Страница 48 из 85
Он поблагодарил и действительно умело и ловко закрыл за нами дверь в зал, задернул внутренние суконные звуконепроницаемые занавески.
А вот фильм не запомнила какой был...
Ну и еще раз о голосе Шакурова. Много у нас было актеров с восхитительными узнаваемыми голосами, которые много работали в дубляже и порой украшали роль больше чем те, кто играл. Это Юрий Яковлев, Ефим Копелян, Василий Лановой, Станислав Любшин... Всех не перечислить.
Но такого чуда, какое сотворил Шакуров в сериале «Никколо Паганини», где озвучивал Владимира Мсряна в главной роли, чтобы так гениально попасть в точку, так дополнить образ великого скрипача, — такого успеха не помню ни у кого.
Картина «Никколо Паганини» стала одной из самых приметных премьер своего времени. Это вообще шедевр века! Здесь многое соединилось нерасторжимо в некий божественный сплав: и гениальная игра Владимира Мсряна, и музыка с песней «Дорога без конца», вершинно и неповторимо исполненная Альбертом Ахмадулиным, и завораживающий голос Сергея Шакурова, органично сливающийся с образом, дополняющий его и расцвечивающий всеми нюансами эмоций, мук и страданий. От этого голоса заходится сердце, плачет и отзывчивости его нет конца.
Да, этим голосом персонально для нас с Юрой с глазу на глаз была сказана одна веселая и приятная фраза. Ура!
Нелюдь в человечьем образе
Наступил май 1985 года. Перемены, шедшие из Кремля, начали захлестывать города и веси, будоражить народ. Новостью номер один явилось то, что недавно избранный руководитель государства, велеречивый, рукомахательный и обильножестый веселун, затеял шумный и интригующий вояж по стране. В воздухе носилось предощущение, что за этим что-то кроется — что-то помимо своей персональной политической рекламы. С самого начала это смахивало на гастроли артистической труппы. И скорее всего, с целью — высказаться.
Осуществлять свой план М. С. Горбачев начал с города на Неве, как бы отдавая дань его исторической роли, в которой он послужил колыбелью социалистической революции. В том, что этим жестом демонстрируется уважение и к самой революции, никто не сомневался. Как не сомневались и в другом — что по маршруту поездки высокого гостя будут установлены трибуны, с которых прозвучат его программные заявления о целях и задачах. Так было принято. Очень уж настораживали публику появившиеся в прессе разговоры об обновлении власти, а пуще того шокировали озвученные намерения «улучшать социализм», а не продолжать развивать его. Выходит, по мнению Горбачева, социализм был плох, если нуждался в улучшении? Тогда почему он раньше молчал? Или это была просто новая риторика? Или новая метла будет сметать пыль не только с пола, но и со всего здания устоявшегося строя? На эти вопросы могло ответить выступление Горбачева в Ленинграде.
Люди приникли к экранам телевизоров.
И вот оно состоялось.
Сначала, когда Горбачев сказал там: «Всем нам надо перестраиваться. Всем», — на эту фразу не обратили внимания. Но когда от нее тут же возник термин «перестройка» и из него образовали название нового периода нашей истории, а азтем через средства массовой информации начали агрессивно продавливать его в сознание людей, стало ясно, что это была далеко и издалека идущая домашняя заготовка. За кажущейся простотой этой фразы угадывались зловещие тени дракона с алчной пастью, который разработал в отношении СССР долгосрочную операцию, наняв исполнителями Горбачева и его клику. Попросту говоря, завоняло происками госдепа — как ни дико было это понимать. Мысль, что наше руководство способно подплясывать под дудку США, приходила к людям еще со времен Хрущева, несмотря на его эпатажи и резкие выступления. Хвост перед заокеанцами он все-таки поджимал, если не больше…
Это был их стиль и их инструкции, как под копирку расписанные для наймитов всех мастей, работающих на ниве подготовки переворотов в других странах и частях света. Они учили их «говорить просто, применять элементарные сравнения, чтобы было понятно простым людям»! Кто интересовался испанскими событиями 1936-1939 годов, кто помнил венгерские события 1956 года, кто вник тогда в их подоплеку, кто изучал ситуацию в нашей стране перед войной, тот сразу вычислил, с чьей подачи поет Горбачев. На самом деле его выступления были тупой профанацией наших идей, достижений и устремлений, нашей образованности, сплоченности, богатой духовности путем примитивизации рассуждений и толкований. Это было опускание советского человека в диалоге с ним до уровня недоразвитого дикаря. Такими нас и представляли враги. Со своим населением они тоже так говорят, но у них не все люди умеют писать, а мы были самой просвещенной страной в мире.
