Месть от кутюр

Перл, Фред, Элвин, Мюриэль, Гертруда, Бьюла, Лоис, а также все утренние посетители магазинов и просто зеваки наблюдали, как по дороге в парк незаконнорожденная девица везет в инвалидной коляске свою безумную мамашу, ведьму и распутницу.

– Что-то мне спину жжет, – пожаловалась Молли.

– Пора бы и привыкнуть, – сказала Тилли.

На берегу реки они остановились посмотреть на утят. Птенцы изо всех сил старались успеть за мамой-уткой, борясь с течением и флотилией листиков и веточек. Молли и Тилли прошли мимо Ирмы Олменак. Пожилая женщина с ярким пледом на коленях и обезображенными суставами, похожими на корни имбиря, грела косточки, сидя у калитки среди роз. Миссис Олменак страдала ревматоидным артритом. Постоянная боль проложила на ее лице глубокие морщины. Случались дни, когда уже от одного дыхания иссохшие кости скрипели, а мышцы горели огнем. Она предсказывала дождь, порой за целую неделю, и служила живым барометром для фермеров, практически никогда не ошибаясь в своих прогнозах. Мистер Олменак не верил в силу фармацевтических препаратов. «Лекарства вызывают привыкание, – говорил он. – Все, что нужно для здоровья, – Божье прощение, чистая душа и правильная пища, мясо и хорошо приготовленные овощи».

Ирма мечтала скользить во времени, как скользит масло по поверхности воды, грезила о жизни без боли и скрюченного мужа-зануды, который то намертво застревал в каком-нибудь углу, то проедал жене мозги, вещая о грехе – причине всех недугов.

– У тебя всегда были чудесные розы, – заметила Молли. – Что с тобой сталось?

Брови Ирмы приподнялись, она втянула носом аромат нежных лепестков, но глаза не открыла.

– Молли Даннедж?

– Угу. – Молли вытянула руку и ткнула пальцем в лиловый, распухший кулак.

Лицо Ирмы исказилось от боли, она со свистом втянула воздух.

– Болит, да? – участливо спросила Молли.

– Немного. – Ирма наконец посмотрела на нее. – Как поживаешь, Молли?

– Кошмарно, хотя мне запрещено жаловаться. Что с твоими глазами?

– Артрит добрался и до них. – Ирма слабо улыбнулась. – Да и ты, вижу, в инвалидном кресле.

– Так удобно моей поработительнице.

Тилли заглянула в лицо аптекарши и сказала:

– Миссис Олменак, меня зовут…

– Я знаю, кто ты, Миртл. Хорошее решение – вернуться домой к матери. И очень смелое.

– Вы столько лет присылали ей еду…

– Не стоит об этом. – Ирма бросила предостерегающий взгляд на аптеку.

– Я бы тоже про это помолчала, твоя стряпня просто ужасна, – вставила Молли и с ехидцей добавила: – Муженек твой нынче еле ходит. Как ты справляешься?

Тилли в извиняющемся жесте положила легкую – легче перышка – ладонь на ледяное плечо миссис Олменак. Ирма улыбнулась.

– Персиваль говорит, на все воля Божья.

Прежде муж обвинял ее во многих прегрешениях, за которые она расплачивалась подбитым глазом или рассеченной губой. С годами, когда он усох и съежился в шаркающего калеку, побои прекратились.

Ирма перевела взор на другую сторону улицы, где покупатели магазинов и прохожие, выстроившись рядами, наблюдали за разговором трех женщин. Тилли попрощалась и покатила коляску вдоль берега в направлении к дому.

Надежно устроив Молли у камина, Тилли села на веранде и скрутила папироску. Внизу суетливо двигались люди, точно цыплята, роющиеся посреди огорода. Иногда они задирали головы, бросали взгляды на вершину холма и тут же поспешно отворачивались.

5

Мисс Пруденс Димм учила дангатарцев читать, писать, умножать и делить. Здание школы стояло через дорогу от почтамта, которым заведовала ее сестра Рут. По утрам в субботу и вечером по средам Пруденс исполняла обязанности библиотекаря. Белокожая, крупная, близорукая, она являла разительный контраст с сестрой – миниатюрной, худощавой и загорелой, с кожей цвета потрескавшегося ила на дне пересохшего пруда. Ночные смены на телефонной станции Рут делила с Бьюлой Харриден, но в одиночку отвечала за погрузку корреспонденции на ежедневный поезд, получение писем и посылок, равно как за их сортировку и доставку. Кроме того, по просьбе горожан Рут пополняла депозиты, обналичивала чеки, вносила платежи за коммунальные услуги и страховки.

