Дело Кристофера

— Ей. Ей было тяжело! — вдруг заорал он и пинком опрокинул кресло. Я перепугалась. — Тяжело сидеть в камере и не знать, что можно сделать. А знаешь, что еще тяжело? Объясняться какого хрена моя «подружка» звонит в истерике на другой континент и умоляет приехать, если и так все уже благополучно разрешилось!

— Если бы ты хотя бы в известность…

— Пришла бы и спросила, раз уж ты так переживала! — заорал он снова. Я вздрогнула. Ну не могла я стойко переносить его тявканье!

— Ты бы выгнал меня! — резонно заметила я.

— Конечно, выгнал бы! И, кстати, именно этим сейчас и займусь. Убирайся! Забирай свои вещи и проваливай.

— Шон, ты…

— Я сказал вон отсюда! — И второе кресло присоединилось к первому. Мне стало действительно страшно. Но, честно говоря, перед знакомыми уже достало объясняться, почему мой бойфренд меня как собаку опять вышвыривает из дома посреди ночи! Эта мысль, словно дятел, злобно долбилась в голове. А потому я не сдалась. Но ведь и он не отстал. — Ты оглохла?

— Успокойся, — попыталась вразумить я его.

— А я спокоен. — И снова отпил виски. Злой Шон — ладно, не привыкать, но злой пьяный Шон — территория несколько неизведанная. — И когда ты уйдешь, я стану еще спокойнее. Проваливай!

— Куда я пойду ночью?!

— Это не мои проблемы! К Клеггу вали, к Керри, да какая мне, на хрен, разница. Или предложи кому-нибудь еще тебя трахнуть в обмен на кров, поверь мне, тебя возьмут с руками и ногами, ты стоишь каждого цента арендной платы.

Это окончательно взорвало мне мозг. Да как он смеет говорить такое?! Я бросилась на него. Но это было, конечно, и глупо, и тщетно. Он просто перехватил мои поднятые для удара руки, а потом прошипел:

— Убирайся вон, — и сильно оттолкнул от себя.

Я не удержала равновесие. Мир остановился. Момент падения был точно такой же, как в фильмах показывают. Все замедлилось, голова отключилась. А потом шипы боли обожгли спину. И я попыталась закричать, но удар вышиб из груди весь воздух. Ножки столика, которые недостаточно прочно крепились к стеклянной столешнице, отломились и отъехали в сторону, оставляя мне лишь короткий момент невесомости, а затем — мягчайшую перину из острых осколков.

Я чувствовала, что под спиной становится все теплее и теплее. Кровь. Было ужасно больно. На несколько мгновений я даже ослепла, а когда зрение вернулось, Шон стоял надо мной, и на его лице не было видно ни тени сожаления. Он просто сделал еще глоток виски, развернулся и ушел, хлопнув дверью спальни.

А я не могла сесть, даже думать было больно. Уже почти, почти позвала Шона, но страх победил. Его отсутствующее бесстрастное лицо запечатлелось в памяти навсегда. Он псих, маньяк, а вдруг он окончательно спятил и может меня убить? Долго лежать нельзя, а то я рискую умереть от кровопотери… Есть ли на спине артерии? Я понятия не имела. Но позвоночник-то точно имеется. Для того, чтобы убедиться, что все не совсем плохо, я попыталась пошевелить пальцами ног и рук. Удалось. Это хорошо, да? Я попыталась сесть, но стало еще больнее, я не сдержала вскрик, перепугалась, что вернется Шон, зажала рот рукой и, не переставая всхлипывать, ползком направилась к двери.

Я ползла по улице, стирая кожу на ладонях и коленях, оставляя за собой кровавую дорожку. А когда миновала несколько домов, решилась позвонить в скорую по сотовому, который, к счастью, ни на минуту не выпускала из рук. Я лишь надеялась, что меня спасут раньше, чем я истеку кровью.

***

Он не мог понять, откуда исходил стук. То ли в дверь барабанили, то с ним случилось худшее похмелье в жизни. Пил. Да, вчера он пил. Охренеть сколько выпил, но и причина имелась. Задержание, бездоказательное обвинение, однако в том, что он действительно делал, и, наконец, крушение жизненной теории. Определенно, алкоголь не был лишним. Хотя количество... можно было остановиться намного раньше. Сначала выпили с Алексом (за снятие обвинений, конечно), потом тот отправился к жене, а горе-хакер предпочел задержаться в баре и выпить еще. Лишь бы домой не идти, лишь бы ее не видеть. Он бы с большим удовольствием узнал, что ее сбил автобус, и этот запредельный эгоизм имеет под собой основу не из одного лишь упрямства и желания ужалить побольнее.

С каких, нахрен, пор, ему это стало важным, ведь он сделал все для сохранения «стерильных» отношений. А теперь размяк и передумал? Как все остальные тряпки этого мира? Доигрался до того, что в попытке доказать, будто не слабак, и она ничего для него не значит, швырнул на журнальный столик, развернулся и ушел... Смутно помнил произошедшее, темно было, злость на нее перекрыла все, да и выпил столько, что картинка расплывалась, помнил только как толкнул, сам не понял, откуда на обычном для него месте вдруг взялся столик, но развернуться и уйти казалось важным... Будто без этого он показал себя недостаточным ублюдком. А ведь она, наверное, пострадала...

— Картер! Открывай, мать твою! — раздался крик от дверей.

Голова отозвалась болью. Ну что ж, значит, не померещилось, до горячки не допился. Но в горле сухо, будто наждачкой прошлись, и подняться с кровати — адски сложно. Не обращая внимания на стуки и вопли Алекса и Карины, прошел на кухню и налил себе воды. Подумал. Запил еще виски. Головной болью он и во время очередной мигрени помучается, так по кой черт ему терпеть пытку сейчас?