Алек. Эпизод из 90-х

Зилов Виктор Дмитриевич

Зилов Виктор Дмитриевич

Алек (эпизод из 90-х)

I

Ветер с реки раскачивал старый фонарь, похожий на перевёрнутую железную тарелку. Его слабый свет желтым пятном хаотично метался по мокрой земле. Мелкая взвесь осеннего дождя то с силой бросалась ветром на землю, то поднималась в воздух, то, перемешиваемая налетающими порывами, мокрой завесой наотмашь билась о железные ворота. Закрытые изнутри на висячий замок, старые ржавые ворота устало громыхали, тщетно пытаясь распахнуться настежь и закончить, наконец, свои мучения на покосившихся столбах, впустив рвущийся ветер. До полуночи оставалось часа четыре, но плотная темнота, навалившаяся на землю тяжестью низких черных туч, скрыла город от самого себя. Город исчез, распавшись на отдельные здания, которые теперь жили своей еле заметной жизнью, изредка проявляющейся то проскользнувшей тенью по зашторенному, слабо светящемуся окну, то мелькнувшей расплывающейся в мутных стёклах подъездов фигурой. Все дома вдруг стали не более трёх этажей, всё что выше, скрывалось в мокрой непроницаемой темноте.

Ворота, столб и высоко поднятая на бетонных блоках будка сторожа тоже существовали отдельно от всего, в атомизированном мире предметного одиночества. Заводской забор, к которому с внешней стороны приклеился этот охраняемый пятачок земли с остатками непонятного искореженного металлолома, огороженный ржавой, кое-где разорванной сеткой, изредка выхватывался светом фонаря из темноты и тут же растворялся в ней опять, создавая иллюзию мистической материализации и мгновенной дематериализации.

Когда я подошёл к воротам, на которых малярной кистью было написано "стоянка", у меня возникло ощущение, что кроме фонаря, ворот с кривыми синими буквами и будки со светящимся окном вокруг больше вообще ничего нет. Постучав в мокрое железо камнем, который здесь лежал специально для таких случаев, я начал ждать, когда Алек спустится из будки и откроет. В боковых карманах куртки у меня было по бутылке портвейна. Моя новая джинсовка промокла, ноги тоже. Сейчас я хотел только одного: попасть в тёплую будку и выпить залпом стакан портвейна. Наконец, дверь открылась и тут же захлопнулась, выпустив на площадку перед будкой человека. Он спустился по лестнице вниз и подошёл к воротам. Не спрашивая, Алек чуть приоткрыл створку, и я боком вместе с безумным ветром пролез в образовавшуюся щель на территорию.

- Помоги закрыть, - пропыхтел он, с трудом удерживая ворота под напором ветра, который, словно почуяв близость победы, стал с удесятерённой силой рваться в открывшуюся щель.

Я упёрся плечом в одну из створок и, довольно успешно борясь с ней, ждал, пока Алеку не удалось совместить приваренные ушки ворот и вдеть в них навесной замок.

- Фу, - выдохнул он, доставая из кармана брюк темно-красную пачку сигарет "Магна". - Закуривай, - предложил он и чиркнул колесиком своей любимой зажигалки с надписью "Зиппо".

Мы закурили. Алеку шёл девятнадцатый год, но выглядел он старше. Его почти чёрные, коротко стриженные, кудрявые волосы походили на каракуль. Шрам на щеке, заработанный в детстве по неосторожности, крепкое телосложение, коричневые слаксы, темно-карие глаза, смотрящие лихо и безрассудно, придавали ему вид бандита откуда-нибудь с юга.

- Че так долго?

- Слушай, пока родаки мои отвязались, пока ларёк с нормальным портвейном надыбал... Ветер, бля, дождь..., и все такое...

- Это да, погодка сегодня ох..ть какая. Короче..., - Алек замялся, - Светка одна пришла. Та подруга, Вика, с которой мы в прошлый раз бухали, не смогла приехать, младший брат заболел. Прикинь, я всю неделю Светке по ушам ездил, чтобы она с подругой пришла, а она, овца, сегодня одна приперлась. Юр, ты сильно не расстраивайся, Светка в следующий раз обещала с подругой подсосаться.

- Пох, давай уже бухать, Алек. Теперь-то по-любому в такую погоду никого уже не найти. Все бабы по домам сидят, время не для гулянок.

- Ага, пошли, - охотно согласился Алек. - Хорошо, что ты не обиделся.

- Че бы я стал обижаться? Всякое бывает, она мне клятв не давала, как и я ей. Ладно, фиг с ней, с Викой. Сегодня насухую побухаю, в первый раз что ли?

