Страница 2 из 11
Порывы ветра гоняли сухие листья. Желтый свет уличных фонарей болезненно и бессильно пробивался сквозь густую голубоватую изморось, отражаясь на мокром асфальте.
В машине было холодно. Еще неделю назад Стефан заметил, что в его старом «опеле», которому уже давно было место на свалке, не работает печка. За неимением денег он не обращал на это внимания. Проблема была в лобовом стекле, оно часто запотевало изнутри, поэтому Стефану приходилось постоянно протирать его правой рукой, а левой – придерживать руль. Где когда-то было радио, торчали вырванные провода. Стефан был должен за последние две дозы героина, но искусно избегал встречи с местными наркодилерами, однако они подкараулили и влепили ему пару тумаков. Пытаясь согреться, девочка прижималась к матери, положив маленькую золотистую головку на ее плечо.
– Мама, мне холодно. – Она почти стучала зубами, чувствуя, как колючие мурашки холода ползут по спине вверх, к кудрявым прядям волос.
– Потерпи, сейчас уже приедем, – подбадривала ее мать.
Вскоре они добрались до Гордстена[1].
– Пойдем вместе, – сказал Стефан.
– Видишь, я тебя не обманула, – добавила Ивана. – Сейчас согреешься.
Ангелина не произнесла ни слова. Она послушно шла между ними, устало наблюдая, куда ее ведут. Стефан нажал на звонок входной двери.
В дверном проеме Ангелина увидела рыжего толстого мужчину, который одним своим видом вызвал у нее чувство неприязни, и она еще сильнее прижалась к матери. Над животом, обросшим желтоватыми вьющимися волосами и волнообразно свисающим поверх кожаного ремня, была закатана наверх серая хлопчатобумажная майка. С крупного накачанного плеча, разинув пасть и высунув язык, насмехался наколотый зеленый дракон.
– Смотрите, кто к нам пришел! Семейка списанных в полном составе! Заходите!
Они прошли вслед за мужчиной с коротко остриженным затылком в полутьме коридора в гостиную. Тяжелый запах алкогольных испарений, пота и сладковатый аромат марихуаны до краев наполнили задымленную комнату. На полу лежали разбросанные газеты, банки от пива и пепельница, полная окурков. На диване, заваленном тряпьем, сидели неподвижно, подобно гуру, двое молодых людей со стелянным взглядом.
– Привет, Стеф! – обратился один из них к Стефану, протягивая длинную худую руку.
– Привет!
– На что тебе здесь эта малявка? Не рано ли она начала?
– Готовь ее к «Гиннессу»[2], – добавил другой, сминая костлявыми пальцами пустую алюминиевую банку.
– Малышка-вундеркинд.
– Ты мог отправить Ивану одну, а сам бы остался в своей берлоге и смотрел за ребенком, – загромыхал Томас, шлепнув Ивану по заднице. – Не бойся, ничего страшного с ней бы не случилось. Она выносливая.
– Дурак! – Ивана оттолкнула дерзкую руку.
– Ну что ты возмущаешься? Попка – не мыло, не смылится. Осталось бы и для него. Впрочем, он больше уже и не может. Разве не так? Признайся, – поддразнивали они Стефана и хохотали.
– Мама, я боюсь! – Девочка прижалась к матери, интуитивно чувствуя, что беседа с этими грубыми людьми ни к чему хорошему не приведет. Ангелина смотрела на троих мужчин с осуждением и страхом, давая им ясно понять, какие чувства они у нее вызывают.
– Смотри, как насупилась. Должно быть, ты делал ее в состоянии абстяги[3], – смеялся Томас, указывая на свободное место, где они могут расположиться.
– Мама, когда мы пойдем домой? Я боюсь, – шепнула матери на ухо девочка.
– Тебе нечего бояться, это наши друзья.
– Они нам не друзья. Смотри, какие они! – упорно настаивала Ангелина.
В душах маленьких детей есть встроенный защитный механизм, с помощью которого они интуитивно и безошибочно отличают хороших людей от плохих. Сияющим ясным взглядом они ищут человека среди взрослых. В чьих глазах они угадывают доброту и душевную гармонию, к тому бросаются в объятия, а кого-то с недоверием избегают. В сердце, как на точнейших весах, дети взвешивают, кто и в какой мере достоин их доверия.
– Чего желают господа? – постукивая пальцем о стол, спросил у них Томас.
