стелила на полу. Но я из солидарности тоже ложился на полу. Помню Гисю Моисеевну — она Высоцким была как родная. Да, Гися Моисеевна иногда выручала нас рублем, трешкой. Бывал с ним и на Большом Каретном. Лев Суренович Кочарян был нашим старшим товарищем и «учил нас жить».
Когда мы общались очень близко, были у нас и планы совместных работ. Помню, что мы вдвоем пытались написать либретто оперетты. Но дальше первого листа дело не пошло. В 1966 году я написал пьесу для телевидения «У моря моего детства». Главный герой — молодой парень, боксер. У него все сложно, его выгоняют с работы, но он все равно тренируется. Для этой пьесы Володя написал две песни: «Сентиментальный боксер» и «Песню про конькобежца на короткие дистанции». Пьесу сначала приняли на телевидении, и Высоцкий очень за меня обрадовался, но потом зарубили.
Я не замечал, чтобы он много читал. Но потом оказывалось, что Володя читал очень много и очень хорошо знал литературу, особенно классику. И я читал много. Один раз, помню, компания сидела и играла в карты, а я за это время успел прочитать целый том Гамсуна. И как-то мы заговорили о Гамсуне, и оказалось, что он это уже прочитал и хорошо знал и любил.
Очень хорошо знал фантастику… В то время в Москву должен был приехать Станислав Лем. И перед приездом он сказал, что в Москве хотел бы увидеть только трех человек — братьев Стругацких и Высоцкого. Про Володю Лем добавил: «Я должен увидеть человека, который так тонко чувствует космос». К этому времени ему перевели песни Высоцкого «Марш космических негодяев» и «В далеком созвездии Тау-Кита». И когда Лем был в Москве, они встречались.
Володин характер? Могу привести один пример… Идем втроем — Володя, Лиля и я, идем по Большой Бронной. Группа парней уже на взводе. Мы проходим, и один из них говорит нам вслед что-то грязное, оскорбительное по отношению к Лиле. Володя оборачивается: «Кто сказал?» — «Я». И он этому парню немедленно врезал в челюсть. Мы продолжаем движение, а за спиной слышим: «Молодец парень!»
Володя очень интересно дарил подарки. Всегда оглядывался, что у него самое дорогое, чтобы подарить человеку. Например, мне на день рождения подарил Полное собрание сочинений Гоголя, которого сам очень любил. Подарил с такой надписью: «Жора, читай почаще Гоголя».
Много лет мы были вместе, виделись часто — раньше чуть ли не каждый день. Потом, к сожалению, встречались редко, у обоих не было времени, все дела, дела…
Кто-то сказал, что вся интеллигенция России сложилась в Шаляпине. Так и Высоцкий вобрал все лучшее. У нас были замечательные преподаватели, у нас были прекрасные друзья…
Май 1987 г.
ИЗА КОНСТАНТИНОВНА ВЫСОЦКАЯ
— Иза Константиновна, в Школе-студии вы были на два курса старше Высоцкого. А как он попал в ваш курсовой спектакль?
— Точно не помню, как он попал. И вообще он как-то появился на нашем курсе с этого спектакля. Спектакль готовился раньше, мы его начали готовить на третьем курсе — Володя тогда был на первом курсе. Такой был солдат, по-моему, это даже была бессловесная роль. Но в программке он есть. Может, и было там у него несколько слов, я сейчас не помню точно. В общем, знакомство наше близкое началось с этого спектакля.
— Все, кто в то время учился в Школе-студии МХАТ, просто с каким-то трепетом вспоминают о преподавателях.
— Правильно. Тогда были прекрасные преподаватели. У нас разные были преподаватели по мастерству: Массальский — у Володи, Герасимов — у нашего курса, а педагоги по общим предметам были одни — просто легендарные педагоги. Это были люди, которые влюбляли нас в свои предметы и в себя, начиная с Марии Степановны Воронько, преподавателя по танцу и сценическому движению… В общем, была такая очень правдашняя, искренняя влюбленность..
