Страница 11 из 14
И их свадьба, товарищи, наших дорогих Валентины и Андрияна, она свидетельствует, что ничто человеческое советскому человеку не чуждо. Он может, как говорится, и в космос слетать, и на ткацком станке поработать, как Валя, и за праздничным столом посидеть, за которым никто у нас не лишний. Тем более кем были бы эти двое наших счастливых новобрачных, если бы не советская власть? Это она, наша советская власть, вознесла их в космические высоты! У Вали мама ткачиха, простая работница, вот она тут сидит, скромная, в платочке. Отец первой космонавтки трактористом был, на финском фронте погиб. А Андриян? В избе вырос, в Чувашии, мама – доярка, папа – конюх. А теперь – смотрите, куда они взлетели, товарищи! На какие, в прямом и переносном смысле, орбиты!
При мысли о предстоящей «космической» свадьбе невольная улыбка осенила чело Никиты Сергеевича, и он понял, что в уме начал произносить свой тост во славу звёздной советской семьи. Тут надо ещё понимать, товарищи, что, организуя данное бракосочетание на высоком государственном уровне, мы подаём хороший воспитательный пример будущим советским женихам и невестам, а именно: демонстрируем им, как следует проводить подобные мероприятия. Не с церковным размахом, под звон колоколов и гнусавые причитания попиков. Но и не в скудном казённом загсе, как мы женились в тридцатые годы. Нет, не случайно советская власть придаёт особое значение новой советской обрядовости! Недаром открыли мы недавно торжественные залы бракосочетаний, настоящие дворцы – в Ленинграде, на набережной Красного Флота[3], и здесь, в столице, на улице Грибоедова! Поэтому пусть весь мир увидит в кадрах кинохроники: звёздная невеста Валентина, известная всей стране, в фате и белом платье поднимается по парадной лестнице; рядом жених её, звёздный Андриян, в галстучке, в строгом костюме. А вокруг их гости – замечательные, простые и скромные, но известные всему прогрессивному человечеству ребята-космонавты. Бравые герои, звёздные братья: Юра Самый Первый, Гера Второй, Паша и Валерий. Будут ещё приглашены секретные конструкторы космической техники (но их снимать на плёнку, конечно, не следует). Другие покорители звёздных пространств, пока ещё не слетавшие – дублёры и дублёрши. Позовём также товарищей по партии, генералитет. А я буду посажённым отцом, поведу невесту, в отсутствие отца реального, сгинувшего в финскую войну, так сказать, к алтарю – а точнее, к столу, где записывается акт бракосочетания. И поднимем мы бокалы с шампанским, скажем тосты, крикнем «Горько!» – но безо всякого разгула, разврата, хулиганства. Весело, но скромно, по-партийному.
Так думал Никита Сергеевич, когда затевал и организовывал эту космическую свадьбу, пир на весь мир. В его расчётах – как и в планах остальных участников бракосочетания, включая самих виновников – не принималась во внимание одна составляющая, которой перед величием дел и задач решили пренебречь, а именно – любовь.
Каким бы ни был заботливым и преданным отцом Владик, когда его жена Галина наконец перестала, говоря его словами, дурить – то есть отказалась от идеи стать космонавткой и вернулась в частную жизнь, забрав к себе Юрочку, Иноземцев-старший вздохнул с немалым облегчением. Он чувствовал себя так, как в пору, когда окончилась его ссылка на Байконур: захлёстывающее, удивительное чувство свободы. И столько можно всего успеть сделать – главным образом по работе! Ничто его не заставляет теперь мчаться после службы сломя голову в детсад, чтобы успеть забрать Юрочку до шести. Ничто не понуждает по утрянке бежать вдвоём с ним на электричку, чтобы к завтраку доставить мальчика в дошкольное учреждение. Можно хоть на всю ночь заступить на трудовую вахту, что Иноземцев временами и делал. Тем более что в ОКБ-1 (особом конструкторском бюро), где он служил, вся деятельность, которой руководил тогда всесильный академик Сергей Павлович Королёв, подразделялась на две категории: срочная и сверхсрочная, неотложная.
Вот и теперь, едва ли не в первый раз в его трудовой биографии, которая насчитывала в ОКБ, между прочим, без малого шесть лет, Владик удостоился того, что был вызван непосредственно и лично в кабинет самого Эс-Пэ (как между собой называли Королёва).