– У тебя есть немного белого[4], чтобы разогнать эту скуку?
– Есть! Доставай капусту[5].
– Вот тебе двести крон.
Стефан вытащил из кармана две смятые банкноты и протянул их дилеру. Тот взял их и бросил на стол. Одна отлетела на пол к пустым банкам и паре черных грязных носков.
– Что это? – Томас смотрел на него повелительно и с презрением, гримаса отвращения появилась на одутловатом, изрытом оспинами лице.
– Подожди до завтра. Завтра мне один человек вернет долг.
– Пошел вон, прохвост!
– Послушай меня!
– Не хочу тебя слушать. Завтра, когда «один человек» вернет тебе долг, позвони мне. А сейчас подбери эту мелочь, и чтобы я тебя здесь больше не видел. Подбирай, кому говорю!
Стефан нагнулся, чтобы поднять банкноту, и в этот момент громила пнул его сзади ногой. Несостоявшийся покупатель, потеряв равновесие, упал под стол, ударился головой о нижнюю перекладину стола и ободрал нос.
– Томас, ты ненормальный! – вскочила с криком Ивана, схватив его за мясистое запястье.
– А ты, засранка, сиди, пока и тебе не влетело. – Он оттолкнул ее назад в ободранное кресло, с которого она только что пыталась подняться.
Перепуганная Ангелина всхлипывала, вся дрожа. Два чистых ручейка слез лились по ее щекам. Эти люди в прокуренной комнате, из которой их выгнали на улицу, не стоили невинных детских слез.
II
Мария Савич жила в двухкомнатной квартире на Дорчоле[6], одна с дочерью Иваной, едва сводя концы с концами и борясь за выживание. Ей было нелегко, но она как-то выходила из положения. Ее муж, Алекса, сразу же после развода, в поисках куска хлеба оказался в Гетеборге. Найдя работу и квартиру, познакомился со шведкой Линдой, которая была намного моложе его, с ней он жил в гражданском браке, и она родила ему сына. Разница в возрасте, разногласия, когда его балканский темперамент не сочетался с ее скандинавским, и все более частые отлучки из дома привели к тому, что их пути разошлись.
Линда переселилась в Карлштадт[7], а он остался в Гетеборге. Дни казались похожими один на другой, не считая ежегодных отпусков, когда он приезжал в Белград. Каждый день, утром, он уходил на работу, а вечером встречался с земляками в клубах и кафе, где они боролись с ностальгией и забывали о ежедневных проблемах, заливая их виски и замечательным пивом «Карлсберг». Неудовлетворенность жизнью и монотонность будней казались ему неразрешимыми проблемами, поэтому он много пил.
В середине июля, по дороге в Бело-Поле[8], откуда был родом, Алекса появился в Белграде, чтобы ненадолго увидеться с дочерью. Каждый год он удивлялся, насколько она выросла и изменилась. Смотрел на нее и не понимал, что жизнь проходит быстро, а детство длится так недолго.
– Ивана, это твой отец. Обними его, не бойся, – сказала ей Мария ледяным голосом, свидетельствующим, что все чувства к нему она давно похоронила.
Дочка, смущаясь, смотрела на него исподлобья, держалась за спинку стула и не решалась подойти.
– Это тебе! – Он протянул ей красиво упакованный подарок. Но ее руки не взлетели навстречу яркой подарочной обертке, а остались крепко прижатыми к стулу.
Алекса взял ее на руки и поднял высоко над головой. Она не ответила на поцелуй, но улыбнулась краешком губ.
– Ты не рада папе?
– У меня нет папы! – в тот день она больше ничего не сказала, до самого ужина. Он пробыл у них недолго, двери за собой закрыл необычайно тихо, как будто извинялся или стыдился.
1
Один из микрорайонов Гётеборга. – Здесь и далее прим. пер.
2
Знаменитое ирландское тёмное пиво.
3
Абстиненция, синдром отмены наркотика.
4
Белый – так наркоманы называют, как правило, очищенный героин или морфин, в противовес «черному» – опию-сырцу (ханке). Также это название относится к любому другому чистому наркотику (в виде белого порошка) – кокаину, эфедрину, амфетамину.
5
Капуста – так на воровском жаргоне называют деньги.
6
Название одного из районов в центре Белграда, столицы Сербии.
7
Город и порт в Швеции на берегу Балтийского моря.
8
Посёлок на юге Сербии.