Страница 40 из 85
Но это пустяки, главное — я на всех экзаменах была рядом с ним, помогла решить задачу по физике, успела проверить черновик сочинения по литературе, и мы оба поступили. Я радовалась. Радовался и мой одноклассник, но как-то странно у него это получалось — он тут же переступил через меня и буквально пошел по девочкам. Да еще за глаза чернил меня, выставляясь героем. Естественно, ни одного сердца он не завоевал, потому что умные девчонки сразу увидели его в истинном свете, но правда о его поведении дошла до меня. Такого удара я не ждала! И от кого — от этого улыбчивого тихони, который целый год сидел в нашем классе, как мышка, и шагу без меня не мог ступить! Но как же я не распознала его низкую натуру? И никто не распознал, школьные учителя тоже его хвалили… Вот только моей прозорливой маме он не нравился, а я посмеивалась. Воистину правдиво говорят: не дай бог из хама пана — подразумевая в хамстве крайнюю простоту и непосредственность нрава.
Конечно, пришлось порвать с ним. Но как страдало мое самолюбие, как не находила я места от огорчения, как не хотела расставаться с фигурами прежнего мира, доселе казавшегося вечным! Никого теперь рядом со мной не осталось — ни родных, ни подруг, ни просто знакомых из тех дорогих дней, устрашающе быстро отдаляющихся в прошлое… Никого… Впервые я была тотально одна, как скалка в океане.
Одиночество без преувеличения съедало меня, сжигал позор за такого подопечного. Но горше всего было сожаление — ради кого я жертвовала своим временем и усердием, ради кого рисковала?! Я не знала, чем смыть с себя возникшее омерзение… Мне было стыдно перед всем белым светом за доверчивость и глупость, за слепоту, за то, что я приняла всерьез сущую пустышку. Спасибо новым подругам, что в те дни поддерживали меня, Любе Малышко в частности… Она объясняла происшедшее по-своему — тем, что мальчику нужна была женщина, а я идти на эти отношения не хотела.
Я чуть не погибла от возмущения: какая, помилуйте, женщина? Да… что она себе навоображала?! Согласись со мной поехать в университет какая-то из подруг, возможно, я была бы еще больше рада и помогала бы ей с не меньшим воодушевлением. Фрейдистские побуждения тут были ни при чем, они были вообще чужды мне, ибо мою доминанту составляла цель. И мальчик этот, с которым я впервые долгое время разделяла свои интересы, был ее частью. Между нами не было и в обозримом будущем не могло быть чего-то такого, что позволило бы говорить об ином содержании отношений! Да он и пикнуть не смел о том, чего я не одобряла! Вот моя бабушка, когда кто-то хотел слишком многого, говорила: «А горячей золы ему не надо?» — и имела резон.
— Народная мудрость учит, что не в теле счастье, а в душе. Люди превыше всего ценят преданность, а не наслаждение, — сказала я с дрожанием губ, чтобы не разнести Любу в пух и прах за глупые речи.
— Ну... не знаю, — она явно была озадачена таким мнением, видно, шедшим вразрез с ее очень ранним опытом.
Получил свою порцию «горячей золы» и мой неблагодарный подопечный, понадеявшийся, что после поступления в университет ему все позволено, потому что он стал кумом королю, — потеряв более соображающего друга, оставшись один на один с новыми знаниями, он не сдал экзамены даже за первый курс и был отчислен. О дальнейшей его судьбе я ничего не знаю.
Беспредельное и нескончаемое, во всю мою жизнь величиной, во всю мою мощь громкое спасибо моему дорогому мужу, что в те дни нашел меня и молча взял за руку.
Только ведь поначалу и он, принц из моих изначальных мечтаний, прекрасный синеглазый мальчик, Юра Овсянников, тоже олицетворял город… Он тоже был его частью, его творением. Тем не менее именно он своим терпением и абсолютной преданностью возвел спасительный мостик, который соединил два наших мира. Мне с первой минуты было легко с ним, как с солнцем и воздухом. Мы были созданы из одного материала, и дан нам был родственный дух. Встретив его, я почувствовала, что обрела полноту мировосприятия.
Однако я боялась злоупотреблять и теплом этого солнца и чистотой этого воздуха, боялась получать их большими порциями. Убедившись на горьком опыте, что слишком непосредственное доверие к кому-либо, да еще безотчетно нескрываемое, на пользу не идет, я боялась проявлять его по отношению к Юре, боялась привыкнуть к Юриному присутствию, привязаться к свету его прекрасных искренних глаз. И долгое время держалась на расстоянии.