Двумя инициалами, кстати сказать, именовали и других ракетных деятелей: Раушенбаха, к примеру, называли Бэ-Вэ, Чертока – Бэ-Е, непосредственного начальника Иноземцева, Константина Петровича Феофанова, величали Ка-Пэ. Так повелось ещё с войны или даже с довоенных времён. И штука тут была не только в экономии времени на произнесении имени-отчества, но, главное, в секретности, на которой все тогда были просто помешаны. Настоящие фамилии секретных академиков вроде Королёва были тайнами за семью печатями. Вот и получалось: скажешь «иду к Королёву» – вдруг какой шпион-диверсант подслушает, узнает, кто на самом деле на предприятии заправляет. А если: «пошёл к Эс-Пэ» – то никому ничего непонятно (кроме посвящённых, разумеется).
Владик и раньше бывал в кабинете у Королёва, но всегда в числе других проектантов и конструкторов, и далеко не самым главным действующим лицом. Обычно, оказавшись здесь, держался в сторонке, в уголке, отсиживался и отмалчивался. Теперь он предстал перед грозные очи Эс-Пэ один, тет-а-тет, что было одновременно и вдохновляющим, и ответственным знаком.
Всё тот же кабинет с напольными часами и антикварным столом с львиными ногами. Всё тот же человек за столом – плотный, почти без шеи, в кофте с распахнутым воротом и без галстука. И такое же, как всегда, внимательное, но быстрое, без потери минуты времени, обхождение:
– Садись, Иноземцев. Будет тебе особое задание. Итак. Тут на днях американе, – своих заклятых соперников с другой стороны океана Сергей Павлович именовал исключительно «американе»: и нестандартно, и уважительно, но и отчасти свысока. – Так вот, американе с инициативой вылезли. Президент Кеннеди на Генассамблее ООН выступил. К нам обратился, к советским людям: давайте, мол, полетим на Луну вместе. Как ты понимаешь, мы на Луне хотим быть первыми и без их соучастия. Однако начальство наше, – главный конструктор уважительно поднял палец, и Владик понял, что главный конструктор имеет в виду не кого-нибудь, а самого Хрущёва, – на инициативу эту пока ответа никакого ни по каким каналам не дало. И нам надо быть ко всему готовыми. Вдруг они там, – снова указание на потолок, – и впрямь решат с американами в освоении Луны скооперироваться? На такой случай нам надо быть во всеоружии. И если скажет руководство: да, летим вместе – немедленно дать конкретное предложение: что возьмём на себя мы, а что оставим американам. У нас, конечно, всё, что с космосом связано, секретное, совершенно секретное и особой важности, но надо выбрать те объекты, рассекретив которые перед американами, мы понесём наименьший урон. А вот что конкретно – это ты предложишь и мне доложишь. Через неделю. В первом отделе можешь брать любые материалы. Скажешь своему начальнику Феофанову – я тебя от всех прочих работ пока освободил. Но о сути задания никому ни слова. Давай действуй, – Сергей Павлович прихлопнул ладонью по столу, знаменуя окончание разговора.
Не рассусоливая и не занимая время великого человека, Иноземцев буквально выкатился из кабинета. А когда шёл по коридору, возвращаясь к себе в отдел, навстречу ему попался давний его знакомец Жорик. Они когда-то, ещё в пятьдесят восьмом, расчётчиками в ОКБ начинали, затем в Тюратаме (то есть на Байконуре) первые советские спутники-шпионы летать учили. «Ты куда?» – спросил его Владик, и по тому, как Жорик слегка стушевался, понял, что его коллега, скорее всего, тоже в кабинет Королёва направляется и, вполне вероятно, такое же задание от него получит. Сергей Павлович любил поручать, особенно на самом первоначальном этапе, один проект совершенно разным и не связанным друг с другом людям – чтобы соревновались между собой и лучше генерировали идеи.
Владику ещё предстояло доложить своему начальнику Феофанову о том, что он, по особому заданию Эс-Пэ, временно от основной работы отстраняется, и пережить приступ его вполне естественной начальственной ревности, его брюзгливо оттопыренную губу и холодный его вопрос: «Особое задание самого Эс-Пэ? Вот как? Ну, давай действуй».
3
Ныне Английская набережная.