Страница 58 из 85
Теперь же, подумала я, мне от композиторов, слава Богу, ничего не нужно — прежние настроения прошли, уступив место более серьезным желаниям. Поэтому по истечению нескольких дней, в течение которых его номер телефона находился у меня под рукой и я, по своему обыкновению, долго созревала для новой работы, позвонила Владимиру Ивановичу. Понимаю, насколько банально звучит фраза: «Мне ответил на удивление приятный голос», но не могу заменить ее другой, потому что именно так и произошло. Я все объясню: поразила мягкая его доброжелательность, быстрая и безошибочная реакция на собеседника, непринужденная манера ведения разговора — все те неуловимые признаки, которые свидетельствуют о высокой интеллигентности человека и которые неискушенными людьми зачастую воспринимаются как простота. Не только в словах, но и в интонациях сквозила недюжинная воля, впрочем, вовсе не вампировского пошиба, просто мой собеседник умел настоять на своем. Что-то было не так, шло вразрез с моими предыдущими представлениями, заставляло преодолевать невольно возникшую когда-то предвзятость.
Владимир Иванович сначала откровенно опешил от предложения встретиться у меня дома, так как я, во-первых, редко выхожу по делам, а во-вторых, живу в центре города, куда удобно добираться, и все-таки сумел убедить меня, что лучше приехать к нему. Я еще несколько дней преодолевала лень, а затем — с волнением перед путешествием на дальний массив (засиделась дома) — поехала.
В тот день все казалось прекрасным — бывает у космоса состояние, которое преломляется во мне так, а не иначе. Правда, я села не в тот автобус и ехала до нужной остановки, как Бармалей, — в обход. Но квартиру по четкому описанию моего будущего героя нашла сразу. Озадаченная самой поездкой, я не успела даже разволноваться перед встречей и как-то настроиться на нее. Поэтому, когда дверь открыл поразительно красивый мужчина — несколько ниже ростом, чем я ожидала, — я вдруг почувствовала себя, что называется, в своей тарелке, как будто давно привыкла заскакивать сюда на минуточку. Хотя многие поймут, что в этом была немалая роль радушия, которое он излучал. Нет, и по виду Владимир Иванович не подпадал под мое определение богемы, в нем с первого взгляда чувствовался, во-первых, увлеченный своим делом человек, а во-вторых, — труженик. А это было уже то, перед чем я преклоняюсь, не стесняясь признаваться.
Из кухни выглянула жена.
— Любовь Борисовна, — отрекомендовалась я ей, оглядываясь, куда бы пристроить свой полушубок.
— Галина Михайловна, — ответила она и скрылась.
Мы прошли в маленькую комнату, служащую Владимиру Ивановичу творческой мастерской. Прямо напротив двери располагалось окно, выходящее во двор, рисующее взгляду деревья на фоне неба. Для меня всегда много значит, что я вижу в окне, — привычка человека, выросшего в девственной чистоте села, где нет серых монстров «высоток», закрывающих от взора естественную среду, пышущих жаром летом и промозглых от холода зимой, а круглый год — одинаково неряшливых и грязных. Но здесь как раз было все в порядке. Слева от двери располагался диван, а ближе к окну — телевизор. Место справа занимал музыкальный центр, впервые мною виденный, подключенный многими проводами к жмущемуся в углу компьютеру. Комната хранила дух хозяина, не допускающего вторжения в свое святая святых усердствующих в уборке лиц.
Рядом с рабочим креслом Владимира Ивановича, пододвинутым сейчас к пульту музыкального центра, находился предмет мебели, напоминающий сервировочный столик на колесиках. На верхней его столешнице стояла чайная чашка. На нижней же было организовано спальное место для здоровенного, обаятельного кота, — явного любимца домочадцев. Очевидно, он не был выхолощен и не утратил способности живо реагировать на состояние космоса, только в прямо противоположном мне порядке. Его взгляды, бросаемые в мою сторону, не оставляли сомнений, что он не желал делить своего хозяина ни с кем. Он, наверное, не догадывался, что я сама с детства обожаю котов, хотя, при их нехитрых потребностях — поесть, поспать и всласть помяукать ночью на крыше, — непонятно, за что.
