Страница 7 из 33
Под гражданской географией Европы также скрывалась вторая, военная география – ее основу составляли военные районы и округа. Франция, состоящая из 90 административных департаментов, созданных Первой республикой вместо старых королевских провинций – они имели приблизительно одинаковую территорию и были названы по местным рекам: Уаза, Сомма, Эна, Марна, Мёз (во время Первой мировой войны эти названия приобрели печальную славу), – была также поделена на 20 военных округов, и каждый из них включал четыре или пять департаментов. В мирное время в каждом департаменте располагался корпус регулярной армии, в случае войны становившийся центром формирования соответствующих дивизий резерва. XXI военный округ дислоцировался во Французской Северной Африке – колониальном владении, включавшем в себя Алжир, Тунис и Марокко. 42 дивизии регулярной армии численностью 600 000 человек в случае мобилизации дополнялись 25 резервными дивизиями и подразделениями вспомогательных резервных подразделений, в результате чего в военное время численность армии превышала бы 3 000 000 человек. От I военного округа (департаменты Нор и Па-де-Кале) до XVIII военного округа (Ланды и Пиренеи) военная география Франции повторяла гражданскую на всех уровнях. Подобная картина наблюдалась и в Германии, которая тоже была поделена на 21 военный округ, хотя бо льшая численность населения обеспечивала большее число призывников и подразделений резерва[15]. I военный округ в Восточной Пруссии в мирное время был местом дислокации 1-й и 2-й пехотных дивизий, а в военное – также 1-го резервного корпуса и нескольких дополнительных подразделений ландвера и ландштурма, предназначенных для защиты центральных регионов Пруссии от возможного нападения России. В самой России военная география напоминала немецкую. То же самое можно сказать и об Австро-Венгрии, где многоязычный калейдоскоп из эрцгерцогств, королевств, княжеств и маркизатов формировал самую пеструю армию Европы, в которой были венгерские гусары, тирольские стрелки и боснийские пехотинцы в фесках и шароварах – напоминание о бывших турецких властителях[16].
Несмотря на разнообразие внешнего вида подразделений европейских армий – французские алжирские стрелки в тюрбанах и вязаных жилетах, русские казаки в кафтанах и папахах и шотландские солдаты в килтах, пледах, со спорранами – отороченными мехом сумками, – их организация была схожей. Основной боевой единицей являлась дивизия. Порождение наполеоновской революции в военном деле, дивизия обычно состояла из 12 батальонов пехоты и 12 батарей артиллерии – всего 12 тысяч винтовок, 24 пулемета и 72 пушки. Ее атакующая сила была огромна. За одну минуту дивизия могла выпустить 120 000 пуль (и даже больше, если использовать все пулеметы) и 1000 снарядов. Такую огневую мощь не мог себе представить ни один военачальник в предшествующих войнах. В 1914 году в Европе насчитывалось более 200 дивизий, как полностью укомплектованных, готовых идти в бой, так и резервных. Теоретически их огневой мощи было достаточно, чтобы за несколько минут полностью уничтожить друг друга. Вера в силу наступления вполне оправданна – выигрывал тот, кто первым обрушивал на противника весь огонь, на который был способен.
При этом военные теоретики не осознавали, что огневая мощь эффективна только при условии своевременности и точности, а это требует надежной связи. Беспорядочный огонь – пустая трата сил. Его должны корректировать наблюдатели. Им же вменяется в обязанность сообщать о перемещении цели, сигнализировать об успехе, предотвращать неудачу, координировать действия пехоты с артиллерийской поддержкой. Для такой координации необходима связь – если не мгновенная, то с минимальной задержкой между наблюдением и реакцией на него. В начале ХХ века ничего из сложного оснащения европейских армий такую возможность не обеспечивало. Средствами связи в них в лучшем случае были телефон и телеграф, а в худшем – устные приказы. Но ведь телефон и телеграф зависят от непрочных проводов, которые будут рваться, как только начнутся боевые действия, поэтому в случае нарушения связи единственным вариантом управления оставались непосредственно переданные распоряжения и команды, то есть возвращение к задержкам и неопределенностям прежних войн.
