Страница 45 из 62
– Тридцать дойных коров! – тихонько ахнули в толпе. Кто-то даже закашлялся.
– Свидетелем на суде выступает свободный воин Дирмунд, по прозвищу Заика, из рода Сигурда. Выйди же на середину поляны, Дирмунд, и поведай, как было дело?
Заика – в синем, отороченном бобровой опушкой, плаще и красной, вышитой разноцветными нитками тунике – выйдя на середину поляны, поклонился судьям, а затем и всем остальным собравшимся. Редкие рыжеватые волосы его были тщательно расчесаны гребнем и связаны тонким сыромятным ремешком, так, что смешно торчал длинный нос, впрочем, Дирмунд не казался себе смешным, наоборот, был горд и счастлив.
– Д-дело было так о, с-свободные бонды и кэрлы. – Он пригладил рукой волосы и продолжил, брезгливо косясь на стоящего рядом ответчика: – Хозяйка Г-гудрун еще т-третьего дня утром хватилась своего ожерелья. С-слуги кинулись искать – тщетно! Мы уж д-думали, что похитили его ночные тролли, б-болыне и винить некого, как только к вечеру, прямо перед бурей, п-помните бурю?
– Помним, помним, знатная была буря. У Свейна ветром крышу снесло с сарая.
– Не с сарая, а с овина.
– И не крышу, а старое сено.
– Эй, эй, досточтимые! – прервал шумящих Скьольд. – Мы тут о старом сене говорим или об ожерелье? А ты… – Он повернулся к Дирмунду. – Не отвлекайся на посторонние темы. Продолжай.
– Продолжаю, о, д-достойнейший. – Послушно кивнул Заика. – Так вот, как раз перед б-бурей в дом пришел свободнорожденный С-с-снорри по прозвищу Малыш…
– Это тот тощий, что ли? Белесый?
– Ну да, он.
– Ничего себе – Малыш! Эдакая оглобля.
– Досточтимые!!! Говори, говори, Дирмунд, не прерывайся.
– Т-так я и г-говорю. Так вот, упомянутый Снорри п-приволок с собой суму, ну, кожаный такой м-мешок, все вы знаете…
– Знаем, знаем.
– Вот и я г-говорю, все вы з-знаете. Думали – чей мешок? С-стали п-проверять – оп, а н-на дне-то – то с-самое ожерелье! А м-мешок п-потом уз-знали – Хельги м-мешок. Он же с-сам его и опознал. Вот т-так и было д-дело.
– Слышали, досточтимые?
– Слышали. Еще послухи есть?
– Как не быть! Двенадцать человек, как обычай велит. Хотите, послушаем еще кого, хоть вот Хрольва. Или сюда, Хрольв, не стесняйся! – Скьольд Альвсен поманил пальцем несколько обалдевшего от такого внимания Приблуду. Тот вышел – тише воды, ниже травы, куда и всегдашняя наглость делась?
– Ну и рожа! – прокомментировали в толпе. – Такой и сам что хочешь слямзит.
Скьольд строго посмотрел на Приблуду и велел рассказывать, как было дело.
– Так это… он, это… все уже… рассказал… это… – Очумело вертя глазами пробормотал Хрольв. Вид у него был при этом такой, словно он ждал, что его с минуты на минуту начнут бить. Видно, с раннего детства не выносил Приблуда подобного многолюдства. Да ладно бы – в толпе стоять, так ведь нет – на самой середине поляны, как петух на насесте.
– Сначала говорить научись, паря! – выкрикнули из толпы. Кто-то свистнул.
Видя, что от подобного свидетеля никакого толку все равно не добиться, Скьольд жестом отпустил бедолагу Хрольва на место и вызвал других, слово в слово повторивших то, что незадолго до них произнес Дирмунд Заика. Удовлетворенно кивнув, судья наконец обратился к ответчику, язвительно поинтересовавшись, что тот может сказать в свое оправдание.
– Я не брал ожерелье. – Упрямо мотнул головой Хельги, и все снова притихли, ожидая дальнейшей развязки событий. Скьольд Альвсен, обернувшись, незаметно подмигнул брату – этот дурачок Хельги выбрал совсем никудышную тактику защиты. Вместо того, чтобы что-то говорить – упрямо все отрицать, даже самые очевидные вещи. Да-а, мнение тинга явно будет не на его стороне. Да и двенадцати свидетелей с его стороны что-то не видно, впрочем…
– Свободнорожденный Хельги сын Сигурда, имеются ли у тебя послухи, числом не менее двенадцати, согласные под присягой подтвердить твою невиновность?
