Страница 22 из 26
– Вот оно как… Значит, близ города чудовище ходит?
– Ходит оно нынче или уже нет – этого я не знаю. После детей пропали еще лесничий с сыном да два лесоруба сгинули: пришли к ним сменщики под утро, а на росчисти только кровь и обрывки одежды. Может, отродье тьмы до них добралось, а может, и человек злой: у нас тут по лесам, случается, люди лихие пошаливают. Правда, той пропаже уже полтора месяца как. Но все же будьте настороже, юноша, и вы, и спутники ваши.
– Благодарю, святой отец. И… мне в самом деле уже пора.
– Pax vobiscum,[44] – отец Теодор осенил послушника знамением.
– Et cum spiritu tuo,[45] – кивнул Кристиан.
Ему надо было спешить на постоялый двор.
7
До «Кабанчика» Кристиан добежал словно подгоняемый ветром. Взлетел на второй этаж по скрипучим ступенькам и остановился перед дверью в комнатку, которую занимали они с Микаэлем. Почему-то вдруг показались глупыми и догадка, будто человеком из рассказа Альмы-Занозы мог быть нюрнбержец, и свое собственное беспокойство о воине – да кто с ним справится-то? И ведь странное дело: пока ехали в Шаттенбург, с Микаэлем они почти не говорили, телохранитель был юноше совсем чужим, а вот накануне разок побеседовали – и будто друзья уже.
– Ну входи, чего замер-то… – раздался из-за двери приглушенный голос.
Нюрнбержец сидел на топчане, держа в руках странную вещицу – перетянутый серебряной цепочкой локон. Уставившись невидящими глазами куда-то в пустоту, раз за разом он пропускал между пальцев русую прядку: ни дать ни взять – священник, перебирающий четки. Живой!
– Там это… – запинаясь, сказал Кристиан, – говорят, возле города и в самом деле какое-то чудовище…
– Ты веришь в зло? – перебил его Микаэль. – Веришь?
– То есть…
– В настоящее зло. Не в обычное – ну когда мужик соседской жене подол задирает или папаша последние медяки пропьет, а дети по соседям кормятся. То грешки и грехи – где мелкие, где побольше, но обычные, людские, – пальцы воина сжали локон в кулаке так, что костяшки побелели. – А я про такое, когда в душе – ничего светлого, когда кто-то лишь обличьем человек, а внутри – хуже зверя.
Последние слова он произнес чуть слышно. Кристиан растерялся. Что же такое случилось, от чего броня непроницаемого спокойствия, всегда облегавшая нюрнбержца, дала трещину? И что ему делать? Продолжить разговор – ответить на вопрос, попытаться найти слова утешения, как сделал бы на его месте настоящий священник? Или… Он промолчал. И это, как оказалось, было правильным решением.
– Восемь лет назад, – с усилием вытолкнул Микаэль, – в Оснабрюке. Слышал?
– Оснабрюкская резня? – У юноши мороз пробежал по коже.
Телохранитель скрипнул зубами, медленно кивнул.
– Значит, слышал.
Еще бы! О том, что случилось под Оснабрюком, рассказал купец, мимоходом заглянувший в родную деревушку Кристиана. Неизвестно, через сколько уст прошла история, прежде чем ее услышал сам купец, но после того рассказа деревенские дети чуть не месяц боялись уходить дальше околицы, и даже хорохористые подростки спешили домой, едва сгущались сумерки.
– Говорят, когда-то давно там побили множество римлян.[46] Странные места – ковырнешь землю в поле и выворотишь наконечник копья или меч. Ржавые, аж в руках рассыпаются. А иной раз только след от меча или щита остался – и в нем тлен да ржа. Может, потому там и выродки те завелись, что земля кровью пропитана на три локтя вглубь. Священники все спорят, испортила ли тамошних насельников дьявольская скверна или вовсе не были они людьми. Мол, только облик человечий, а внутри… Пес знает что внутри.
Он потер переносицу.
– Там много лет в округе люди пропадали – то охотники сгинут, то от пахаря на дальнем поле одна шапка останется. Ну так везде пропадают – места глухие, звери шалят. Привык народишко. Но одним летом – будто мельничный заплот на реке прорвало. Три деревни вырезали, да еще так… Головы на кольях, потроха на городьбе, дома по самые крыши в крови – кто видел, тот седел, разума лишался. Я тогда наемником был. Ну то есть я и сейчас… – Микаэль дернул уголком рта, – но теперь-то на службе у курии, а в ту пору ходил в отряде. Просили мы недорого – потому небось местный барон нас и нанял. Ходоки к нему зачастили: мол, оборони, защити. Сперва он своих дружинников послал, но из десятка никто не вернулся. Край там небогатый, у барона дружина – плюнуть да растереть, так что остальными он рисковать не стал. Перетрусил, за ворота ни ногой. И нас, значит, позвал.
