Трактир «Ямайка»

Эта вода утоляла жажду и успокаивала душу.

Мэри почувствовала себя сильной и храброй. Она вернулась в дом, к тете Пейшенс, надеясь, что ее ожидает обед. Мэри с аппетитом приступила к тушеной баранине с репой, и, когда утолила наконец голод в первый раз за двадцать четыре часа, мужество вернулось к ней. Теперь она была готова расспросить тетушку, не опасаясь за последствия.

– Тетя Пейшенс, – начала Мэри, – почему дядя стал хозяином трактира «Ямайка»?

Неожиданная атака в лоб застала тетю врасплох. Она молча уставилась на Мэри, потом багрово покраснела, и губы у нее задергались.

– Ну как же, – залепетала она, – здесь… здесь такое бойкое место, у самой дороги. Ты же сама видишь… Тут проходит главная дорога с юга. Два раза в неделю проезжают дилижансы. Они идут из Труро, через Бодмин и дальше, в Лонстон. Ты вчера приехала на таком. На дороге всегда много людей. Путешественники, богатые джентльмены, иногда моряки из Фалмута…

– Да, тетя Пейшенс, но почему они не заглядывают в «Ямайку»?

– Заглядывают! Они часто заходят в бар выпить. У нас здесь хорошая клиентура.

– Зачем ты это говоришь, когда общая гостиная стоит пустая, а в комнатах для гостей хранится какой-то хлам, пригодный только для мышей и крыс? Я сама видела. Я раньше бывала в трактирах, не таких больших, как этот. У нас в деревне был трактир. Его хозяин дружил с нами. Мы с мамой часто пили чай в общей гостиной. Наверху у них было всего две комнаты, но эти комнаты были очень уютные, удобно обставленные для проезжающих.

Тетя несколько минут молчала, дергая ртом и ломая пальцы.

– Дядя Джосс не любит, чтобы у нас оставались на ночь, – сказала она наконец. – Он говорит: мало ли какой человек попадется. Место здесь пустынное, нас всех могли бы зарезать в собственных постелях. На большой дороге всякое случается.

– Тетя Пейшенс, что за чепуху ты говоришь! За чем держать гостиницу, если не можешь пустить переночевать честного путешественника? Для чего же тогда она здесь стоит? И на что вы живете, если у вас нет клиентов?

– У нас есть клиенты, – упрямо повторила тетя. – Я же тебе говорю. Люди приходят с ферм. Очень много ферм и коттеджей разбросано по степи, люди приезжают за много миль. Иногда по вечерам набирается полный бар.

– Вчера кучер мне сказал, что приличные люди больше не ходят в «Ямайку». Сказал, они боятся.

Тетя Пейшенс изменилась в лице. Она сильно по бледнела, и глаза у нее забегали. Тетя судорожно глотнула, провела языком по губам.

– Твой дядя Джосс – человек резкий, ты сама видела. Его легко рассердить, он не терпит, чтобы ему мешали.

– Тетя Пейшенс, ну кто может помешать человеку, который честно трудится в своем собственном трактире? Даже самый резкий характер не может распугать всех посетителей. Это не причина.

Тетя не ответила. Она исчерпала все свои объяснения и теперь молчала, упрямо, как мул. Мэри поняла, что ее не сдвинешь, и попробовала зайти с другой стороны:

– А как вы вообще сюда попали? Мама и не знала, что вы переехали. Мы думали, что вы живете в Бод мине. Ты ведь оттуда написала нам, когда выходила замуж.

– Я встретила твоего дядю в Бодмине, но мы там не задержались, – медленно проговорила тетя Пейшенс. – Сначала мы жили близ Падстоу, а потом приехали сюда. Твой дядя выкупил трактир у мистера Бассата. Здесь, кажется, несколько лет никто не жил, и дядя решил, что ему это подходит. Он хотел осесть на одном месте. Он ведь много путешествовал в жизни, где только не побывал, я даже названий всех не упомню. По-моему, он даже в Америке был.

– Странное место он выбрал, чтобы осесть, – заметила Мэри. – Вряд ли можно было найти хуже.

– Зато недалеко от его старого дома, – сказала тетушка. – Твой дядя родился всего в нескольких милях отсюда, на Пустоши Двенадцати. Его брат Джем и сейчас живет там в маленьком домике, когда не разъезжает. Он иногда заходит к нам, только дядя Джосс его недолюбливает.

– А мистер Бассат к вам когда-нибудь заходит?

– Нет.

