Великая война. 1914–1918

Из всего сказанного следует, что 29 июля Россия могла – без ущерба для своей безопасности, без угрозы общему миру и не отказываясь от поддержки Сербии – ограничиться частичной мобилизацией во внутренних регионах страны. Всеобщая мобилизация в империи, включая военные округа, граничащие с Германией, означала большую войну. Эту ужасную перспективу теперь увидели во всех европейских столицах. Те, кто больше всего опасался военных устремлений других – Мольтке, Гётцендорф, Жоффр, Янушкевич, – сами готовились к войне, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Те, кто больше боялся самой войны, искали временные решения. Одним из таких людей был рейхсканцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег. Он уже дал указание немецкому послу в Санкт-Петербурге предупредить министра Сазонова, что мобилизационные мероприятия России вынудят Германию тоже объявить мобилизацию и тогда война в Европе станет почти неизбежной[88]. Кайзер был с ним согласен. Днем 29 июля он отправил телеграмму – на английском языке – своему кузену, русскому царю, убеждая помочь в деле сглаживания тех противоречий, что все еще могут возникнуть. Николай II ответил: «Было бы правильным поручить решение австро-сербской проблемы Гаагской конференции»[89]. Следующее заседание конференции должно было состояться только в 1915 году… Вечером царь получил вторую телеграмму от кайзера. Вильгельм писал: «Полагаю, что Россия вполне могла бы остаться наблюдателем австро-сербского конфликта и не втягивать Европу в самую ужасную войну, которую она когда-либо видела». Он снова предложил стать посредником в переговорах. Получив эту телеграмму, Николай II немедленно телефонировал военному министру и приказал остановить всеобщую мобилизацию – в силе оставался лишь приказ о частичной. Император успел вовремя, поскольку в половине десятого вечера 29 июля начальник квартирмейстерской службы уже прибыл на Центральный телеграф, чтобы лично наблюдать, как приказы будут передавать во все военные округа империи[90].

Отмена всеобщей мобилизации в России была призвана обеспечить ту самую столь необходимую паузу, чтобы выйти из кризиса мирным путем. В начале следующего дня, в четверг 30 июля, Британия, по-прежнему отказывавшаяся прояснить, будет ли она вмешиваться в большую европейскую войну, не оставляла попыток созвать международную конференцию. Готова была согласиться на это только Франция. Германия мобилизацию так и не объявила, хотя австрийские войска выдвигались на марш. Конечно, немецкие военачальники чрезвычайно встревожились. Военный министр Германии генерал Эрих фон Фалькенхайн считал частичную мобилизацию в России такой же угрозой, как и полную, – она давала русским преимущество, нарушавшее точные временные расчеты плана Шлифена. Фалькенхайн ратовал за то, чтобы сразу объявить мобилизацию, но Бетман-Гольвег возражал. Рейхсканцлер все еще надеялся, что Берхтольд напрямую свяжется с русскими и сможет убедить их отнестись к выступлению против Сербии как к локальному конфликту. Начальник Генерального штаба Мольтке был менее воинственным, чем военный министр, но настаивал на введении Kriegsgefahrzustand, что соответствовало бы подготовительным мероприятиям русских. В час дня Бетман-Гольвег проводил совещание, на котором присутствовали Мольтке, Фалькенхайн и морской министр адмирал Тирпиц. Начальнику Генерального штаба не удалось настоять на своем, однако пришедшие вскоре после этого в Генеральный штаб новости встревожили Мольтке до такой степени, что он решил любым способом добиться немедленной всеобщей мобилизации. Австрийский офицер связи сообщил ему, что действия против Сербии будут вести «минимальная балканская группа» и «эшелон Б», и Мольтке понял, что в случае начала большой войны восточная граница Германии останется незащищенной. Альбертини пишет об этом так: «Рейх нуждался в сорока австро-венгерских дивизиях (в австрийской Польше), готовых к наступлению, а получал лишь двадцать пять дивизий, занимающих оборону»[91]. Мольтке высказал свое крайнее недовольство австрийскому военному атташе и в тот же вечер отправил депешу коллеге – начальнику австрийского Генерального штаба Конраду фон Гётцендорфу: «Главное – противостоять русской угрозе. Немедленно мобилизуйте свою армию против России. Германия не замедлит сделать то же самое».