Вместе с тем ничто не служило помехой продолжать чувствовать себя так, словно я знакома с Владимиром Ивановичем сто лет. И то, что он находил общий язык с этим грозным мужиком котячьего рода, который продолжал не спускать с меня глаз, лишь подтверждало, что мы одинаково воспринимали мир, жили с ним на одной волне. Мне казалось, что я легко прочитываю его мысли, приятно, радостно, головокружительно созвучные моим. Знаете, как это бывает? Невзначай вспомнишь одного общего знакомого, другого, вспомнишь обоими прочитанную книгу или виденный фильм и во всем находишь одинаковые, идентичные оценки. Вот тогда и начинается тот сбивчивый разговор ни о чем и обо всем сразу, который может длиться часами и не надоесть.
Так случилось и у нас. Владимир Иванович охотно вспоминал свою жизнь, и тут же перебивал себя рассказом о находках в Интернете.
— Представляете, вошел в Сеть и задал поиск по своей фамилии, набрал «Владимир Ярцев» и нажал «найти», — тут он повернулся к компьютеру и начал манипулировать с ним.
— И что? — спросила я.
— Сейчас, сейчас, — Владимир Иванович опять сосредоточился на поиске чего-то интересного ему. — Вот, — показал он мне на монитор, где завертелся то ли логотип какого-то сайта, то ли клип и следом поплыли виды города, снятого с высоты. — Это Апатиты. А теперь слушайте, — он включил звук, и я без труда узнала мелодию песни, знакомой мне с детства, которая сопровождала сменяющиеся на мониторе картинки.
«Апати-и-иты, знамени-и-итый — заполярный городо-о-ок» — выводил мягкий тенор.
— А при чем здесь вы? — вырвалось у меня.
— Да, время бежит… — Ярцев грустно посмотрел на меня. — Апатиты — мой первый город. Я проектировал его — и как приятно видеть теперь в натуре то, что было тогда на кальках. И песню эту, его музыкальную визитку, — тоже я написал, она каждое утро открывает новый день этого города.
— Как проектировал? — спросила я, и тут же поняла, что с самого начала нашего знакомства сбивало меня с толку.
Виной тому все то же мое предубеждение: богема… А Ярцев оказался нормальным технарем, как и я, — вот откуда мне так близок и понятен его мир, весь строй его интеллекта, склад души. Соединение знаний из таких сухих наук как, например, строительная механика, с творческим темпераментом, сделавшим из него выдающегося композитора, было мне, научному работнику в области общей механики, знаком духовного родства. Ведь и науку делают энтузиасты, одержимые вечным поиском, вечной неуспокоенностью, закваской к которой служит та же поэзия, что и в любом созидательном деле. В конце концов, когда пришла пора изменить темп жизни на более щадящий, то Ярцев, как и много других технических специалистов, всецело отдался художественному самовыявлению. Мои жизненные наблюдения дают повод утверждать, что у истинно одаренных людей так и должно быть. Именно технари, отошедшие от основной профессии, или сочетающие ее, и перешедшие в другой пласт отражения действительности — словом, кистью, звуками, вышиванием, — составляют костяк авторов журнала «Стожары».
Обо всем, что касается деятельности Владимира Ивановича как архитектора и как композитора, можно прочитать в прилагаемой статье. А в этом очерке я хочу рассказать о том, какой он человек.
Ярцев оказался юно увлекающимся, распахнуто щедрым, азартным. Он пел для меня, показывал умение имитировать музыкальные инструменты, комментировал наигрываемые мелодии из спектаклей, даже читал понравившиеся ему стихи. А самое замечательное — он строил планы.
— У какой-то «жоржетты», для которой, откликнувшись на ее слезные просьбы, я писал песни на ее стихи, уже вышло три своих сборника. А у меня до сих пор нет ни единого, — возмущался он.
— Это при том, что вы занесены в Книгу рекордов Гиннеса, — поддакивала я. — Но все поэты и композиторы нынче издаются за свой счет. Вы об этом не думали?
— Думал! — воскликнул мой собеседник, красноречиво поведя огромными миндалевидными глазами, и только теперь я поняла, что вся его ирония, затопившая предыдущие сетования, направлена не на безымянных «жоржетт», а на самого себя. — Голова моя стоеросовая. Думал, конечно! А вот с чего начать?