Нашли мы выродков быстро: те совсем таиться перестали. Но не одолели бы небось, кабы они меж собой не перегрызлись. Сцепились нечистые – только клочья летели. Тут-то мы и ударили…
Микаэля передернуло от воспоминаний, он безотчетно начал массировать левое плечо, где Кристиан видел у него разлапистый сизо-белый шрам.
– Тут и понял: никакие они не люди. Человека мечом в брюхо ткнешь, провернешь – из него и дух вон, а в этом три стрелы сидят, руки уж нет, сам весь порубленный, но все тянется – зубами тебя рвать.
Отвернувшись, он поднес к губам прядь волос и что-то прошептал совсем неслышно.
– Это… оттуда? – рискнул спросить юноша.
– Да. Они из деревни нескольких женщин к себе уволокли. Может, из-за них-то и сцепились.
– Спасли?
Микаэль вздрогнул как от удара, и послушнику захотелось выдернуть себе язык.
– Нет, – качнул головой воин. – Ни одну. Я это взял, чтобы не забывать. Думал, мы всех вырубили подчистую – ибо таким не должно ходить по земле. И знаешь… мне никогда не было так страшно. А хуже всего был крик… Словно волк воет – но так, что голова, кажется, лопнет. Не передать. Век бы не слышать, но, кто слышал, тот уж не забудет.
Он снова потер плечо и, словно эхо, повторил:
– Не забудет…
Потом поднял затуманенный воспоминаниями взгляд на юношу:
– Сегодня я слышал его вновь. Здесь, в городе.
8
Что все люди лгут, Николас понял еще в детстве. И когда пришло к нему это знание, детство его закончилось. Ложь была повсюду, обман пронизывал самую суть жизни человеческой, иногда даже казалось – только он по-настоящему правит миром. Его Высочество Обман Самодержец. Найдется ли средь великого множества добрых христиан хоть один, никогда не посмевший нарушить девятую заповедь? Ни словом, ни делом, ни молчаливым попустительством? Пожалуй, такое по нынешним временам лишь святым под силу, а святых Николас ни разу пока не встречал. Он привык ко лжи, свыкся с ней, научился видеть ее и понимать причины, заставляющие людей произносить слова неправды, кривить душой, до неузнаваемости искажать истину. Кто-то врал, чтобы получить для себя выгоду, кто-то – из страха, кто-то – ненавидя ближнего. Лгали ради любви, лгали из жалости, лгали во спасение. Один обманывал, пытаясь сойти за умного, другой – чтобы не показаться дураком. Лгали, в конце концов, просто когда не знали, как сказать правду.
По части вранья священники – отнюдь не исключение. Вот Ульрика Йегер – она ведь наверняка не ведьма, не еретичка. Есть ли у инквизитора весомый повод полагать иначе? Нет, наверняка нет. Она для отца Иоахима лишь удобная жертва – одинокая женщина, достаточно знатная, чтобы придать вес будущему судилищу, и вместе с тем недостаточно защищенная от обвинений в ереси или ведовстве. Ойген фон Ройц тоже неискренен в желании помочь баронессе, скорее им движет стремление придержать инквизитора. Николас не тешил себя иллюзиями: если бы Ворон счел, что для пользы дела стоит подыграть амбициозному святоше, он без долгих сомнений послал бы в Йегерсдорф не своего сентиментального вассала, а головорезов Девенпорта. А сам Николас… Так ли уж приглянулась ему давешняя вдова? Без сомнения, Ульрика умеет себя подать, на приеме у бургомистра многие мужчины смотрели ей вслед, с трудом скрывая вожделение, но связываться из-за нее с инквизицией… Стоит ли фрау риска?
44
Pax vobiscum – мир с вами, мир вам (лат.).
45
Et cum spiritu tuo – и духу твоему, и с духом твоим (лат.); традиционный ответ паствы на литургическую фразу Pax vobiscum.
46
В 9 году н. э. в Тевтобургском лесу (близ современного Оснабрюка) германцами под командованием Арминия, вождя херусков, были уничтожены три римских легиона под командованием Квинтилия Вара, в результате чего Германия вышла из-под власти Рима.