Ночная жажда

Ему нужна была новая доза. Он понимал, что это единственный способ отключиться и доставить себе хоть какое-то удовольствие. Сильно чесались и покалывали руки и ноги. Живот словно чем-то сдавило, и Эгги чувствовал, что его скоро вырвет. Эх, если б тот, кто упрятал его сюда, понял это и выпустил его ко всем чертям…

Компанию ему в этом помещении составляла лишь мексиканская пара. Женщина почти не разговаривала. Иногда она плакала. Большую часть времени просто сидела у стены, тупо уставившись в пустоту. Муж пытался как-то поддержать ее; по крайней мере это чувствовалось в тоне его голоса. Видимо, он хотел донести до нее, чтобы она не теряла надежду, что их сын все еще жив, но женщина либо не слышала его, либо просто не хотела отвечать.

Иногда тем не менее она поворачивалась к нему и что-то тихо говорила. Так тихо, что Эгги не мог разобрать ни слова. Всякий раз, когда она это делала, он медленно отходил от них подальше, насколько позволяла цепь. Потом стоял на одном месте, как истукан, и пялился в пол.

Сейчас они оба молчали. Мужчина уселся на пол. Его жена спала, положив голову ему на колени. Он медленно поглаживал ее волосы.

В животе у Эгги внезапно заурчало, и возникло хорошо знакомое и крайне неприятное ощущение. Это был некий внутренний сигнал тревоги. Он рванулся со своего матраца и пополз к металлическому выступу и отверстию в центре белого пола. Цепь с тихим металлическим лязгом тянулась за ним.

Стянув вниз штаны, он повернулся и присел на корточки над отверстием. По коже прокатилась холодная дрожь. Внезапный приступ диареи встряхнул все его тело. Послышались знакомые хлюпающие звуки от выхода жидких фекалий. Живот скрутили судороги. На лбу выступил пот, и тело обдало холодом. Он вынужден был опереться рукой о пол, чтобы сохранить равновесие. Второй выплеск был уже не таким сильным, как первый. Судороги слегка ослабли.

– Usted es repugnante[23], – проговорил мексиканец.

Repugnante… Это что? Противный по-нашему! Ему противно! Чертов недоносок… У него отобрали сына, а он, видите ли, морщит нос по поводу какашек!

– Пошел ты! – злобно огрызнулся Эгги. – Не будь на мне этих цепей, я бы надрал тебе задницу.

Неправда. Мужчина, судя по всему, был из строителей, худой, но очень жилистый. Такие обычно умеют махать кулаками. Правда, когда ты прикован цепью, особенно не побоксируешь…

Возможно, парню надо поделиться с кем-нибудь своим горем: все-таки он потерял сына.

Тебе известно, что это такое, поэтому не будь к нему слишком строг.

На стенах гулким эхом отозвался металлический грохот. Монстры возвращаются? Схватив моток туалетной бумаги, Эгги подтерся, затем быстро натянул штаны и удалился к месту в стене, откуда выходила цепь. Еще один приступ боли в животе… Он повернулся и прижался спиной к белому камню; когда цепь со звоном стала исчезать внутри стены, он уже был на месте. Небольшой толчок, и хомут-кольцо уперся в стену.

Мужчина и женщина также были притянуты цепями к стене. Лицо мужчины было искажено злобой. На лице женщины читались ужас и некоторое замешательство после краткого, но крепкого сна.

Металлический грохот прекратился.

Открылась белая решетчатая дверь.

Эгги затаил дыхание, ожидая снова увидеть облаченных в белые капюшоны демонов. Однако вместо них в помещение вошла какая-то старуха. Она толкала перед собой ржавую металлическую тележку – как из гипермаркета самообслуживания, одно из колесиков которой сильно скрипело.

Старуха была полной и немного сутулой. Она передвигалась по каменному полу мелкими шажками. На ней была серая юбка, коричневый вязаный свитер, простые черные ботинки и свободные серые носки. Голову покрывала косынка грязно-желтого цвета, с розовыми цветочками. Из-под косынки виднелось испещренное морщинами лицо и немного седых волос. Косынка была завязана под самым подбородком, а два ее конца свисали вниз до груди.

