Страница 24 из 35
Катюша покраснела: наличие в ее автоматической кухне обычного веника было тайной. Веник среди автоматов выглядел так же смешно, как, например, керосиновая коптилка среди электрических фонарей. Но за электрической печкой у Катюши все же стоял старый дед-веник. Его подарила старенькая мама, когда девушка пошла работать на корабль: она не представляла, как можно хозяйничать без веника.
Чтобы скрыть смущение, Катя принялась уговаривать Ролинского.
— Ну же, мой хороший, Николай Иванович, ну позвольте! Я мигом! За это я вам еще раз выкупаю Маргошу, она же, бедненькая, совсем грязная. И в колхоз вас сама отвезу: я тоже туда еду.
Она так упрашивала Ролинского, что тот неожиданно сдался; Катюша вымолила у него ровно пятнадцать минут на уборку, пообещав за это миллион полезных для профессора услуг.
Она принесла под фартуком веник и тряпку и начала хозяйничать. Профессор кряхтел, ходил вокруг нее, как курица, у которой отнимают цыплят, и все же позволил вытереть некоторые приборы.
Вдруг в шкафу что-то громко заскреблось и зашуршало.
— Мыши! — ужаснулась Катюша. — У вас даже мыши завелись! Куда смотрит Марго?
Марго, словно поняв ее замечание, подошла к шкафу и села перед ним, не проявляя, однако, большого интереса.
— Давайте скорее ключ, — забеспокоилась Катюша, — пусть Марго поймает мышь!
Но профессор неожиданно покраснел, потом побледнел и начал передвигать стул, пытаясь заглушить царапанье мыши.
Но его все-таки было слышно. Какая наглая мышь!
— Вижу, вам ее жалко! — удивилась Катюша.
— Ах, оставьте меня, пожалуйста, — рассердился вдруг старик. — Мне надо идти, а вы тут занимаетесь зоологией, исследуете мышей, пауков и тому подобное…
Удивляясь такому сопротивлению профессора, Катя отошла от шкафа и поспешила скорее закончить уборку. Чтоб ей, этой мыши! Пусть остается: может, это какая-то ученая мышь для опытов. Вот и у деда а Омелько в лаборатории были и лягушки, и ужи всякие.
Облегченно вздохнув, Ролинский запер за Катюшей дверь. Довольная, она побежала одеваться. А старик подошел к шкафу и, отперев его, выпустил оттуда что-то круглое и невиданное…
Это была прозрачная Дженни. Лапы, голова, хвостик просвечивали, как чистое стекло, а когда она ползла по полу, казалось, что ползет какая-то тарелка.
Профессор присел перед черепахой на корточки, пристально вглядываясь в ее очертания.
— Ну, что нам делать с этой дрянью? — обратился он к Марго. — Она к тому же еще и есть не изволит. А откуда я, метеоролог, могу знать, что едят черепахи?
Ролинский достал блокнот и записал: «Узнать, чем именно питается степная черепаха».
Оставив черепаху ползать по полу, он отправился, наконец, в путешествие в колхоз.
Катюша оказалась хорошим спутником. Она отвела его к автобусной остановке, которая находилась недалеко, за парком. Через несколько минут их забрал синий автобус и помчался по парку, а затем по колхозному поселку.
Автобус привез Ролинского на Большую площадь, где произошла катастрофа.
Профессор остановился перед поврежденным зданием колхозного университета. Подняв смущенные глаза вверх, он взглянул на почерневший, выщербленный угол и развороченный балкон дома, печально стоявшего на площади.
Мерзавка!.. Сколько ночей провел он в научных исследованиях, тщетно пытаясь определить точные предпосылки ее появления! А она, словно в насмешку, дважды неожиданно переворачивала все его расчеты, появлялась невовремя, как смертоносная бомба, неся гибель, разрушение…
Профессор поймал себя на том, что начинает рассуждать, как испуганный несознательный ребенок. Он отвел глаза от дома, пошел к лестнице.
Задумавшись, он не заметил, как его окружила группа детей. Смелые, бойкие и, видимо, заинтересованные его персоной, дети окружили его со всех сторон.
— Вы хотите посмотреть, где она взорвалась?
Детвора вежливо повела Ролинского наверх на разрушенный, сгоревший этаж. Черные, обугленные куски стены казались искалеченными телами. Дальше, на отдельных непрогоревших квадратах пола, валялись остатки приборов, растопленное стекло — все, что осталось от лаборатории.
