Страница 1 из 5
Льюис Ламур
Тот, кто справился с Малышом Мохаве
Перевод Александра Савинова
Мы доели стейки из антилопы с бобами, на печке опять стоял кофейник, а в нем закипал крепкий, черный "ковбойский" кофе - такой, который варится над походными кострами, сложенными из сухих веток креозотового и железного дерева.
Ред чистил карабин, Док Ландер откинулся на спинку кресла с зажженной трубкой. Печка раскалилась докрасна, запас дров был достаточным, нас ждали разобранные на ночь постели. Стояла ранняя осень, но ночи были уже прохладными. В кобуре, повешенной на спинку кровати, лежал старый револьвер с потертой рукояткой; и было видно, что и кобурой, и револьвером в свое время пользовались часто.
- Когда на свет появляется плохой человек, - сказал Док Ландер, - в ту же минуту рождается и его оппонент. На каждого Малыша Билли есть свой Пэт Гарретт, на каждого Веса Хардина есть свой Джон Селман.
Темпл поднял сосновое полено, открыл дверцу печки и бросил его в огонь. За ним последовало второе. Мы молча сидели, глядя на горячее мерцание пламени. Когда дверца закрылась, Ред оторвался от винтовки.
- А на каждого Джона Селмана есть свой Скарборо, а на каждого Скарборо - Логан.
- Точно,- согласился Док Ландер. - А на каждого Малыша Мохаве есть свой...
Некоторым на роду написано приносить в мир зло, именно таким человеком был Малыш Мохаве. Поймите, я не говорю, что на характер не влияет воспитание или окружение, но в некоторых людях заложено извращенное сознание, точно так же, как в некоторых - искривленные зубы. Малыш Мохаве родился с таким зарядом злобы и жестокости, который не могло сгладить никакое доброе отношение. Его характер начал проявляться в детском возрасте и быстро укреплялся до тех пор, пока он не совершил первое убийство.
Убийство было откровенное и неприкрытое. Не могло быть и речи о честном поединке, хотя Малыш в совершенстве владел всеми видами оружия. Он застрелил старика-мексиканца, забрал его нехитрый скарб и трех лошадей, которых продал, отогнав за мексиканскую границу. Тогда Малышу Мохаве было пятнадцать лет.
К двадцати двум годам его разыскивали в четырех штатах и трех территориях. По официальным сведениям он убил одиннадцать человек. В салунах и конюшнях ходили разговоры, что на его счету было двадцать девять убийств, потому что иногда его преступления списывали на индейцев или заезжих бандитов. Из двадцати девяти лишь девять он убил в ситуациях, которые с большой натяжкой можно было назвать честным поединком.
Однако способность Малыш Мохаве уходить от рук правосудия не уступала его вероломству. По матери он был Холдсток. В Техасе, Нью-Мексико и Аризоне жили девять ветвей семьи Холдстоков, а родственников у них было раза в три больше. У этих людей были очень сильны традиции клановости, они стояли друг за друга, даже если это было червивое яблоко вроде Малыша Мохаве.
В двадцать два года Малыш был пяти футов семи дюймов ростом и весом сто семьдесят фунтов. У него было круглое, плоское, ничего не выражающее лицо и тяжелые, припухшие веки. Хотя с виду он был рохлей, внешность его была обманчива: Малыш Мохаве всегда был настороже, всегда был готов к неприятностям.
Он лишал людей жизни из-за денег, из-за лошадей, в ссорах либо просто из жестокости; некоторые его убийства были такими же бессмысленными, как и безжалостными. Это объясняло страх, который он вызывал повсюду, поскольку никто не мог сказать, кто будет его следующей жертвой. Люди боялись смотреть на него, боялись при нем разговаривать, потому что он мог подумать, что разговор о нем.
Если не считать федеральных шерифов и техасских рейнджеров, которые поддерживали закон на отведенных им территориях, представители правопорядка существовали только на местном уровне. Людей, совершивших преступления в других районах, арестовывали редко, и это служило оправданием для шерифов, не желавших подвергать себя слишком большому риску, с которым неизбежно было бы связано задержание Малыша Мохаве.
Эб Кейл был исключением. Его выбрали шерифом маленького скотоводческого городка Хинкли в тридцать три года, у него самого был небольшое пастбище в трех милях от города. Он откармливал немного скота, выращивал лошадей, но на жизнь зарабатывал работой шерифом. За семь лет он показал, что ему не зря платят деньги. Он поддерживал в городе порядок, никогда никого без причины не арестовывал и пользовался любовью и уважением жителей. В тридцать четыре года он женился на Эми Холдсток, троюродной сестре Малыша Мохаве.
Когда за Малышом укрепилась репутация убийцы, Кейл передал ему через семью, что не станет делать для него исключения и чтобы он не появлялся в Хинкли. Некоторые члены семьи согласились с ним, сказав, что это справедливое требование, и передали его Малышу. Другие приняли слова Кейла за нежелание жить по правилам клана, но их число быстро уменьшалось по мере того, как росло число жертв.
Клан Холдстоков начал понимать, что вскормил змееныша, настолько же опасного для благополучия его членов, как и для остальных членов общества. Несколько родственников закрыли перед ним двери, другие находили множество причин, чтобы отказать ему в приюте.
Малыш Мохаве, казалось, принял во внимание уговоры держаться подальше от города, где шерифом был брат Кейл, и тем не менее, чем больше проходило времени, тем мрачнее и угрюмее становился он, тем чаще вспоминался ему Эб Кейл.
Тем временем у Кейла были свои неприятности, как и у каждого шерифа западных городов. Он наводил порядок спокойно и твердо, но находились такие, кто не воспринимал никакие уговоры. Ему пришлось убить троих человек - в честных и справедливых поединках один на один. Он застрелил всех смутьянов быстро и уверенно, и по округе пошли разговоры, что Кейл и сам неплохо управляется с револьвером. В каждом случае он позволял противнику первым потянуться к кобуре, но всякий раз оказывался быстрее и точнее. Все это слышал Малыш Мохаве. То здесь, то там раздавалось мнение никогда при нем - что Малыш Мохаве избегает Хинкли, потому что опасался Эба Кейла.
Кейл был высоким, хорошо сложенным, рано поседевшим, приятным человеком. Дом его был небольшой, но удобный и ухоженный. У него было две дочери - одна маленькая, его собственная, вторая падчерица семнадцати лет, которую он любил не меньше. Сыновей Бог ему не дал, о чем они с женой часто жалели.