Нептуну на алтарь

Аварийщики кружили вокруг подорванного корабля, маневрировали среди волн и обломков, поднимались на борт «Новороссийска» и, преодолевая неожиданные препятствия, проникали в затопленные каюты, которые были битком набиты утопленниками, убитыми и ранеными взрывом людьми. Сразу стало понятно, что количество жертв переваливает далеко за сотню.

Тем временем аварийные бригады с крейсера «Молотов», прибывшие на линкор, вели себя героически. Наверное, это были единственные люди на терпящем бедствие флагмане, которые с первых минут не растерялись и действовали четко и слаженно. Хотя увиденные ими картины потрясали. От них просто можно было сойти с ума. Например, они увидели молодого матроса, придавленного восьмисантиметровой вывернутой броней. Матрос еще казался живым, вяло двигался, старался своими силами снять захват загнутого на него металла. Кто-то из спасателей попробовал помочь ему освободиться, а в его руках… осталась только верхняя часть пополам разрезанного тела. Просто тело продолжало двигаться в предсмертных конвульсиях.

Разбираться, кто из пострадавших на «Новороссийске» жив, а кто нет, времени не оставалось, поэтому всех подряд передавали на баркасы, а те везли их на берег и передавали военным медикам.

— Теперь легко говорить: перевозили, передавали… А тогда некоторые умирали по дороге, уже на баркасах — на наших руках, на наших глазах. Это не забывается! Я чувствовал себя не лучше мертвеца, так как умирал не раз и не два, а вместе с каждым из них, — глухим голосом рассказывал участник тех событий с крейсера «Молотов». — Беспощадность смерти и молодость тех, кого она забирала, убивали еще одним взрывом, вспышкой гнева и желанием мести.

От большого количества трупов, поднятых на поверхность из внутренних помещений корабля, на палубе «Новороссийска» скоро не стало свободного места. В стороне сгрудились легкораненые, которые могли самостоятельно держаться на ногах. Судовые медики оказывали им первую помощь, и они ждали отправки на берег.

— Не побывав на борту линкора, я не знал о пробоине, о том, что флагман обречен, что в той или иной мере пострадал весь экипаж, насчитывающий свыше полторы тысячи людей — молодых, самых лучших, — рассказывал дальше Николай Николаевич. — Поэтому не совсем представлял масштабы бедствия. Только видел, что произошло что-то страшное, бессмысленное, непоправимое. И лишь на усеянном пострадавшими берегу, которых было потрясающе много, которых привозили не только мы, я воочию убедился в грандиозности катастрофы, осознал ее размеры, понял, что произошла национальная трагедия.

Погода стояла тихая и тепла, волны чуть слышно плескались, били о борта судов и баркасов. Элегически светила луна. Но воздух над морем был отравлен страданиями моряков, находящихся в шоковом состоянии и еще не осознавших, что с ними случилось. Ведь многие спали, когда произошел взрыв.

Вода между судами в зоне катастрофы продолжала бурлить телами, количество которых, казалось, не уменьшалось. Николай Николаевич сдавал медикам одних раненых и ехал за другими. Так и курсировал от «Новороссийска» до берега и обратно. Иногда спасал тех, кто не мог уже сам забраться на баркас, выхватывал их из воды с помощью багров или бросал им индивидуальные плавсредства.

А вот что рассказывает сам Виталий Говоров, командир дивизиона живучести с крейсера «Молотов», о работе той части аварийной бригады, что высадилась на линкоре: «На борту „Новороссийска“ мы оказались уже через десять минут после взрыва. Линкор стоял с малым дифферентом на нос, с небольшим креном на правый борт. Освещения в носовой части не было. Я отчитался вахтенному офицеру о прибытии и направился в район взрыва.

