Страница 36 из 68
АА сказала мне, что скоро — как только выяснится все с разводом и с больным зубом, она уедет в Бежецк. Уедет, чтоб присмотреть там комнату для себя, потому что собирается следующую зиму провести в Бежецке.
— Почему?
— У меня нет средств, чтобы жить здесь. — И секунду помолчав: — А кроме того, есть и другие причины...
Меня это известие расстроило. Даже для здоровья АА жить в Бежецке не лучше, чем здесь: весной, осенью грязь там непролазная. Кроме того, там нет если не комфорта и удобств, то необходимых возможностей, какие все-таки есть здесь.
О Бежецке первый раз АА заговорила вчера вечером.
"Сегодня развод", — задумчиво сказала АА... Помолчала. "Приятное чувство... Мне приятно разводиться..." — добавила АА. Но была молчалива. Сегодня все же — пусть и формально — заканчивается определенный период ее жизни. Дело разбирается в суде в час дня, т. е. в тот момент, когда здесь я разговаривал с АА в Мраморном дворце.
Сегодня полтора года со дня моего знакомства с АА. Я помню это. А на душе как-то тяжко, тяжко. Грустно.
В 1923 году О. А. Судейкина была (играла — она артистка) на Кавказе. Просила АА выслать ей денег на обратный путь. Просто посылать нельзя было, потому что "деньги шли три месяца и там не выплачивали по курсу". Поэтому О. А. просила АА передать деньги здесь — одной семье, которая телеграфировала бы своим родственникам, живущим на Кавказе, о том, что деньги получены, и последние на Кавказе выдали бы такую же сумму О. А. Судейкиной.
АА пошла с пятью фунтами стерлингов. Ее встретила хозяйка. Отказалась принять, испуганным голосом сказала: "Нет, я не могу принять денег". АА долго ее уговаривала, объясняя, что артистка застряла на Кавказе, не может выехать обратно. Наконец, та спросила фамилию и адрес. АА назвала и то, и другое. Хозяйка, услышав "Ахматова", сразу переменила тон. Решила, что АА необходимо показать дочери. Но так как дочери не оказалось дома, то — "хоть сыну". Мальчик был болен, лежал — в другой комнате. АА провели туда, появился хозяин, который стал доказывать жене, что "если б у тебя просили пять фунтов, ты могла бы отказаться, а если тебе дают — ты всегда можешь принять". Деньги были взяты, и О. А. Судейкина получила их.
Летом 1923 года (когда еще жила на Фонтанке) ездила с одним человеком на пароходе в Петергоф. В Петергофе, чтобы не утомиться, мало гуляли, больше сидели в парке. Потом ели. Вернулись. АА так устала, что после этого десять дней лежала. "Отчего устали?" — "Не знаю... от всего, от поездки..."
(АА отчасти оттого десять дней лежала, что Пунин не мог простить ей, что она не с ним ездила, а с другим, и всячески поносил ее за это.)
АА надорвалась от поездки в Царское Село (в 21?): пешком на вокзал, в поезде — все время стоя, потом пешком на ферму... С фермы иногда до вокзала давали экипаж. Уезжала с мешками — овощи, продукты, раз даже уголь для самовара возила. (При этом М. Н. Рыкова — мать Натальи — говорила: "Только везите так, чтоб никто не видел, а то скажут, что мы из казенных дров уголь делаем и раздаем".) С вокзала здесь домой — пешком, и мешок на себе тащила.
10.06.1926
Говорила о влиянии Анненского на творчество Пастернака. То же дыхание. Может быть — тот же темперамент.
От А. Блока АА получила всего три письма.
11.06.1926
20 сентября 1919 года в Астрахани во время прогулки на катере Л. Рейснер мне говорила об отношении Гумилева к АА: "До него она была ничто. Он ее учил, учил стиху; он ее, конечно, разломал, но изо всех трещин полилось творчество. Он ее поставил на недосягаемую высоту и внушил ей..." (что это ей подобает). И она по этой линии пошла.
12-13.06.1926
Прогулка.
У АА от 10 1/2 до часу. В час — Тучка (ресторан, церковь, сарай, первая тучка, вторая тучка и угольная...), старый дом, герань, строки Пушкина. Другой город. Заколоченная дверь. Страшно прикасаться к вещам, покинутым много лет назад.