Нэнси Пикетт лежала на широкой кожаной кушетке в зале почтамта. Ее голова покоилась в плавном изгибе бедра Рут. Позади беззвучно дремала коммутаторная установка – целая стенка из световых индикаторов, шнуровых пар, гнезд и наушников. Ветви бугенвиллеи настойчиво царапали стекло.

Нэнси проснулась, вскинула голову и заморгала. Она лежала голышом, молочная кожа покрылась мурашками, соски затвердели, точно световые выключатели. Рут потянулась и зевнула. На улице хрустнула ветка: Бьюла Харриден кралась вдоль стены почтамта.

– Бьюла! – прошипела Нэнси.

Схватив платье, она метнулась за коммутаторную станцию. Рут прыгнула на свое рабочее место, щелчком зажгла верхний свет и крикнула:

– С добрым утром, Бьюла!

Снаружи доносился хруст обрезанных терновых колючек и поломанных сучьев, по которым шла Бьюла. Нэнси быстро преодолела короткий отрезок улицы, пролезла между оторванными досками в заборе, через открытое окно забралась к себе и мягко спрыгнула на темно-красный линолеум.

Лоис, ее мать, лежала в постели и давила угри на носу, засунув вчерашние трусы под подушку.

Нэнси на цыпочках прошла в ванную, побрызгала на лицо водой, потом схватила сумочку и направилась на кухню, где Бобби готовил смесь для ягнят – разводил в теплой воде порошковый заменитель молока. На Рождество Нэнси подарила ему собаку, решив, что парнишка отвлечется и перестанет сосать палец. К несчастью, недавно пес, прилежно охранявший дом и имущество, умер от укуса бурой гадюки. В свободное время Бобби играл в футбол и спасал животных. Среди спасенных были многочисленные черепахи, один варан, синеязыкий сцинк и несколько тутовых шелкопрядов, от которых решили избавиться одноклассники.

– Доброе утро, сестренка.

– Привет, опаздываю. Мистер О. не любит ждать.

Бобби разлил теплую смесь в пивные бутылки, выставленные на раковине.

– Ты не позавтракала. Нужно что-нибудь съесть; вредно начинать день без завтрака.

Он натянул на горлышки резиновые соски.

– Ладно, выпью молока.

С полки на дверце холодильника Нэнси взяла бутылку, встряхнула, поднесла к губам и принялась пить, потом сунула бутылку на место и стала медленно пробираться сквозь ораву голодных животных на заднем крыльце: кормежки ожидали три ягненка, две кошки, теленок, детеныш кенгуру, голуби, сороки, куры и хромой вомбат.

Отпирая аптеку, Нэнси вновь увидела на улице Бьюлу Харриден. Голени у той были расцарапаны, к кофте прицепился лиловый лепесток. Нэнси вышла на тропинку, улыбнулась.

– Еще раз с добрым утром, миссис Харриден! – окликнула она.

Бьюла оглянулась.

– Одна из этих… – зашипела она, но вдруг охнула, прикрыла рот ладонью и умчалась.

Нэнси, одновременно довольная и озадаченная, открыла дверь аптеки, подошла к зеркалу, чтобы причесаться, и только тогда поняла, чем напугала Бьюлу: вокруг рта у нее красовались белые молочные «усы». Она хихикнула.

В понедельник в восемь пятьдесят утра сержант Фаррат уже привел себя в порядок и облачился в наглаженную до хруста темно-синюю униформу. Фуражка лихо сидела на макушке, юбка туго обтягивала бедра и крепкий зад, а задние швы на нейлоновых чулках тянулись ровно, как струны. Новая юбка из гинема, накрахмаленная и отглаженная, висела позади него на вешалке, зацепленной за дверцу платяного шкафа. Пылесос засасывал внутрь последние ниточки, красноречиво свидетельствовавшие о занятии сержанта.

Бьюла Харриден стояла на крыльце полицейского участка, прижав лицо к стеклу, вглядываясь в мутный сумрак помещения. Она барабанила в дверь, но никто не открывал.

Сержант выключил пылесос и аккуратно намотал шнур на держатель. Снял форменную юбку и вместе с юбкой из гинема убрал ее в шкаф, который предусмотрительно запер. Несколько секунд помедлил, с наслаждением оглаживая нейлоновые чулки и новые кружевные трусики, потом надел форменные брюки, носки и туфли и посмотрел в зеркало на свое отражение. Пора приступать к работе.