Страница 10 из 12
Наконец Советский Союз прекратил свое существование. И Александра вновь написала сестре, предлагая встретиться. Теперь Лидии некого было бояться – КГБ был далеко не самым страшным на просторах родины.
Но вмешался другой фактор – время.
Александре Фелициановне было семьдесят восемь. Катаясь верхом, она сломала бедро и теперь передвигалась в специальном кресле на колесах. О том, чтобы лететь в Россию, не могло быть и речи.
Лидия была моложе. Но в свои семьдесят пять она, в отличие от ухоженной и жизнерадостной сестры, выглядела старухой. К тому же Лидия Ковалева была опорой большой и безалаберной семьи. Та самая Ульяша, сестра ее покойного мужа, давно выросла и обзавелась собственным потомством. Родив очередное чадо, Ульяша скидывала его бездетной тетке и отправлялась на поиски новых приключений – то ехала осваивать целину, то БАМ строить. Из поездок традиционно привозила большой живот, а родив, тут же покидала родные края. Лидия воспитывала четверых племянников и не могла надолго уехать.
Сестры вели переписку – подробно сообщали друг другу, что у них сегодня на обед, как болит спина к непогоде, обменивались воспоминаниями далекого детства… В общем, на протяжении последней четверти века сестры Срезневские снова стали близкими людьми. Баронесса Баух посылала сестре деньги, но Лидия отнекивалась, говорила, что у нее есть все необходимое.
Столетний рубеж обе сестры пересекли в здравом уме и твердой памяти. Старшая даже не стала переписывать старое, составленное в тридцать пятом году завещание, по которому, за вычетом громадных сумм на благотворительность, все ее состояние переходило к сестре. Баронесса в то время еще не знала, жива ли Лидочка, но в ее распоряжении были все юристы мира, и она была уверена: младшую будут искать и после возможной смерти самой баронессы, ведь она почти на три года младше!
Но случилось так, что в прошлом году столетняя Лидия умерла. На баронессу смерть сестры подействовала ужасно – старуха заперлась в своей комнате, никого не хотела видеть и целыми днями сидела в своем кресле у окна, выходившего на бульвар Распай.
Баронесса Баух скончалась в возрасте ста двух лет в Париже и была похоронена на Сент-Женевьев-де Буа среди других эмигрантов.
Когда вскрыли ее завещание, приключился скандал. В день оглашения документа в контору «Томкинс и сыновья» явился молодой человек сомнительного вида и представил завещание баронессы, датированное неделей до смерти.
«Томкинсы» оскорбились страшно. Они вели дела баронессы с тридцатых годов, а тут является какой-то прощелыга и заявляет, что именно его сомнительную юридическую фирму баронесса Баух удостоила своим вниманием, чтобы выразить последнюю волю!
Томкинсы принялись рыть землю носом, но все оказалось в полном ажуре. Документ проверяли всеми возможными способами, просвечивали сканерами и инфракрасными лучами… Все было бесполезно. К тому же подлинность документа подтвердили горничная и шофер, выступавшие свидетелями при составлении завещания, а также доктор, который присутствовал, дабы подтвердить вменяемость старой дамы.
Нотариально заверенная бумага отменяла предыдущее завещание – состояние семьи Баух переходило к коту! В общем-то, Томкинсам было все равно… если бы не приписка. Баронесса поручала именно им, фирме с солидной репутацией, проследить за соблюдением ее последней воли.
Вот так и получилось, что в Россию отправился поверенный конторы «Томкинс и сыновья», а адвокат Илья Стариков был втянут в эту историю…
Рассказывать Стариков умел и любил. Звоницкий даже заслушался, увлекшись перипетиями биографии баронессы Баух.
– Послушай, – наконец спросил он, хлебнув безнадежно остывшего кофе, – но при чем тут кот?! Почему она просто не завещала свое состояние каким-нибудь сироткам? Или фонду борьбы со СПИДом?
– О-о, это отдельная история! – хмыкнул адвокат.
Когда в девяностых между сестрами Срезневскими завязалась переписка, у них было мало общего. Еще бы, одна – миллионерша, баронесса, любительница экстрима и меценат. Другая всю жизнь проработала на заводе, стирала, варила, растила многочисленных племянников и ни разу в жизни не была не то что за границей – в самом паршивом санатории.