Даже с учетом того, что Германия – страна традиционно милитаризованная, Мольтке существенно превысил свои полномочия. Его самоуправство выглядит тем более неприемлемым, если вспомнить, что кайзер и рейхсканцлер все еще стремились убедить Австрию локализовать войну против Сербии и ограничить ее цели. У всех на устах были слова: «Остановиться в Белграде». Когда следующим утром, в пятницу 31 июля, телеграмму, о которой речь шла выше, увидел Берхтольд, он очень удивился: «Как странно!.. Кто руководит правительством, Мольтке или Бетман-Гольвег?» Тем не менее он воспользовался ситуацией. Министр иностранных дел сказал начальнику Генерального штаба: «У меня уж было сложилось впечатление, что Германия останется в тени, но эта депеша свидетельствует об обратном. Мы должны действовать»[92]. Вскоре на столе императора Франца Иосифа лежал указ о всеобщей мобилизации. После полудня документ был подписан и немедленно обнародован.

Известие об этом могло бы заставить русского царя изменить решение об отмене всеобщей мобилизации, принятое вечером 29 июля. Однако этот вопрос и так уже был согласован. В четверг 30 июля Сазонов, Сухомлинов и Янушкевич – министр иностранных дел, военный министр и начальник Генерального штаба – весь день слали Николаю II донесения, полные опасений, что перевод русской армии на военное положение займет намного больше времени, чем понадобится Австро-Венгрии и Германии.

Николай отдыхал в своей летней резиденции в Петергофе – плавал, играл в теннис и лелеял надежды на мир, рассчитывая на добрую волю своего кузена Вилли. Днем Сазонов поехал в Петергоф – он считал, что необходима личная встреча с императором. Николай был взволнован – утром он принял французского посла Палеолога. Дипломат, похоже, уже считал войну между Францией и Германией неизбежной и стремился заручиться обещанием России поддержать в этом случае его страну до того, как начнутся боевые действия[93]. У российского министра иностранных дел имелись и другие резоны кроме обязательств перед Францией: Сазонова заботило, что, если Россия потеряет свое доминирующее влияние на Балканах, этим воспользуются турки и попытаются перекрыть ей пролив Босфор, который обеспечивал русским кораблям выход из Черного моря в Средиземное, а также на океанские просторы. Днем в четверг 30 июля министр иностранных дел поделился всеми своими опасениями с императором. Присутствовавший при разговоре генерал-адъютант Илья Татищев, личный представитель царя при кайзере, заметил: «Да, это трудный вопрос». – «Я его решу», – ответил Николай[94]. Решал он недолго. Очень скоро Сазонов телефонировал Янушкевичу и сказал, что император подписал приказ о всеобщей мобилизации. «Теперь можете разбить свой аппарат», – сказал в заключение министр иностранных дел. Дело в том, что начальник Генерального штаба грозился разбить телефон, когда в следующий раз получит приказ о всеобщей мобилизации, чтобы опять не услышать о его отмене. Янушкевич поклялся, что станет недоступным, а процесс в это время не только начнется, но и дойдет до того, что повернуть обратно станет невозможно.

Час пробил. В тот же вечер объявления с указом о мобилизации появились на улицах Санкт-Петербурга и всех остальных российских городов. Резервистам было предписано явиться на сборные пункты на следующий день, в пятницу 31 июля. По каким-то до сих пор неизвестным причинам официальное сообщение о том, что было известно каждому русскому человеку, достигло Лондона и Парижа только вечером того же дня. Британский посол не спешил воспользоваться телеграфом, а телеграмма Палеолога почему-то задержалась… Немцы оказались проинформированы, что называется, вовремя. Они все знали уже в пятницу утром. В 10:20 в Берлин поступила телеграмма от немецкого посла в Российской империи графа Фридриха фон Пурталеса: «Первый день полной мобилизации русской армии – 31 июля»[95]. Именно этого ждал Мольтке. Теперь будет получено разрешение, необходимое для принятия превентивных мер, которые он считал жизненно важными. Бетман-Гольвег ожидал совсем других новостей… Вплоть до получения телеграммы он сохранял надежду, что Австрию удастся склонить к прямым переговорам с Россией и Россия в конечном счете признает войну против Сербии локальной. Теперь этого уже не будет. В 12:30 пришло известие о всеобщей мобилизации в Австрии. Настал черед действовать немцам. Еще через полчаса Германия объявила состояние угрозы военной опасности.

88

См.: Edmonds J. A Short History of World War One. Oxford, 1951. P. 130–133.

89

Albertini, II. P. 491.

90

См.: Albertini, II. P. 555.

91

Albertini, II. P. 557.

92

Ja