Хельги снова мотнул головой, хотя видел, как выбежали из толпы Харальд, Ингви и Снорри, да еще к ним присоединилось несколько парней с хуторов.
– Не надо подтверждать то, чего не знаете, – гордо произнес сын ярла. – Знайте же, ваша честь значит для меня гораздо больше, чем собственное доброе имя.
– Хорошо сказал! – пролетело в толпе. Правда, проскользнуло и другое: – Ну и дурачина! Теперь-то уж точно подвергнут его испытаниям.
– Тихо, тихо, уважаемые! – утихомиривал толпу Скьольд. Обернувшись к брату, тихо приказал: – Разводите костер.
Бьярни кивнул, тряхнув буйной рыжей бородищей и, радостно ощерясь, принялся подгонять младших родичей. Те быстро притащили хворосту, расщепили сушину – миг, и запылало на старом кострище высокое злое пламя.
– Котелок, – прошептали в толпе. Это было давно известное испытание – из кипящей воды нужно было достать кольцо. Руку перевязывали, а через некоторое время смотрели – если не было волдырей, значит обвиняемый не виновен, ну а если ж были… ясно.
– Ну, нет, сосед. Котелок – это женское испытание. Наверняка заставят парня таскать в руках угли.
– Да, пожалуй. Ух, и не сладко ж ему придется.
– Что ж, поделом. Не надо было воровать ожерелья!
– Не надо было молчать, как пень! Выкрутился бы, как угорь из сетки.
– Ну, этого ему гордость не позволяет, он же сын ярла.
– А тогда пусть терпит! Знавал я случай, когда от угольков в ладонях сходили с ума.
– Да, так часто бывает.
– Да неужели?! Слышь, Горм, а, похоже, не зря мы сюда пришли. Вот уж развлеченье-то, зря Хререкр с Грендлем остались на хуторе.
– Ну, кому-то ж надо пасти свиней.
– Уважаемые свободнорожденные! – повысив голос, обратился к собравшимся Скьольд. – Все вы видите, что обе стороны поставлены в равные условия, однако Хельги, сын Сигурда, не предоставил двенадцати послухов и отказался отвечать на вопросы тинга прямо и правдиво. Так?
– Так! – хором выкрикнули в толпе.
– Однако мы все видим, что прямая вина Хельги сына Сигурда точно не доказана. Да, ожерелье нашли в его суме, но никто не видел, как и когда он его туда положил. Так?
– Так!
– А раз так, то пусть дальше рассудят боги!
Скьольд Альвсен кивнул на пылавший костер, поинтересовавшись, знакома ли Хельги суть испытания. Тот кивнул и, разминая ладони, медленно пошел к костру, навстречу к горящим углям. Сын ярла был уверен в себе – он не смалодушничает, закричав от боли, стойко вынесет все… Но вот потом – останутся ли на ладонях волдыри – этого он не знал. А вдруг – останутся? Рядом с ним, чуть поотстав, шли друзья, готовые подбодрить – Снорри, Ингви, Харальд. Хельги не видел их, даже не смотрел в ту сторону, он шел к пылающим углям. Гордо, непоколебимо, уверенно, так шли на триумф древние герои… В голове его били барабаны. Ритмично, яростно, громко!
Подойдя ближе, сын ярла остановился, побледнев, зажал уши руками… И тут же обернулся к собравшимся.
– Дозволено ли мне будет задать несколько вопросов уважаемым судьям? – улыбаясь, громко поинтересовался он.
– Задавай! – закричали в толпе, кто-то снова засвистел, заулюлюкал.
– Благодарю. – Изящно поклонился Хельги и, поправив алый плащ, застегнутый на левом плече, направился к Скьольду Альвсену и другим избранным тингом судьям.
– Во-первых, я хочу спросить вас, уважаемые, каким именно образом ожерелье было оценено в тридцать дойных коров?
– Э… – несколько замялся Скьольд. – Ожерелье было оценено самой хозяйкой Гудрун.
– То есть – заинтересованным лицом, – усмехнулся Хельги. – Эдак и я могу оценить свой плащ, скажем, в два драккара!
– Во, дает! – В толпе послышался смех. Видно, многим понравился столь неожиданный поворот событий.
Хельги поднял руку и, обращаясь не столько к судьям, сколько ко всем собравшимся сразу, громко заявил, что, наверное, будет вполне справедливым, чтобы ожерелье оценили купцы, скажем, в Скирингс-салле или Бирке.
– Но ведь туда одна дорога пять дней! – хлопнув ладонями по коленям, возмущенно воскликнул Скьольд.