— О, неужели все это натворила шаровая скандалистка? — воскликнул Ролинский.
Печальное зрелище больно поразило его сердце. Он, ученый, хорошо понимал, что означает разрушенный храм науки!..
Дети сосредоточенно смотрели на него. Они видели, как он наклонился и собрал горсть известки у прогоревшей дыры… Ему ведь необходимо было провести исследование!..
Вдруг кто-то тронул Ролинского за рукав. Это был крепенький мальчик. Поняв, откуда явился профессор, он гневно смотрел ученому в глаза.
— Вы оттуда?! Как вам не стыдно?! Нам нужен дождь, а вы намудрили, наслали на нас молнии.
Толя шмыгнул носом, маленький, переполненный сожалением, горем…
— Дедушку нашего… извели… дедушку… Тоже мне ученые!
Тогда все заговорили разом, пересказывая подробности катастрофы, возмущаясь, упрекая…
Ролинский молчал… Он даже забыл спросить, что едят степные черепахи.
Ветер гнал в выбоины пепел — легкий, черный, грустный…
Мак действует
Бориса Александровича неожиданно вызвал парткомитет Всесоюзного бюро погоды, и он вылетел в Москву, взяв в пилоты радиста Яся.
Короткий приказ на время его отсутствия назначил начальником Раю. С этим новым, теперь очень строгим начальником, утратившим за последние дни свои беззаботные ямочки, у Мака состоялся какой-то серьезный и долгий разговор.
После этого Мак, как крот, засел в своей комнате за новую работу. Он тоже превратился в ученого-исследователя. Полем его опытов был передатчик сконструированного им маленького телевизора, в котором он решил произвести кое-какие сложные изменения.
Работа, очевидно, имела большое значение. Мак даже не пошел обедать. Ежик на его голове нахохлился, как челка у озабоченного близкой опасностью воробья. От жары на кончике носа проступили капли пота. А уголки губ сомкнулись крепко, совсем как у Горного-отца, когда тот бывал занят напряженной работой.
— Погоди, я тебя поймаю. Честное пионерское слово под салютом, поймаю! — шептал он неизвестно кому.
По всему было видно, что этот «кто-то» здорово досаждал Маку, и тот даже сжал небольшой, но крепкий кулак. Молчаливая, но красноречивая угроза дополнила энергичное обещание.
Комнатка Мака превратилась в лабораторию. Едко пахли химические вещества, от пластин поднимался в воздух легкий, как дымок, пар. Окно было затянуто тяжелой темной шторой. Иногда таинственно погасала обычная лампа и вместо нее вспыхивали синие или фиолетовые огни. Лицо Мака, его движения становились загадочными, покрытыми мраком неизвестности.
Покончив со своими манипуляциями, Мак перебрался в электричку. Там он тоже тщательно запер дверь. Но это было излишним — на станции было тихо и безлюдно. Рая и радист работали в комнате наблюдений. Гандин пошел в парк погулять, а Ролинский и Катюша поехали в деревню. Никто не мешал Маку в работе. Бережно замаскированный за картиной, изображавшей кучевые облака, стоял на страже телепередатчик своеобразной конструкции, направив зоркий глаз в глубь комнаты, где происходили странные явления.
Только раз Мак прервал работу, чтобы позвонить из аэродромной по телефону Галинке.
— Алло, Галинка, как дедушка?.. Плохо?.. — Мак сказал, что и он, и отец, и Рая — все очень обеспокоены тем, что случилось. Но пусть она простит, что он до сих пор не навестил дедушку… Его задерживает крайне важное дело. Какое?.. О, он ей все расскажет, когда придет через часок-другой.
Звонок Мака ненадолго развлек Галинку, которая просто места себе не находила, боясь за здоровье дедушки.
Бедный дедушка лежал весь забинтованный. Казалось, и человек более крепкий кричал бы от невыносимой боли, которую причиняли страшные ожоги, покрывавшие все тело, а дед еще находил в себе мужество вести деловой разговор с одним из молодых ученых из своей лаборатории. Он категорически отказался лечь в больницу, пока не поговорит со своим помощником, и врачи разрешили ему переждать несколько часов дома. Перед тем, в амбулатории, он позволил делать с собой что угодно. Сестра-сиделка уже дважды впрыскивала ему какие-то лекарства и все время сидела у кровати.