Мерси, камарад!

Но противник не только не прекращал огня, но даже усилил его. Многие раненые погибли…

Делая огромные прыжки, Генгенбах миновал истерзанный кустарник. Добежав до тяжелой двери, которая вела в башню, остановился, чтобы перевести дыхание. Открыв дверь, с трудом стал протискиваться сквозь толпу недовольно ворчащих солдат и офицеров, которые бросали на него злые взгляды, готовые пойти на все, если кто-нибудь осмелится покушаться на их убежище.

Гранитных ступеней, которые вели в башню, не было видно: так густо облепили их солдаты. Обер-лейтенант оглянулся: он кого-то искал. Взгляд его остановился на Клазене, который сидел на ступеньке, безучастный ко всему. А двумя ступеньками выше сидел вахтмайстер Линдеман, прислонившись к стене. На коленях у него лежала карта, на которую он наносил границы котла. Ефрейтор Мюнхоф спал рядом, на его бледном лице застыло выражение отрешенности. На вид ему можно было дать лет семнадцать. Обер-лейтенант осторожно перешагивал через солдат, боясь наступить на кого-нибудь. «Почему я считаю Мюнхофа хорошим парнем? Не потому ли, что он всегда сначала обдумывал приказ, а потом выполнял его?» — подумал Генгенбах.

Увидев знакомого, Клазен несколько ожил, в глазах его появился блеск. Он пробормотал:

— Я уже думал…

— …что Генгенбах никогда не вернется, что он сбежал, так, да?

— У тебя всегда что-нибудь да случается. А я вот скоро загнусь, — пробормотал Клазен, махнув левой рукой, перевязанной грязной тряпкой, сквозь которую просочилась кровь.

— А ну-ка покажи.

— Да не стоит.

Линдеман протянул Генгенбаху карту и спросил:

— Посмотри-ка, в юго-восточном углу все правильно нанесено?

Генгенбах взял в руки изрядно потрепанную карту, провел пальцем от населенного пункта Обра через Муасси к Шамбуа и дальше на юг, к высоте с отметкой 192. Потом он ткнул пальцем между Шамбуа и Сент Леонардом и сказал:

— Здесь котел закрыт. Я с трудом перебрался через болото. Канадцы вдоль реки выставили сильный заслон. Нашим ничего не оставалось, как перебросить вторую танковую дивизию СС на северо-восток.

— А в чьих руках сейчас Шамбуа?

— Трудно сказать. Там, по-моему, всех хватает. А южнее, на холмах, войск полным-полно.

Клазен вопросительно взглянул на Генгенбаха.

— На высоте сто девяносто два расположены наши войска, в основном войска СС, и несколько высших штабов. Там они даже стреляют друг в друга.

Линдеман оторвался от карты и переспросил:

— Даже стреляют друг в друга?

Генгенбах, оглядев чужие, напряженные лица, тихо продолжал:

— Разумеется, нашлись такие, кто решил удрать, а эсэсовцы бросились за ними в погоню. Вот и завязалась стрельба. Штандартенфюрера уложили.

— Не повезло ему, — тихо заметил Линдеман.

— Следовательно, нам нужно немедленно пробиться к этой высоте. — Обер-лейтенант Клазен встал и, повесив через плечо автомат, пошел к двери. Послышалось ворчание тех, кого он задел по дороге.

Выйдя на улицу, они понеслись как угорелые, стараясь поскорее проскочить через зону, обстреливаемую артиллерией; бежали мимо убитых, мимо собственного автомобиля, который превратился в кучу металлолома. И лишь очутившись на другом конце парка, пошли немного медленнее. Потом легли в глубокой бомбовой воронке, чтобы хоть немного отдышаться.

— А у тебя нет желания дождаться здесь прихода янки? — В голосе Генгенбаха чувствовалась осторожность, он словно прощупывал Клазена.

— Они мне не симпатичны, в особенности после того, что они тут натворили.

Генгенбах заметил, что Линдеман и Мюнхоф сначала робко посмотрели на Клазена, потом на него.

— Мы не будем подвергать себя излишней опасности, если останемся здесь. — По тону Генгенбаха было непонятно, насколько настойчиво он будет отстаивать свое предложение.

— Мы — германские солдаты и должны повиноваться до последнего приказа! — с пафосом произнес Клазен.