Представления о Горбачеве, как о чуждом советскому строю субъекте, у понимающих людей сформировалось уже к концу мая. Я видела, что районные и городские партийные круги не воспринимают его, особенно это касалось Раисы Максимовны, с видом прокурора участвующей в поездках. Признаюсь, к стыду своему, я тогда была еще слепа и недоумевала, как можно не проникнуться симпатией к таким милым людям — простым, доступным и улыбчивым.
Но я немного забежала наперед.
***
Однажды неожиданно меня вызвали в райком партии срочной телефонограммой. Из приемной принесли ее распечатку уже с резолюцией директора, что он разрешает отлучиться в рабочее время. Это была чистая формальность — ради соблюдения субординации. На самом деле я могла в любое время уходить по своим делам, поставив в известность секретаря приемной.
К тому времени я работала на Днепропетровской книжной типографии и, слава Богу, была избавлена от поездок в командировки. Зато так называемых местных командировок, у меня прибавилось, потому что осенью предыдущего года я была избрана секретарем партбюро в своем коллективе и теперь часто получала от райкома партии задания по проверке других предприятий. Меня ввели в контрольную комиссию райкома партии, но задействовали на свои мероприятия гораздо шире полномочий этой комиссии.
Но тут… как мед, так и ложкой. Так мне понравилось житье без командировок, что уж и по городу бегать не хотелось. Ну никак не любила я покидать рабочее место и выходить за пределы предприятия. К слову скажу, что особенно не нравились походы в военкомат, где приходилось бывать по вопросам военного учета, и в собес, где я оформляла пенсии нашим работникам, — очень неинтересными были там люди, хотя и приветливыми, благожелательными. Благо, я обращалась туда не часто.
Но походы в райком партии воспринимала как праздник: это было близко от типографии, буквально в одном квартале ходьбы по уютной тенистой улице, и это было интересно — в райкоме партии работали умные, образованные и не проникнутые мещанским духом товарищи. Там обо всем можно было поговорить — о политических новостях, о новых публикациях и книгах, о театрах и кино.
В коридоре райкома меня встретил заведующий организационным отделом Виктор Алексеевич Самойлов. Его руки были заняты бумагами, которые он пытался просматривать на ходу.
— Ко мне, ко мне! — торопливо сказал он, увидев меня, и раскрыл дверь своего кабинета.
Я зашла, привычно присела на стул, ожидая, пока он разберется с бумагами и обратит на меня внимание.
— Такое дело… — выдохнул хозяин кабинета.
Он бросил бумаги на полку книжного шкафа, уселся на место и сосредоточил взгляд на мне.
— К нам прибывает с визитом Михаил Сергеевич Горбачев, — со значением сказал после паузы. — Сразу с аэродрома последует на центральную площадь, чтобы возложить цветы к памятнику Ленину. Затем планирует пообщаться с жителями города. Организовать этот контингент поручено нашему району, это большая честь.
— Конечно, — согласилась я и пошутила: — А другие районы не обидятся?
Виктор Алексеевич улыбнулся.
— Другие районы будут участвовать в других мероприятиях, — сказал он, и я понимающе кивнула.
— Что от нас надо? — спросила я.