– Почему? Ведь он сам продал трактир дяде?

Тетя Пейшенс сжала руки, ее рот снова дернулся.

– У них вышло недоразумение, – объяснила она. – Твой дядя купил трактир через посредство одного друга. Мистер Бассат не знал, что покупатель – дядя Джосс, пока мы сюда не въехали, а когда узнал, то был не очень доволен.

– Почему он недоволен?

– Он знал твоего дядю много лет назад, когда тот еще жил в Треварте. Дядя Джосс в молодости имел необузданный характер и прослыл забиякой. Он не виноват, Мэри, это его беда. Мерлины все вспыльчивые. Его младший брат, Джем, наверняка еще хуже. А мистер Бассат наслушался всякого вранья про дядю Джосса и страшно рассердился, когда выяснилось, что это ему он продал «Ямайку». Вот и все.

Тетя Пейшенс откинулась на спинку стула, измученная этим настойчивым допросом. Ее лицо побледнело и осунулось; взглядом она умоляла не расспрашивать больше. Мэри видела, что она страдает, но с жестоким бесстрашием молодости решилась за дать еще вопрос:

– Тетя Пейшенс, пожалуйста, посмотри на меня и скажи мне только одну вещь, тогда я сразу отстану. Какое отношение имеет запертая комната в конце коридора к тем, кто приезжает по ночам в «Ямайку»?

Не успела Мэри выговорить это, как уже пожалела о своих словах и страстно захотела взять их об ратно – это часто случается с теми, кто говорит слишком быстро и необдуманно. Но было поздно.

Лицо ее собеседницы приняло странное выражение, большие запавшие глаза наполнились ужасом. Губы задрожали, рука прижалась к горлу. Женщина выглядела до смерти напуганной.

Мэри оттолкнула стул и бросилась на колени рядом с тетей Пейшенс, обняла ее, крепко прижала к себе, поцеловала в волосы.

– Прости меня! – воскликнула Мэри. – Не сердись, я просто невоспитанная нахалка. Все это меня не касается, я не имела никакого права выспрашивать, мне очень стыдно. Пожалуйста, пожалуйста, забудь о том, что я сказала!

Тетя Пейшенс закрыла лицо руками. Застыв в неподвижности, она не обращала внимания на племянницу. Несколько минут они так и сидели молча, Мэри гладила тетю по плечу и целовала ей руки.

Потом тетя Пейшенс открыла лицо и посмотрела на племянницу сверху вниз.

Она уже успокоилась, в ее взгляде больше не было страха. Она взяла руки Мэри в свои и заглянула ей в глаза.

– Мэри, – сказала она тихо, почти шепотом. – Мэри, я не могу ответить на твои вопросы; я и сама многого не знаю. Но ты – моя племянница, дочь моей сестры, и потому я должна предостеречь тебя.

Она оглянулась через плечо, словно боялась, что в тени у двери стоит Джосс собственной персоной.

– Здесь, в «Ямайке», случались такие вещи, Мэри, о которых я и словечком не смела никому обмолвиться. Нехорошие вещи. Ужасные. Я не могу тебе об этом рассказывать; я и себе-то не решаюсь признаться. Кое-что ты и сама узнаешь, рано или поздно. Дядя Джосс водится со странными людьми, и они занимаются странными делами. Иногда они приходят ночью. Из своего окошка над крыльцом ты будешь слышать шаги, голоса, стук в дверь. Твой дядя впускает их в дом и проводит в ту комнату с запертой дверью. Они входят туда, и мне в спальне слышно, как они там бормочут что-то всю долгую ночь. Они уходят до рассвета, будто их и не бывало. Когда они придут, Мэри, не говори ничего ни мне, ни дяде Джоссу. Ты должна лежать в постели, заткнув уши. Никогда не спрашивай о них ни меня, ни его, никого на свете, потому что, если бы ты узнала хоть половину того, что знаю я, твои волосы поседели бы, Мэри, как поседели мои, и ты так же боялась бы говорить и плакала бы по ночам, и твоя чудесная без заботная молодость умерла бы, Мэри, так же, как умерла моя юность.

Тетя встала из-за стола, и вскоре Мэри услышала, как она поднимается по лестнице медленными, неуверенными шагами и закрывает за собой дверь своей спальни.

Мэри села на пол рядом с пустым стулом и увидела в кухонное окно, что солнце уже скрылось за дальним холмом и хмурые ноябрьские сумерки вот-вот снова опустятся на трактир «Ямайка».