Перчаточник — француз.
Пирожные.
Ильинский.
Бумаги.
Кто такой Ильинский.
АА нервна, устала.
В Шереметевский дом (Пунина не застала) в 4 1/2 часа.
Обедала, пошла домой, на минуту заходила к Замятиным. А. Белый Замятин о В.
В восемь часов вечера у АА в Мраморном дворце Пунин. Пунин — до девяти (я на двадцать минут ездил за булкой, гулял с Тапом, вместе чай).
После Пунина — чай.
Шилейко. О Рейнбот (жена Цибульского) АА не знала. Роман с абортом и с проч.
(В. К. Ш. — девственник! — с знак(?). Стал говорить Лозинскому и Николаю Степановичу.)
Девственность — повод к упрекам в ревности. Шилейко — сумасшедший. Муки и пытки. Для чего? (А первая жена — "так жил!". "Я этому поверила" — старая, хромая, безобразная — Соф. Андр.). АА жила только потому, что безумный больной?
Теперь плачется — хорошая, добрая, пожалела, простила. О Рейнбот спросили, знал ли? Это жена Цибульского. Потом другой раз намекнула "Письма почитали?". Мимолетно.
Николай Степанович, развод — свидетели Н. Л. Сверчков и другой мол., присутствовавший при браке (брачного свидетельства нет — его АА раньше потеряла).
Николай Степанович так и не дал удостоверения о разводе.
Шилейко. Ложь, ложь и ложь — потоки лжи. Сначала жили незарегистрированными. (Удостоверение, что муж и жена, АА прописана как Шилейко.) Потом — Ильинский, принес книгу (был с женой). АА расписалась. (А с С. А. Шилейко не хотел разводиться. Говорил — церковный брак не признаю, и он недействителен.) Зла не имеет. Люблю (?) и жалеет.
Заботливо старается не подвести и охранить его.
Всю зиму (эту) говорит, что хочет развестись с С. А. и остаться с АА и жениться на В. К. Андреевой. АА категорически не согласилась.
Ильинский все говорил В. К. Ш., чтоб взял брачное свидетельство (а теперь его нет!).
Неправильно: "Ахматова" (а не Горенко); Литейный район (а не Василеостровский); не разведен с С. А.; не действителен был брак с АА (а развод есть). Дата. Женился. (Алименты не платит.)
Маня. Февраль — безработная. (АА ходила в Союз, расторгла договор и уезжает в Царское Село, а Маня продолжает служить.) Страхвзнос (в страхкассу).
Не подвести Маню.
Устала, взволнована, расстроена, обеспокоена.
О Лавреневе — "Крушение республики Итль" рассказывал.
У АА до 12 1/2, потом ездил на велосипеде к Рождественскому.
Мандельштам здесь, но не подает о себе вестей. Прячется от АА, потому что должен деньги. АА не осуждает его за его нетактичность, за то, что он из-за денег прячется (а в этом нет чувства собственного достоинства).
12-16.06.1926
Июнь-май. АА выходит на улицу обычно в черном жакете и в черной шляпке. Черная юбка (черная кофта под жакетом). Дома — или в черном платье (подаренном ей когда-то Л. Рейснер, которая прислала его), или в черном шелковом (подарок Duddington), уже порвавшемся тоже, или в черной суконной юбке и чесучовой кофточке.
15, 14, 13, 12 июня — хорошие, теплые, солнечные дни. Белые ночи.
14-15.06.1926
Утром 15 июня принимала валерьянку, бром и пр.: мысли о том, что Шилейко влип в скверную историю, не сходят с ее ума, и мысли о лжи Шилейко вообще — ужасают ее.
АА старается разговорами о посторонних вещах, об искусстве и т. д., чтением — отвлечься от тягостных дум о Шилейко. Однако они пересиливают, и АА — шуткой ли, высказыванием ли какого лишь опасения и пр. — все время возвращается к волнующей ее теме.
АА находит в себе силы для самоиронии. "Какое слово мне теперь впишут в паспорт? У меня теперь даже фамилии нет — этого уж, кажется, и у тягчайших преступников не отнимают..."
В берлинском "A