Она выглядела, в общем-то, совершенно обыкновенно, как пожилая леди, которых можно встретить на автобусной остановке. От старухи пахло свечами и старым лосьоном.

Она остановила свою скрипучую тележку в нескольких шагах от Эгги. Тот увидел в ней контейнеры и пластиковые пакеты с сэндвичами. Старуха поставила на его матрац контейнер с красной крышкой и завернутый в целлофан сэндвич. Потом снова достала что-то из тележки – это был пакет с соком.

Она взглянула ему прямо в глаза. Что-то в ее сморщенном лице, в пристальном взгляде глубоко посаженных карих глаз вызвало у Эгги непреодолимое желание бежать, поскорее, куда угодно, лишь бы убраться подальше из этого проклятого места…

Шаркая, она подошла еще ближе.

– Пусти… пустите меня, – пробормотал Эгги. – Леди, отпустите меня… Я… Я никому ничего не скажу.

Старуха наклонилась вперед и засопела носом. Она понюхала его. Ее нос сморщился, глаза сузились. Какое-то время она, задержав дыхание, казалось, размышляла над новым для себя запахом, затем шумно выдохнула, повернулась, пренебрежительно отмахнувшись и словно говоря: «Только зря на тебя время потратила».

Затем она толкнула тележку в сторону мексиканцев. На каждом из матрацев оставила по контейнеру, по сэндвичу и по пакету с соком. Подошла к мужчине, но держалась от него на почтительном расстоянии. Принюхалась, затем покачала головой. После этого повернулась к женщине.

Снова зафыркала. Потом напряглась, засопела…

Улыбнулась, обнажив целый рот очень редких желтых зубов.

Закивала.

Повернулась и поволокла свою скрипучую тележку из комнаты. Белая решетчатая дверь за нею с шумом захлопнулась.

Металлические цепи ослабли. После ее ухода Эгги стало нехорошо, но он, не раздумывая, схватил бутерброд и сорвал обертку. По поводу возможного яда не волновался: если уж его собирались убить, то уже давно бы это сделали. Он откусил большой кусок. Язык защекотал долгожданный вкус ветчины, сыра и майонеза. Эгги открыл пластиковый контейнер, обнаружив там горячий, дымящийся коричневый перец чили и приличный кусок говядины.

В животе защемило, и он поставил еду на матрац. У него снова начинался понос…

Показательная порка

Пукки Чанг сидел в кресле перед столом начальника полицейского управления Эми Зоу, терпеливо отсчитывая минуты до того момента, когда он сможет наконец поглумиться над Полиэстером Ричем Верде. Это будет редкий момент торжества на фоне, в общем-то, невеселой ситуации.

Брайан сидел справа от Пукки. Вид у него был очень изможденный, и сейчас это была скорее лишь тень от прежнего Брайана, всегда собранного и хладнокровного. Всего сутки назад они сидели в этом же кабинете. Прошло так мало времени, но их мир изменился до неузнаваемости.

Шеф Зоу снова расположилась за своим безукоризненно чистым столом. В центре этого стола снова лежала бумажная папка. И больше ничего, кроме рамки с тремя фотографиями членов ее семьи.

Заместитель начальника полиции Шон Робертсон стоял слева от своего шефа, как будто ждал, что она вот-вот встанет и уйдет, а он сможет занять ее место. Он также держал в руках папку.

Справа от стола Зоу, в кресле у стены, занял место капитан Джесси Шэрроу. У него на коленях тоже лежала папка. Что бы сейчас здесь ни происходило, было совершенно ясно, что Зоу, Робертсон и Шэрроу использовали одну и ту же тактику. Шэрроу сидел прямо, и в его позе чувствовалось напряжение. У него определенно что-то было на уме – не слишком радостное. Даже его обычно безупречный костюм выглядел слегка помятым.

Шеф Зоу открыла свою папку. Пукки узнал ее содержимое – там лежал отчет по делу Оскара Вуди. Она быстро пролистала его. Потом взглянула на Чанга.

– Здесь записано, что вы двое просто проезжали мимо.

– Да, шеф, – кивнул Пукки. – Мы просто ехали по улице. Брайан… э-э… заметил одеяло, и мы остановились.

Она пристально посмотрела на него. Смотрела достаточно долго, чтобы все ощутили неловкость ситуации.

23

Ты отвратителен (исп.).