Поэтому и не могла избавиться от мучительного одиночества. До сих пор помню собственный взгляд, скользящий по прохожим, когда я шла на занятия или просто гуляла по проспекту, — сиротливый и растерянный, беспомощный или просящий помощи, будто я надеялась увидеть родное лицо, будто боялась не узнать его и изучала каждого встречного особенно придирчиво. Похожий взгляд можно наблюдать у голодной или потерявшей кров дворняжки. Это взгляд скулящей надежды. Скорее всего, тут сгущены краски и не так уж жалко я выглядела со стороны, но именно подобным образом чувствовала себя внутри.
Точно так я смотрела на толпу и в тот раз, о котором хочу рассказать. Гуляя у фонтана около ЦУМа, я всматривалась в глаза прохожих, кляня себя за это и не в силах быть другой, вдруг в самом деле заметила промелькнувшее знакомое лицо! Оно было еще далеко впереди, но продвигалось мне навстречу. Передать нельзя, как я к нему рванулась! Со всех ног, всем сердцем, всей радостью осуществления ожидаемого — наконец-то, я так ждала!
Поначалу я даже не придала значения тому, кто это, — главное, что знакомый, человек из моего прошлого, такого привычного и желанного. Он тут, в городе — рядом со мной, и теперь я не буду одна в этой человеческой пустыне!
Сделав пару спешащих шагов, я почувствовала беспокойство, вызванное какой-то преградой, раньше не виденной и не знаемой. Притормозив и присмотревшись, поняла, что это было неприятие, струящееся от этого человека. Причем, оно относилось не ко мне, потому что он не успел заметить меня, а распространялось на всех окружающих. Оно было образом этого человека, вызывалось его завышенной самооценкой. От него исходило высокомерие, спесь!
Окончательно придя в себя, я наконец всмотрелась в него — немолодой мужчина, медленно шествующий с заложенными назад руками. Рядом — гостиница «Центральная», где останавливались приезжающие в город знаменитости. Вот только что он вышел оттуда, пошел размяться… И тут я чуть не рассмеялась — этот «знакомый» оказался Михаилом Кузнецовым, советским актером театра и кино. Он был тогда так популярен, как сегодняшним звездам и не снилось. Лауреат Сталинской премии — было от чего задрать нос! Да, по фильмам я это лицо, конечно, знала. А еще сыграло роль то, что его глаза были очень похожи на папины.
Но взгляд! Он был устремлен куда-то мимо людей, поверх их голов, сквозь них. Ну как будто вокруг никого не было, а вместо людей стоял туман. Как ему удавалось не столкнуться ни с кем, удивляюсь.
Этот скованный спесью человек прошел мимо, и мне показалось, что от него повеяло холодом.
Иногда я вспоминаю о нем, когда сама иду по городу и вдруг подумаю — а куда я смотрю? И понимаю, что чаще смотрю под ноги, иногда — на окна зданий, на толпу, не выделяя отдельных людей. Иначе говоря, вполне можно пройти среди прохожих и ни с кем не встретиться взглядом, если так уж этого не хочется. Но никогда и ни в какой степени мой взгляд не бывал похожим на взгляд Михаила Кузнецова, с которым он разгуливал по нашему центральному проспекту.
А тогда, помню, я подумала: «Мы с этим актером, когда поравнялись, выглядели странно, потому что представляли две противоположности: ему никто не нужен, а я хочу скорейшего родства с целым городом, который вижу в каждом его жителе. И все это прочитывалось в наших глазах». Я поняла: как отталкивающе выглядела крайность, представляемая Михаилом Кузнецовым, так, видимо, и та, которой была я сама. Но быть крайностью — не стоит, особенно такой печальной.
Да, я тяготилась новизной и хотела снова оказаться в обжитом месте, во втором Славгороде, где априори была обозначена моя законная причастность к миру. Я хотела снова быть равноправной владелицей обозримых пространств, но не знала, как это сделать. А может, это была не печаль во мне, не тоска, а нетерпение — давящее диким напором нетерпение? Эй, вы все, кто мне понадобится, идите сюда быстрее, обозначайтесь на горизонте, позвольте себя узнать! Видите, как я пытаюсь заглянуть в ваши глаза, как ищу вас во встречных, так не задерживайтесь же!