— По-вашему, выходит, что мы воюем не по убеждению и необходимости, а из слепого послушания или по принуждению? — спросил Генгенбах.

Клазен молчал.

— Если вы мне разрешите заметить… — Вахтмайстер Линдеман спокойно посмотрел на обоих офицеров. — Возможно, сначала следовало бы ответить на вопрос относительно смысла борьбы?

Генгенбах смутился. «Смысл борьбы? Не могу же сказать им, что мне лично уже давно стало ясно: продолжать эту войну бессмысленно, и чем дальше, тем больше. Но я офицер, я принимал присягу. И если уж я ее когда-нибудь нарушу, то так, чтобы от этого не пострадали мои подчиненные, иначе меня назовут изменником, который подрывает основы вермахта и всего германского государства… Наклеят на меня ярлык какого-нибудь левого или красного: ведь каждый, кто выступает против продолжения войны, против Гитлера и его приспешников, объявляется красным…»

Генгенбах чувствовал, что все с нетерпением ждут его ответа, и медлил, чтобы выиграть время. «Интересно, сколько времени понадобилось Хельгерту, чтобы принять решение? Хотя у него совсем другая ситуация: он перешел на сторону красных. Интересно, с какой целью нам устроили этот фалезский мешок, когда англичане и американцы и без того успешно продвигались вперед? Не для того ли, чтобы мы сдавались им в плен?»

— Не хотите ли выпить? — спросил он, стараясь уйти от ответа на серьезные вопросы. — Бутылочку охлажденного муската или… — Генгенбах намеренно тянул время, — или бутылочку шато-икема?..

Мюнхоф, разыгрывая из себя кельнера в офицерском казино, насмешливо произнес, подделываясь под Генгенбаха:

— Прикажете дамам подать бенедиктин?

— Мне что-нибудь покрепче, — пошутил Клазен. — Мартель, Бисквит, Курвуазье или Наполеон. Я смотрю, у вас ничего хорошего нет?

— Подождем здесь, пока стемнеет, — предложил Генгенбах. Он неожиданно почувствовал себя увереннее.

— Сегодня утром я был у радиста и слышал сводку по вермахту. — Мюнхоф вопросительно посмотрел на офицеров.

— Можешь смело рассказывать свои сказки, — сказал командир батареи и лениво зевнул, показывая этим, что сводка нисколько не интересует его.

Мюнхоф вытащил из кармана грязный листок бумаги и продолжал:

— Наши дивизии, расположенные в Нормандии, ведя упорные бои с противником, который теснит нас на фланге, продолжают отходить из района Аржантана в восточном направлении.

— Надеюсь, теперь вы признаете свое заблуждение: у нас еще есть дивизии! А то, что происходит у нас на глазах, не больше, чем частные контратаки противника, которые наверняка уже отбиты. — Клазен тряхнул головой.

— На Восточном фронте русские войска повсюду перешли в наступление: на участке между реками Днестр и Серет, севернее Варшавы и западнее… В Северной Франции противник атакует наши войска танковыми силами, тесня нас к северу. В Италии противник тоже наступает на Адриатическом побережье.

— Достаточно, — прервал Линдеман. — Завтра, возможно, в сводке будет сообщено о наших с вами подвигах. Например, о прорыве одной боевой группы под командой обер-лейтенанта Генгенбаха или что-нибудь еще в этом роде.

Все молчали.

Медленно темнело. У подножия высоты с отметкой 192 снова начали рваться снаряды, наводя страх на тех, кто, еще не потеряв веры в силу войск СС, хотел примкнуть к ним и вместе с ними вырваться из мешка. И не только вырваться из него, но еще и попасть в Германию.

Стенки воронки то и дело осыпались. В голову приходили самые невероятные мысли. Когда выяснилось, что поблизости нет противника, Генгенбах предложил двигаться дальше. Он шел впереди, остальные — за ним.

Ночь была настолько темной, что идти приходилось буквально на ощупь.

— Подозрительно тихо, — заметил Мюнхоф. — Если бы здесь концентрировались войска, так тихо не было бы.

— Через несколько минут будем на месте, — утешил всех Генгенбах и зашагал быстрее.

Настроение у всех было неважное, минуты тянулись бесконечно долго.

— Стой! Ни шагу дальше! — раздался вдруг чей-то голос, одновременно послышался металлический звук: в ствол автомата досылали патрон.