Страница 7 из 34
И все. Ни одного слова больше. Записка носила следы спешки. Было ли это какое-нибудь важное сообщение? Когда он ее написал? Надо как можно скорее идти в библиотеку. Приложение к первому Соляристическому ежегоднику было мне известно, точнее, я знал о его существовании, но никогда не видел; оно представляло чисто исторический интерес. Однако ни о Равинтцере, ни о его «Малом Апокрифе» я никогда не слышал.
Что делать?
Я уже опаздывал на четверть часа. Подойдя к двери, еще раз оглядел комнату и только теперь заметил прикрепленную к стене складную кровать, которую заслоняла развернутая карта Соляриса. За картой что-то висело. Это был карманный магнитофон в футляре. Я вынул аппарат, футляр повесил на место, а магнитофон сунул в карман, предварительно взглянув на счетчик и убедившись, что лента использована почти до конца.
Еще секунду постоял у двери с закрытыми глазами, напряженно вслушиваясь в тишину. Ни звука. Я осторожно отворил дверь. Коридор показался мне черной бездной. Я снял темные очки и увидел слабый свет потолочных ламп. Закрыв за собой дверь, пошел налево, к радиостанции.
Круглая камера, от которой, как спицы колеса, расходились во все стороны коридоры, была уже совсем близко, когда, минуя какой-то узкий боковой проход, ведущий, как мне показалось, к ванным, я увидел большую, неясную, почти сливающуюся с полумраком фигуру.
Я замер. Из глубины коридора не спеша, по-утиному покачиваясь, шла огромная негритянка. Я увидел блеск ее белков и почти одновременно услышал мягкое шлепанье босых ног. На ней не было ничего, кроме желтой, блестящей, как будто сплетенной из соломы, юбки. Она прошла мимо меня на расстоянии метра, даже не посмотрев в мою сторону, покачивая слоновьими бедрами, похожая на гигантские скульптуры каменного века, которые можно увидеть в антропологических музеях. Там, где коридор поворачивал, негритянка остановилась и открыла дверь комнаты Гибаряна. На мгновение она очутилась в полосе яркого света, падавшего из комнаты, потом дверь закрылась, и я остался один. Правой рукой я вцепился в кисть левой и стиснул ее так, что хрустнули кости; потом бессмысленно огляделся вокруг. Что случилось? Что это было? Внезапно, как будто меня ударили, я вспомнил предостережение Снаута. Что все это могло значить? Кто была эта черная Афродита? Откуда она взялась?
Я сделал шаг, один только шаг в сторону комнаты Гибаряна, и остановился. Я слишком хорошо знал, что не войду туда.
Не знаю, долго ли я простоял так, опершись о холодный металл стены. Станцию наполняла тишина, лишь монотонно шумели компрессоры кондиционеров.
Я похлопал себя по щеке и медленно пошел на радиостанцию. Взявшись за ручку двери, услышал резкий голос:
– Кто там?
– Это я. Кельвин.
Снаут сидел за столом между кучей алюминиевых коробок и пультом передатчика и прямо из банки ел мясные консервы. Не знаю, почему он выбрал для жилья радиостанцию. Я тупо стоял у двери, глядя на его мерно жующие челюсти, и вдруг почувствовал, что очень голоден. Подойдя к полке, я взял из стопки тарелок наименее пыльную и уселся напротив него. Некоторое время мы ели молча, потом Снаут встал, вынул из стенного шкафа термос и налил в чашки горячий бульон. Ставя термос на пол – на столе уже не было места, – он спросил:
– Видел Сарториуса?
– Нет. А где он?
– Наверху.
Наверху была лаборатория. Мы продолжали есть молча, только слышалось, как вилки скребут по стенкам банок. На радиостанции царила ночь. Окно было тщательно завешено изнутри, под потолком горели четыре круглых светильника. Их отражения переливались в пластмассовом корпусе передатчика.
Я посмотрел на Снаута. На нем был черный, просторный, довольно потрепанный свитер. Натянувшаяся на скулах кожа – вся в красных прожилках.
– С тобой что-нибудь случилось? – спросил Снаут.
– Нет. А что со мной могло случиться?
– Ты весь мокрый.
Я вытер рукой лоб и почувствовал, что буквально обливаюсь потом. Это была реакция. Снаут смотрел на меня изучающе. Сказать ему? Хотелось бы, чтобы он мне больше доверял. Кто с кем здесь играет и в какую игру?