Увиденное там ошеломляло: развернувшиеся лепестками листы брони горой поднимались над палубой, а на их рваных остриях висели искромсанные человеческие останки. Ноги увязали в толще осевшего тут донного ила, окрашенного кровью. Не встретив никого из командования линкора, я пошел искать пост энергетики живучести. По дороге в одном из помещений столкнулся с матросами аварийных постов. Их было около пятнадцати человек. Они ждали команд, которые все еще к ним не дошли. Ужас! Я оказался единственным офицером в этой части корабля, поэтому принял командование на себя. Телефонная связь не работала, в помещении было темно… Сначала я приказал крепить носовую переборку и палубные люки, так как через них уже просачивалась вода. Затем часть матросов отправил закрывать иллюминаторы. Я никого из них не знал, равно как не знал и строения этого корабля, но чудесно понимал, что надо бороться. Я рассчитывал на выучку матросов и не ошибся.

Аварийщики были хорошо подготовлены, знали свое дело. А вода все прибывала. Крен сместился на левый борт, дифферент увеличился. Через палубные люки с каких-то помещений, куда мы добраться не могли, помещение заливала вода. Без водолазных аппаратов матросы ныряли в люк и старались изнутри закрыть щели. Только когда вода дошла до подбородка моих ста восьмидесяти шести сантиметров роста, я дал команду покинуть помещение. Все сильнее ощущался дефицит аварийных материалов и инструментов. Для того чтобы задраивать щели, в дело пошли столовые ложки и вилки, вместо пакли рвали простыни, вместо молотков использовали собственные кулаки, обмотанные полотенцами».

А линкор тем временем увеличивал крен на левый борт. На верхней палубе кормы стояло девятьсот человек экипажа, построенных в шеренги, ждущих команды. И никто из них до последней минуты не сделал ни наименьшей попытки спастись самостоятельно — моряки верили своему командованию, что оно все сделает для их спасения. Уже аварийным бригадам с других кораблей поступила команда не приближаться к «Новороссийску», так как он будет тонуть, а этим обреченным ничего не сказали. О них не позаботились.

«А как же эти люди? — думал Николай Николаевич, шныряя на своем баркасике вблизи раненого гиганта, вглядываясь в него, резко освещенного прожекторами. — Почему они не прыгают за борт? Ведь это шанс!! Неужели их не предупредили?»

Говорят, что какие-то аналогичные приказы поступали и командованию линкора. Мол, не зря ведь матросы, старшины и офицеры через узкие люки и горловины внутренних помещений, палуб, надстроек, башен начали выходить наверх и строиться на верхней палубе, на юте, рядом с теми, кто находился там уже давно. Кто знает… Видно, поздно они поступили, те приказы…

Группы моряков быстро высаживались на суда, которые, не считаясь с предостережениями, приближались к «Новороссийску». Но вот на флагмане погас «флагманский огонь» — это означало, что оперативный дежурный штаба эскадры покинул тонущий корабль.

«Ну, прыгайте! Прыгайте за борт, ребята-а!!!»

Но они стояли… Даже видя, что погас «флагманский огонь», понимая, что линкор остался без командования, они продолжали надеяться, верить… ждать команды…

Неожиданно флагман вздрогнул, словно живой, чуть выровнял свое положение, потом снова резко накренился налево. Дальше левый крен стал стремительно нарастать. Тесные шеренги моряков, стоящих на юте в надежде на спасение, как горох покатились в темную морскую пучину, наконец-то начали спрыгивать с палубы, исчезающей под их ногами. Сорванные с мест надстройки и башни, зенитные установки, оборудование — все это валилось вниз и со страшным грохотом падало на палубу, скатывалось в воду, по пути калеча и убивая людей.

Около четырех часов утра линкор стремительно повалился на левый борт и перевернулся вверх килем. Носовая часть корпуса полностью исчезла под водой, а в корме оголились огромные гребные винты. Из физики известно: если нижние палубы сухие, а верхние заполнены водой, опрокидывание любого судна закономерно и неотвратимо. Справедливо и обратное: если судно перевернулось, значит его нижние палубы были сухие, а верхние заполнены водой. Таким образом, личный состав на нижних палубах линкора был блокирован забортной водой с верхних палуб, и не мог покинуть аварийные отсеки. Он был обречен на гибель еще до опрокидывания корабля. Это стало одной из причин многочисленных жертв среди моряков, медленно умиравших на «сухих» боевых постах внутри затонувшего корабля.