Но у Срезневских были общие воспоминания – о детстве, проведенном в собственном доме на Морской. К примеру, у девочек был кот, которого они очень любили.
За год до смерти Лидия Фелициановна завела кота – и сестры сошлись на том, что это точная копия незабвенного Мурзилки.
Кота назвали Феликсом, и его проказы и состояние здоровья составляли предмет переписки сестер довольно долго.
Вот этому котяре и достались миллионы баронессы Баух…
Адвокат закончил свой рассказ и с непонятным выражением посмотрел на Глеба Аркадьевича.
– Что? – вздернул тот брови. – Не пойму я что-то, Илья… История, конечно, интересная… Но зачем ты мне ее рассказал, а?
– Понимаешь, Глебушка, – замявшись, нерешительно произнес адвокат, – в этой истории мне что-то не нравится.
– Что именно?
– Если б я знал! – тоскливо вздохнул Стариков. – Но, понимаешь, у старых законников с годами вырабатывается такой… нюх на неприятности. Это невозможно объяснить… Но весь мой опыт, интуиция, все прямо-таки вопит: дело нечисто! Здесь воняет. Воняет преступлением…
Звоницкий кивнул. Он прекрасно понимал, о чем говорит Илья.
– А доказательства?
– Да какие доказательства… – досадливо поморщился адвокат. – Даже не знаю, что именно в этой истории не так… но обязательно выясню. Не люблю, когда из меня делают Петрушку, понимаешь? А именно это и происходит. Казалось бы, непыльная работенка – сиди стриги купоны… Но нет, не могу. И то, что юристы из «Томкинс и сыновья» не нашли ничего подозрительного, вовсе не значит, что все в порядке. Это британских болванов можно обвести вокруг пальца, а меня, адвоката с двадцатипятилетним стажем, лучше даже не пробовать…
– Чем я могу тебе помочь? – спросил Звоницкий. – Только учти, у меня клиника, так что много времени я тебе уделить не смогу. Но чем могу – помогу. По старой дружбе…
Стариков хлопнул Глеба по плечу и оскалил в улыбке белоснежные фарфоровые зубы:
– Я знал, что на тебя можно положиться! Значит, давай так. Мне нужно поближе подобраться к этой семейке…
– К какой семейке? – удивился Глеб.
– Ну как же, я ведь тебе не сказал главного! – хлопнул себя по лбу Стариков. – До меня дошли слухи, что эти племяннички Лидии собираются подать иск – хотят опротестовать завещание. Дескать, баронесса была в глубоком маразме, когда его составляла. Если докажут, вступит в силу старое завещание госпожи Баух. Это значит, все деньги получат наследники Лидии – а именно ее племянники, поскольку других родственников у нее нет. А состояние баронессы, на минуточку, – двадцать миллионов долларов.
– Да, есть ради чего беспокоиться… – не удержавшись, присвистнул Глеб.
– Так вот, племяннички спят и видят, как подобраться к состоянию. Но руки у них коротки! Они бы придушили кота, если бы могли, но проблема в том, что его смерть им ничего не даст. Ведь коту они не наследники! Если с животиной что-нибудь случится, все деньги уйдут на благотворительность. – Стариков вздохнул: – Со мной они общаться не желают – я ведь им вроде бы враг, играю на стороне «Томкинсов», – а вот тебя они принять будут обязаны. Я внес тебя в документы как ветеринарного врача нашего фонда. Извини, что не спросил твоего согласия… Но я был уверен, что ты меня не бросишь в трудной ситуации, верно, старичок? – слегка виновато добавил он.
Звоницкий поморщился – в народе такую ситуацию называют «без меня меня женили»… Надо же, Стариков был уверен, что он ему не откажет…
– Хорошо! – Глеб Аркадьевич хлопнул себя по колену и поднялся, тяжело опираясь на спинку кресла. – Когда ты планируешь нанести визит наследникам?
– Да вот прямо завтра и поедем! – оживился Стариков. – Утром я им позвоню и договорюсь о встрече… Отказать они мне не могут – я же представитель фонда «Феликс». И перезвоню тебе. Ты свободен завтра, надеюсь?