– Жарко, – сказал я. – Мне казалось, что кондиционеры работают у вас лучше.
– Скоро все придет в норму. Ты уверен, что это – только от жары? – Он поднял на меня глаза.
Я сделал вид, будто не замечаю этого.
– Что собираешься делать? – прямо спросил Снаут, когда мы кончили есть.
Он свалил всю посуду и пустые банки в умывальник и вернулся в свое кресло.
– Присоединюсь к вам. У вас же есть какой-то план исследований? Какой-то новый раздражитель, рентген или что-то в этом роде. А?
– Рентген? – Брови Снаута поднялись. – Где ты об этом слышал?
– Не помню… Мне кто-то говорил. Может быть, на «Прометее». А что? Уже применяете?
– Детали мне неизвестны. Это была идея Гибаряна. Он начал с Сарториусом… Но откуда ты можешь об этом знать?
Я пожал плечами:
– Не известны детали? Ты ведь должен был в этом участвовать, это входит в твои… – Я не кончил и замолчал.
Шум кондиционеров утих, температура держалась на сносном уровне.
Снаут встал, подошел к пульту управления и начал для чего-то щелкать тумблерами. Это было бессмысленно, главный выключатель находился в нулевом положении. Немного погодя он, даже не повернувшись ко мне, заметил:
– Нужно будет выполнить все формальности в связи… с этим…
– Да?
Он обернулся и с бешенством взглянул на меня. Не могу сказать, что я умышленно старался вывести его из равновесия, но, ничего не понимая в игре, которая здесь велась, я предпочитал вести себя сдержанно. Его острый кадык ходил над черным воротником свитера.
– Ты был у Гибаряна, – сказал вдруг Снаут.
Это не был вопрос. Подняв брови, я спокойно смотрел ему в лицо.
– Был в его комнате, – повторил он.
Я сделал движение головой, как бы говоря: «Предположим. Ну и что?» Пусть он говорит дальше.
– Кто там еще был?
Он знал о ней!!!
– Никого. А кто там мог быть? – спросил я.
– Почему же ты меня не впустил?
Я усмехнулся.
– Испугался. Ты сам меня предостерегал, и, когда ручка повернулась, я инстинктивно задержал ее. Почему ты не сказал, что это ты? Я бы тебя впустил.
– Я думал, это Сарториус, – сказал он неуверенно.
– Ну и что?
– Как ты относишься к этому… к тому, что произошло? – ответил он вопросом на вопрос.
Я заколебался.
– Ты должен знать больше, чем я. Где он?
– В холодильнике, – ответил Снаут тотчас же. – Мы перенесли его сразу же… утром… жара…
– Где ты его нашел?
– В шкафу.
– В шкафу? Уже мертвого?
– Сердце еще билось, но дыхания не было. Он агонизировал.
– Ты пробовал его спасти?
– Нет.
– Почему?
Снаут помедлил.
– Не успел. Он умер прежде, чем я его уложил.
– Он стоял в шкафу? Между комбинезонами?
– Да.
Снаут подошел к маленькому столику в углу, взял лежавший на нем лист бумаги и положил его передо мной.
– Я написал предварительный протокол. Это даже хорошо, что ты осмотрел его комнату. Причина смерти – инъекция смертельной дозы перностала. Здесь написано…
Я пробежал глазами короткий текст.
– Самоубийство… – повторил я тихо. – А причина?..
– Нервное расстройство… депрессия… или как это еще называется. Ты знаешь об этом лучше, чем я.
– Я знаю только то, что вижу сам, – ответил я и посмотрел на него.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он спокойно.
– Гибарян сделал себе укол перностала и спрятался в шкаф. Так? Если так, то это не депрессия, не расстройство, а острый психоз. Паранойя… Ему, наверное, казалось, что он что-нибудь видит… – говорил я все медленнее, глядя ему в глаза.
Он отошел от меня к пульту передатчика и снова начал щелкать тумблерами.
– Тут твоя подпись, – после недолгого молчания заметил я. – А Сарториус?
– Он в лаборатории. Я уже говорил. Не появляется. Думаю…
– Что?
– Что он заперся.
– Заперся? О, заперся! Вот как! Может быть, забаррикадировался?