Мы поднялись по неказистой лестнице, кое-как сваренной из железной арматуры. Алек толкнул дверь будки, в нос мне сразу жарко шибануло спертым запахом табачного дыма, портвейна, старого дивана и дешёвой туалетной воды, которую пользовал Алек.

II

Разнообразная французская туалетная вода и духи неизвестного происхождения продавались в одном из ларьков на привокзальной площади нашего рабочего города-спутника Петербурга. Флаконы самых причудливых форм и цветов рядами снизу доверху заполняли окна ларька, пряча молоденькую продавщицу от скупого солнечного света днём и усталых нервных взглядов прохожих вечером, когда толпа, вываливаясь из переполненной пригородной электрички, темным потоком лилась к автобусным остановкам вдоль ларечных рядов с разнообразным товаром. Плотнее были заполнены только окна ларьков, торговавших сигаретами, в которых все, кроме маленького оконца, куда просовывали деньги и получали товар, было задекорировано всевозможными сигаретными пачками и блоками с написанными на них черным фломастером ценами. Вообще, на замусоренной, заплёванной привокзальной площади, последний раз видевшей асфальтовый каток лет пятнадцать тому назад, можно было купить практически все: от сигарет, куриных окорочков и селедки до мебели, заказы на которую принимали в старом овощном ларьке на краю площади почти у самого пешеходного моста через канал. Этот абсурдный мебельный ларек простоял года два, пока не сгорел как-то зимней ночью. Возможно, продавщица случайно забыла выключить электрообогреватель. Обычно на его черном от грязи полу с порванным линолеумом валялись куски толстой упаковочной бумаги, не менее грязные стены были оклеены фотографиями нелепых диванов и кухонь. Люди редко заходили внутрь по делу, пошарив взглядом по изображениям и узнав цены у обесцвеченной, постоянно курящей изможденной тетки неопределенного возраста, ничего не заказав, с облегчением выходили на свежий воздух. В холодную и мерзкую погоду некоторые заходили, чтобы погреться здесь в ожидании автобуса. Люди даже не прикидывались покупателями, а скучающая продавщица и не возражала. Она давно привыкла к таким "напогреться", тем более что они не мешали ей читать любовные романы, а красть здесь все равно было нечего. Иногда кто-нибудь из приличия заводил с ней ничего не значащий разговор о погоде, ценах или книге. Когда в поле зрения появлялся желтый автобус, лениво катящийся по противоположной стороне канала, они быстро благодарили за приют и, выскочив из ларька, бросались к остановке, которая находилась метрах в пятидесяти от моста.

Здесь, на площади, выдавив себя из электрички, я часто покупал по дороге домой бутылку "Балтики". После занятий в институте пиво для меня представляло отличное релаксирующее средство. Я постоянно брал "троечку", очень редко "четверку", переходил канал и пешком шёл домой все пять автобусных остановок, попивая пивко и наслаждаясь созерцанием практически лунного ландшафта с нелепо торчащими двенадцати-шестнадцатиэтажными серыми коробками домов. Они небольшой вереницей стояли параллельно  близкой железной дороге, по которой непрерывно проносились товарные и пассажирские поезда. Половина из них направлялась в сторону Москвы, а другая в Питер. Мой дом стоял в глубине квартала, поэтому постоянный шум железной дороги до нас почти не доносился. Я любил пройтись по асфальтированному тротуару, непонятно зачем проложенному в чистом поле с внешней стороны этих огромных коробок. Подъезды, детские площадки, садик и школа находились с обратной стороны домов, внутри квартала, там и кипела вся жизнь, а здесь почти никто не ходил. Даже редкие мамаши с колясками не отваживались прогуливаться по этим дорожкам, инстинктивно опасаясь пустынности местности, постоянного дувшего тут ветра и шума поездов. На самом деле, я ходил в этой пустыне по кое-как положенному асфальту из-за возникавшего у меня именно здесь некоего странного чувства "театра одного актера", которое появлялось оттого, что я, одиноко идя по тротуару, был тем не менее центром внимания всех тех жильцов, кто в данный момент решил посмотреть на улицу из окна своей квартиры. Так как глазу праздного наблюдателя просто больше не за что было зацепиться, то все взгляды автоматически устремлялись на чудака, решившего прогуляться по пустынному полю среди колышущегося моря зеленой травы. Я много раз ловил эти взгляды из десятков, если не сотен окон, чувствуя себя космонавтом, вышедшим в открытый космос. Жующие в своих тесных кухнях вечернюю жареную картошку и "ножки буша" работяги в растянутых майках и их жены в накрученных на волосы бигуди, наверное, со скучающим любопытством рассматривали мое почти мистическое движение по этой, не омраченной ничем плоскости, с высоко поднятой головой и с бутылкой пива в руке.