Чудо на Гудзоне

Отец моего отца, который умер до моего рождения, был владельцем лесопилки – фабрики конечной обработки пиломатериалов, а моя бабка по отцу продолжала заправлять ее деятельностью после его кончины. Лесопилка располагалась прямо в Денисоне. В детстве я приезжал к бабушке погостить и с радостью играл в огромных горах древесной стружки. Это место гудело от звуков, которые издавали огромные деревообрабатывающие механизмы, и было пропитано чудесным запахом свежей древесины. А еще на бабушкином письменном столе стояло крутое устройство – пружинное пресс-папье в форме человеческой ладони, изготовленное из штампованного листового металла. Между пальцами этой ладони бабушка держала конверты и писчую бумагу. Мой отец, который буквально вырос на этой лесопилке, любил и знал столярное искусство и умел делать вещи своими руками. Став взрослым, он превратился в весьма умелого мастера на все руки.

Это отчасти объясняет, почему каждые несколько лет, пока я был ребенком, папа объявлял, что настало время сделать новую пристройку к дому. Они с мамой решали, что нам нужна новая спальня или гостиная побольше. «Вперед, за дело», – говорил папа, и мы брались за инструменты. Он был по профессии стоматологом, но в школе брал уроки черчения. У него был большой фанерный чертежный стол, который он изготовил своими руками, и он часами просиживал за ним с рейсшиной и карандашом, вычерчивая планы. Папа всегда читал журналы «Популярная механика» и «Популярная наука», вырезая из них статьи о новейших технологиях строительства домов.

Главной целью было сделать все самим, научиться тому, чего мы еще не умеем, а потом взяться за дело. Мой отец самостоятельно освоил столярное ремесло, электромонтаж, даже кровельное дело, а потом учил этому нас. Монтируя водопровод, мы с папой соединяли вместе медные трубы, держа припой, позволяя ему плавиться и стекать с кончика мягкой проволоки. Работая с проводкой, мы понимали, что должны сделать все правильно: если ошибешься, есть риск вызвать короткое замыкание или устроить пожар в доме. Не сказать, что все давалось просто, но на многих уровнях такая работа приносила удовлетворение, и к тому же мы учились осваивать новые ремесла.

Отец любил вставлять в речь пословицы ремесленников, например: «Два раза отмерь, один раз отрежь». Впервые я услышал эту фразу после того, как должен был отпилить кусок доски, чтобы вставить его в проем одного из окон в прихожей. Я отпилил заготовку, не проверив тщательно замеры, и она оказалась слишком короткой.

– Иди, сделай еще одну два на четыре, – велел мне папа, – и на этот раз отмеряй точнее. Потом начни заново и обмерь все еще раз. Убедись, что оба раза результаты сходятся. Потом отпили доску чуть больше нужного размера, просто чтобы у тебя был запас. Укоротить доску всегда можно. А вот длиннее ее не сделаешь.

Я сделал все, как мне было сказано, очень тщательно, и доска точно встала на место, где и должна была быть. Папа улыбнулся мне.

– Два раза отмерь, – повторил он, – один раз отрежь. Запомни это.

Четырем молоткам в нашем доме – по одному для каждого из нас – пришлось поработать как следует. Утром, пока не стало слишком жарко, отец посылал нас на крышу забивать гвозди в кровельную дранку. Ему никогда не приходило в голову нанимать подрядчика или бригаду кровельщиков. С одной стороны, у нас не было для этого лишних денег. С другой, как представлялось моему папе, это было отличное общее дело для семьи.

Моя сестра Мэри с улыбкой воспоминает о том, как папа возил нас в расположенный неподалеку городок Шерман, где однажды набрел на один дом, принадлежавший людям, с которыми он не был знаком. И влюбился в этот дом. Так что когда мы учились в начальной школе, он несколько раз привозил в Шерман всю семью, и мы сидели перед этим домом, пока он делал наброски в альбоме, изучая те части строения, которые ему особенно понравились. За один день он сделал наброски крыши. Через неделю приехал снова и зарисовал парадную лестницу. Он хотел, чтобы наш дом был похож на тот, и искал свой способ добиться этого, набрасывая на бумаге конкретные детали.