— А студенческие актерские работы Высоцкого вам запомнились?
— Когда он выпускался, я работала в Киеве. Но я приезжала и прилетала в Москву. Я видела «Золотого мальчика», чеховскую «Свадьбу». Видела, естественно, «На дне». На выпуск я приезжала специально Вот, пожалуй, и все, что я видела, если не считать капустников.
— Кстати, вам не запомнился капустник, о котором Высоцкий часто вспоминал, — пародии на все виды искусства?
— Вы знаете, я не очень хорошо это помню. Я помню, что он прекрасно показывал Чаплина и Гитлера.
Потом, когда я увидела его в спектакле «Павшие и живые», практически в той же ипостаси, мне даже показалось, что в студии было еще лучше, получалось как-то легче. Вот это я очень хорошо помню.
— А когда начались куплеты, посвящения, то есть первые стихотворные опыты?
— Я бы не взяла на себя право точно сказать, когда это началось. Потому что такие стихи — четверостишия типа частушек или какие-то стихи — они просто были в быту. Могла быть записка в стихах, поздравления — на день рождения, Новый год, 8 Марта — все это в стихах. Но я лично ничего этого не хранила и, честно говоря, не придавала этому ни малейшего значения. Ну а как иначе в девятнадцать-двадцать лет, если не в стихах? Все это очень естественно и просто. Поэтому когда было начало, я не знаю. Вот я помню такой случай, но где это происходило, когда точно, я не помню. Мы пришли в один дом, а магнитофоны тогда только появлялись, и нам дали прослушать какую-то Володину запись, не зная, что это Высоцкий. То есть Володя сам себя слушал. Неожиданно. Вот был такой случай, но где и когда?..
— А какова была его реакция?
— Очень понравилось. Да ему вообще все больше нравилось, чем не нравилось.
— Нина Максимовна рассказывала, что никогда не слышала от него плохого слова о людях.
— Это правда. Я с ней совершенно согласна. Мы с Володей встречались через какие-то годы — последняя наша встреча была в 76-м году. То есть на протяжении долгих лет, с 56-го по 76-й, это получается двадцать лет, я от Володи не слышала действительно плохих слов о людях. Были другие разговоры — он с болью говорил о том, что уходят друзья. Иногда ссорились как-то абсурдно, нелепо, из-за мелочей каких-нибудь. Я не буду называть фамилий, потому что тогда мы говорили о конкретных живых людях… Но это была боль человеческая…
— А когда все-таки появилась гитара?
— Вы знаете, этот вопрос задают все. Причем… я вам говорю совершенно честно, у меня в документальной памяти она просто отсутствует. Я помню, что мы покупали гитару, но не помню — когда… Я помню, что мы платили шестьдесят пять рублей старыми деньгами. Но я ни за что не возьму на себя смелость утверждать, что это была первая гитара… Я уже читала — по-моему, у Нины Максимовны, — что она подарила Володе гитару. Может быть, у него была гитара и раньше; может быть, она давала деньги на гитару в качестве подарка — за это я не ручаюсь.
— А как складывалась ваша артистическая судьба?
— Когда я заканчивала студию, приезжал Михаил Федорович Романов, он смотрел наш курс, и по его персональной заявке я была приглашена в Киевский театр имени Леси Украинки. И два года мы с Володей были и врозь и вместе. Мы очень часто ездили друг к другу, мы каждый день писали, за редким исключением. Очень жаль, что погибли письма… Когда я приехала из Киева, то привезла с собой посылочный ящик Володиных писем. А у Володи был посылочный ящик моих. Ящики лежали на антресолях в квартире на 1-й Мещанской. И никто не помнит, куда они делись, когда переезжали в Черемушки. У Нины Максимовны нашлось только одно письмо 60-го года, но — это мое письмо к Володе. Мои-то не жалко, бог с ними, а Володиных было много писем, и они были очень большими.