Сияющие глубины

Карел Чапек, Йозеф Чапек

Сияющие глубины

Перевод Олега Малевича

Переступить порог далей, великий океан, и увидеть заморские пристани, где тесно от кораблей! Не знаю, что толкало меня покинуть берега Европы, и отчего какое-то время все мое существо переполняла мечта о путешествии. Идея странствия занимала меня долго, пока я наконец не решился ступить на борт «Океаника», отправлявшегося из Саутгемптона в Америку. Теперь «Океаник», смятый, искореженный, лежит на дне морском; но тогда это был огромный семипалубный трансатлантический пароход водоизмещением в пятьдесят тысяч тонн, способный развивать скорость более двадцати узлов. Около трех тысяч пассажиров плыло на нем, наслаждаясь роскошью, не думая об опасности, – никто из них не предполагал, что вся эта пышность и великолепие, казавшиеся недосягаемыми, могут погибнуть такой страшной смертью.

Часть пассажиров принадлежала к тем космополитическим слоям общества, которые всегда и везде объединяет жажда развлечений. Тут можно было встретить людей, говоривших на всех языках мира, вынашивавших неведомые миру замыслы; были тут и те, кто опутывает континенты сетью торговли; а иные – вроде меня – отправились в плавание в поисках новых желанных берегов. Сколько здесь молодых интересных женщин! Одни – улыбаются, сияют, оживлены музыкой и счастьем; другие – томно возлежат в шезлонгах, в голосе их звучат нотки горечи, а дразнящие взгляды преследуют мужчин. Еще привлекательнее те, кто в задумчивости любуется океаном, кто розово улыбается от страха и восторга, у кого от одного только вида морского простора болезненно кружится голова.

Солнце и ветер целые дни – целые дни колышется и пенится неспокойное призрачное море, и по его волнам легко и торжественно движется величавый корабль, оглашая воздух звонками, протяжным гудением и вздымая разноцветные фонтаны брызг, – гигантский колосс, какого еще не видывал свет.

Сверкающие дорогим убранством столы ожидают гостей в золотых салонах, а музыка на палубах низвергает каскады радости, ликующий прибой великолепия, победного шествия по морю. Какое это упоение – волшебные дали! Как кружит голову красота моря! Но почему все это не удовлетворяет меня, отчего временами, да, временами я обхожу всех стороной?

Под дымовой трубой сидит негр, потный, перемазанный машинным маслом, и распевает песни. Перекликаются матросы, сверху вниз летят удары склянок, резко сталкиваются хаос и порядок, а из нутра корабля доносится жаркое, энергичное дыхание механизмов. С каждым мгновением растет в нас ощущение дали и теснящей душу скорости.

Отчего же все это не в силах насытить меня? Блуждая по кораблю, я забредал вниз, в трюм, где теснились эмигранты; наверх, к матросам; я плутал по лабиринту лестниц; какая сложная машина этот корабль! Наконец я выбрался на отдаленную часть палубы, где до сих пор никогда не бывал. Я сам не понимал, что творится со мною; прогуливающиеся пассажиры то и дело заслоняли от меня молоденькую девушку, которую мне так хотелось рассмотреть. Только бы видеть ее! Она сидит одна-одинешенька, отвернувшись ото всех; печаль струится по ее платью, и я вижу ее волосы, разметавшиеся на ветру; где витает ее мысль? Умиротворение ли наполнило тишиной ее сердце? Отчего она сидит не шевелясь? Какое чувство привело ее в состояние безграничного покоя, подсказав непринужденную, свободную позу – это застывшее движение распахнутой настежь души?