Моя сестра любит повторять, что наблюдение за отцом, который расширял наш дом, на деле показало ей, что нет ничего невозможного.

– Можно научиться чему угодно, если есть желание учиться, – говорит она, – если проявлять усидчивость и думать логически, если изучать нечто похожее, если неустанно над этим работать. Можно начать с чистого листа бумаги – и закончить построенным домом.

Эта мысль – «нет ничего невозможного» – стала своего рода мантрой в моей взрослой жизни, особенно в моем браке. Лорри заново познакомила меня с этими словами. И в то же время пример отца постоянно маячит где-то на заднем плане моих мыслей, указывая мне путь.

Это не значит, что я всегда до конца разделял этот взгляд на возможности, присущий моему отцу. По субботам, когда нам с сестрой хотелось подольше поспать, он будил нас в семь утра, чтобы мы могли пораньше начать трудиться над очередным дополнением к дому. Мы работали до обеда, а затем он предлагал нам пойти подремать, чтобы набраться сил и вернуться к работе во второй половине дня.

Даже если нам не удавалось заснуть, мы притворялись спящими, чтобы он тут же не послал нас снова работать.

– Просто не открывай глаза, – шептала мне Мэри. – Он подумает, что мы еще спим.

Хотя временами мы и филонили, я действительно чувствовал, что во всей этой строительной работе у меня есть своя доля. Мне хотелось делать свою работу хорошо, чтобы все дополнительные пристройки выглядели как надо. Еще учась в младшей и средней школе, я уже чувствовал себя обязанным правильно класть кирпичи, потому что мне пришлось бы смотреть на них каждый день. Кроме того, я не желал, чтобы мои друзья приходили в гости и замечали, что наш дом построен кучкой дилетантов.

Этот дом был для меня источником гордости, тем не менее я капельку стыдился его. Иногда я дулся, сожалея, что мы не живем в доме, построенном профессионалами, как все остальные. Я говорил себе, что, когда вырасту, выберу себе такой дом, где все полы будут совершенно ровными, а все углы – прямыми. Чтобы не тратить лишних денег, отец также экономил зимой на отоплении. И я поклялся себе, что буду жить в доме, в котором никогда не будет холодно.

И все же, несмотря на свои (в основном безмолвные) жалобы, я понимал, что работа над домом – это особый опыт. Всякий раз, когда он становился немного просторнее, во мне появлялось прекрасное чувство достижения. Расширение дома было занятием осязаемым, не каким-то там умозрительным или интеллектуальным. Мы видели дело своих рук. Мы вкладывали в него долгие дни труда, особенно в летнее время, но к наступлению ночи замечали, что его вид отличается от того, с чего мы начинали утром. И мне это было по душе.

Мне всегда нравилось видеть результаты. Домашней обязанностью, от которой я никогда не отказывался в детстве, была стрижка газона на нашем участке площадью в пол-акра (20 соток). Дойдя до середины, я понимал, сколько мне еще осталось сделать. Закончив, видел изменения. Лужайка выглядела аккуратнее. Работа в гражданской авиации приносит такое же удовлетворение. Мы на полпути. Мы приземлились. Мы выполнили свою работу.

Все мои бабушки и дедушки родились между 1885 и 1893 годами. Все четверо учились в колледже, что особенно примечательно для бабушек, учитывая эпоху, в которую они жили. Они воспитывали обоих моих родителей с пониманием того, что обучение имеет первостепенную важность, но многому также можно научиться за рамками официального образования.

Мой отец, родившийся в 1917 году, в отрочестве вел дневник, который впоследствии позволил мне прочесть. Великая депрессия словно оживала в моих глазах, когда я листал страницы его дневника. Деньги всегда были проблемой, и, будучи старшеклассником, он подрабатывал сразу в нескольких местах, совмещая учебу в школе с двумя маршрутами, по которым разносил газеты, да еще устроился билетером в кинотеатр.