Эту трудность могли преодолеть радиосвязь и беспроволочный телеграф, которые к тому времени уже были – но только теоретически, а не практически. Радиоприемники и радиопередатчики того времени, требовавшие слишком больших и тяжелых источников питания, могли использоваться лишь на военных кораблях. В полевых условиях средством управления боем они не были. Беспроводные средства связи не только не имели важного стратегического значения в разразившейся войне, но и не играли существенной тактической роли, даже в ее конце. Такая же картина наблюдалась и на море, поскольку флоты не смогли решить задачу обеспечения скрытности радиосвязи во время боевых действий и в непосредственной близости от противника[17]. Оглядываясь назад, можно сделать вывод, что пребывавшая в зачаточном состоянии система хотя и обещала повысить эффективность всех средств, доступных участникам боевых действий, но была несовершенна технически и поэтому не могла обеспечить успех.
Возможности современных коммуникаций не помогли тем, кто посвятил свою жизнь войне, но еще меньше они помогли людям, которых профессия обязывала сохранить мир. Трагедия дипломатического кризиса, предшествовавшего началу боевых действий в августе 1914 года, затем вылившихся в четырехлетнюю катастрофу Первой мировой войны, заключалась в том, что государственные деятели и дипломаты все больше и больше утрачивали контроль над событиями. Будучи достойными и способными людьми, сотрудники правительственных канцелярий и министерств иностранных дел великих держав во время июльского кризиса оказались ограничены в своих действиях письменными нотами, процедурой шифрования и телеграфными сообщениями. Похоже, у них не хватало воображения представить возможности телефона, который мог бы преодолеть недостатки связи. Потенциал радио – доступный, но не использовавшийся – они также не замечали. Диалог европейских стран напоминал разговор глухих и вел к уничтожению континента и его цивилизации.
Глава вторая. Планы ведения войны
Полководцы всегда планируют свои действия. У Александра Македонского имелся план вторжения в Персию, который состоял в том, чтобы заставить армию Дария принять бой, а затем убить самого царя или взять его в плен[18]. У Ганнибала был план Второй Пунической войны: уклониться от встречи с римским флотом в Средиземном море, переправив карфагенскую армию по короткому морскому пути в Испанию, пересечь Альпы – история о его слонах хорошо известна – и атаковать римские легионы на их родной земле. Филипп II планировал одержать победу в войне с Англией в 1588 году: привести Непобедимую армаду в Ла-Манш, погрузить на суда армию, которая сражалась в восставших нидерландских провинциях, и высадить ее в Кенте. План герцога Мальборо по спасению Голландии в 1704-м состоял в том, чтобы оттеснить французскую армию в низовья Рейна и дать ей бой, когда удаленность от пунктов снабжения ослабит ее. Наполеон Бонапарт строил планы на каждый год своих военных кампаний: в 1798-м начать военные действия против европейских противников в Египте, в 1800-м разгромить Австрию и Италию, в 1806-м совершить блицкриг в Пруссию, в 1808-м завоевать Испанию, а в 1812-м победить Россию. В 1861 году, в начале Гражданской войны в Соединенных Штатах, у северян было стратегическое решение – план «Анаконда» – по усмирению непокорного Юга путем блокады побережий и захвата территорий по линии реки Миссисипи. Даже у Наполеона III имелось нечто вроде стратегического плана в его неудачной войне против Пруссии в 1870 году: вторгнуться на юг Германии и побудить властителей этих земель выступить против Берлина[19].
15
См.: German, French and Russian military district maps // Times History of the War, I. London, 1914.
16
См.: Lucas J. Fighting Troops of the Austro-Hungarian Empire. New York, 1987. P. 84.
17
См.: Gordon A. The Rules of the Game. London, 1996. P. 354, 355.
18
См.: Keegan J. The Mask of Command. London, 1987. P. 40, 42.
19
См. особенно: Parker G. Chapter 5 // Murray W., Knox M., Bernstein A. The Making of Strategy. Cambridge, 1994.