Я часто спрашивал себя: какая из женщин красивее и лучше? Но хотя я восхищался их красотой, хотя они волновали мои чувства, я никогда прежде не испытывал потрясения от встречи с человеком, душа которого широко распахнута вам навстречу. Никогда не распахивались передо мной такие глаза, как эти, я вовек не забуду их открытого, пристального, преданного взгляда. Не забыть мне и того, что, опустив веки, она не отвернула лица и залилась румянцем. Розовое дыхание овеяло меня негой любви. Никто никогда не поднимал на меня взгляда, исполненного такой любви; в нем не было ничего похожего на влюбленность. Да и кому дано постичь это различие? Вы, ангельские души, постигшие это, вы прочтете любовь по глазам; они озарятся откровением, и в его ослепительном свете ваши приумноженные чувства предстанут с поразительной отчетливостью, словно и вас самих распахнули настежь. И тут вы вздохнете вольно и глубоко, ибо любовь – это необъятная глубина и ширь. Откуда взялось смущение, расцветившее ее щеки румянцем? Какая слабость сделала такими гибкими ее движения, что кажется, будто они сами плывут мне навстречу? И вот настало мгновение, когда она вся застыла недвижно, в позе бесконечного ожидания, в порыве беспредельного замирания, когда рождается любовь. Неизъяснимое ощущение счастья объединило мою угловатость и красоту, воплощением которой была она; именно тогда родилась связь между мной и ею, вознесенной гордо, как цветок, подобной лилии!

Из каких глубин сердца поднимается печаль, рожденная любовью? Вечер был нескончаем и полон неуверенности, я ощущал смятение, хаос и муку неуверенности во всем, что меня окружало. Предчувствия и заботы сжимали грудь, пронзали ее саднящей болью. Все мое существо раскрылось и преисполнилось любви, ибо в ней заключено все: боль, счастье, чудо, прозрение и сон. Все это – сон; прекрасное сновидение, окутав меня, создало вокруг новую, странную, какую-то расплывчатую жизнь. Все это – любовь; отныне я знаю: все, что я могу, – это отдаться любви без остатка, как говорят философы. Чудодейственная любовь, направляй бег моего сердца! Перед тобой вся моя жизнь. Стань для меня первоосновой, моим существованием и целью, сотвори меня, заверши меня, вознесись надо мной. Уноси меня, вечно текущая любовь, в неведомую даль!

Беспредельна разверстая перед нашим взором действительность. Откуда же в минуты высочайшей радости берется ощущение сна? Счастливые люди! В миг блаженства вам кажется, будто все это сон. Охваченный любовью, я испытывал неизъяснимое чувство: да, все это, вероятно, сон. Человеческие сны бессвязны и рождаются из внутренней смуты; в сновидениях проявляется постоянное, неосознанное смятение наших душ, и потому все смутное (ибо величайшая боль и величайшее наслаждение полны смятения) подобно сну и заключает в себе части сна. Так и моя любовь, и заключенная в ней радость, и все то ужасное, что случилось потом, слились с глубоким сном; во сне невыразимое горе и ужас объяли мое сердце, и оно никогда уже не избавится от этого ночного кошмара.

В эту смертоносную ночь «Океании», плывущий по морю айсбергов, попал в иной мир – мир призраков; ищите его среди фантомов человеческого страха, извержений вулканов, горящих театров, землетрясений, пылающих кораблей, железнодорожных крушений и подземных взрывов. Самый большой пароход на свете, совершеннейшее творение рук человеческих, венец технических достижений века, чудо-корабль в первое же свое плавание, на самой оживленной морской трассе натолкнулся на айсберг и с пробитым бортом погрузился в бездну, унося с собой жизни двух тысяч людей, направлявшихся в Новый Свет. Весь мир оцепенел от изумления и ужаса при виде этого страшного зрелища, а меня всю жизнь неотвратимо будет преследовать потрясающая картина: высоко над морем сияет видение корабля, летящего по волнам; радость открытия далей и головокружительный бег через океан; и вдруг все это рушится, повержено в смятение, все гаснет, исчезая в кромешной тьме, в черном колодце без дна и стен, где я отныне замурован.

В гудящей над морем ночи корабль вздрогнул от смертоносного удара. Со звезд или из глубин морских повеяло смертью, словно резким ветром. Всюду, куда ни кинь взгляд (а он проникал в бесконечность, ибо взор умирающих не останавливается ни перед чем), распростерлась область смерти; она была как гул вод, как беспокойное студеное море под молчаливыми небесами. Я увидел смерть вблизи: это был корабль, обреченный на гибель, бесконечные воды, беспредельное небо и несметные толпы людей, сгрудившихся у борта в глубокую полночь.