Страница 44 из 82
Она заставила себя сказать эти слова, она знала, что должна их сказать теперь же.
Лицо его исказилось. И он сказал медленно и ласково:
- Энн... ну, пожалуйста... пожалуйста, не говори этого.
Руки ее безвольно опустились.
- Я сказала, что думала. Я...
Голос ее затих.
- Неужели это так потрясло тебя, Энн?
Она молча кивнула.
- Но... но ты же должна была знать, что такие вещи случаются! Не часто, но время от времени случаются...
Она грустно покачала головой.
- И с тобой случится то же,-сказала она.-Я хочу, чтобы ты... ты должен решить...теперь же, Ричард.
- Энн, пожалуйста...
- Ты должен решить!
Гримаса страдания, искажавшая ее лицо, как в зеркале отразилась на его лице. Ни он, ни она не слышали приглушенных рыданий Памелы Дагерти.
Пруэтт медленно перевел дух. С заметным усилием он заставил себя сказать:
- Я люблю тебя, Энн. Ты... ты знаешь...
- Прошу тебя! Решай теперь же!
Выражение сострадания в его взгляде мгновенно погасло, и Энн Фаулер вдруг стало страшно.
- Хорошо, Энн. Ты с самого начала знала, что я тебе отвечу.-Он на мгновение запнулся.-Тебе никогда больше не придется просить меня об этом.
Он повернулся и вышел из дома.
* * *
С тех пор Пруэтт ни разу не видел Энн.
В ту ночь, дома, в нескольких минутах ходьбы от нее, он не мог, не в силах был уснуть.
Часа в три ночи он вдруг сбросил одеяло и быстро оделся.
Он говорил по телефону с авиабазой и просил приготовить к взлету свой истребитель, как вдруг заметил отца, стоявшего в холле. Он медленно положил трубку.
- Это невыносимо, папа,-сказал он просто.-Она совсем рядом...
Отец кивнул.
- Я вылетаю сейчас же.-Он схватил саквояж и повернулся лицом к двери.-Ты объяснишь маме?
- Конечно.
Они обменялись рукопожатием.
- Храни тебя бог, - прошептал отец, а затем вдруг подался вперед и поцеловал сына в щеку. Он не делал этого с тех пор, как мальчику исполнилось девять лет.
На рассвете Пруэтт заходил на посадку над авиабазой Патрик. В тридцати километрах к северу, на Четырнадцатой стартовой площадке, его ждал серебристый гигант.
ГЛАВА X
Пруэтт вышел из автобуса и ступил в совершенно иной мир.
Он поднял голову и был потрясен величием картины, простиравшейся перед ним вширь и ввысь. Это был мир слепяще ярких бело-голубых огней, басовитого рокота и воя работающих механизмов. Он услышал шарканье сотен ног по бетону и металлу, напоминавшее шуршание бумаги, прислушался к ночному ветерку. И тут откуда-то из-за пылающих дуговых ламп, с ярко освещенных площадок и из голубых теней, с металлической громады, уходящей своей вершиной в темноту раннего утра, до него донеслись аплодисменты. Гром аплодисментов нарастал, послышались приветственные возгласы. Рукоплескания... Это ребята из пусковой команды бурно выражали ему свое одобрение и дружеские чувства.
Он готовился произнести речь, но горло так сдавило, что он-не мог вымолвить ни слова. И он даже был доволен этим, Так как боялся, что будет говорить нескладно, не так, как надо, ответит на стихийно возникшую и потрясшую его овацию этих людей. Он оглядел их всех, и они поняли, что его взляд обращен к ним, что в этом море лиц он увидел людей, на попечении которых находился гигант, заключенный сейчас в решетчатые недра стальной горы за их спинами. Эти люди отдавали себя без остатка, работали день и ночь, чтобы подготовить к полету башнеподобный "Атлас" и капсулу, ожидающую Пруэт
та высоко-высоко над землей.
Он был не в состоянии говорить что-либо, но все же мог хоть как-то ответить на их приветствия. Он постоял несколько мгновений, запечатлевая в памяти развернувшуюся перед ним картину, и начал махать им рукой.
Это был свободный, непринужденный и дружеский жест. Левая рука у него была занята - он держал портативный кондиционер, нагнетавший в скафандр охлажденный воздух. Почти непроизвольно, бессознательно, его, правая рука в герметической перчатке, поднятая в приветственном взмахе, опустилась к гермошлему: он отдал людям честь!
После этого Пруэтт быстрым шагом прошел последние десять метров, отделявшие его от решетчатой кабины лифта. Справа от него шел доктор Майклз, слева - Ганс Бюттнер, инженер по скафандру. Звякнули защелки, натужно застонали моторы, и кабина начала свой путь туда, где высоко над мысом Кеннеди его ждала капсула.
Поднимаясь на высоту двенадцатиэтажного дома, он подумал вскользь, как точно, как размеренно, по часам и минутам, выполнили свою работу люди, оставшиеся внизу. Весь их труд был нацелен на эти предрассветные часы двадцать первого июля; и сейчас весь гигантский, сложный и разветвленный механизм, который готовят пламенный бросок ввысь, приведен в действие. Эти люди, стоящие на стартовой площадке, напоминали также и о других. Ведь полет обеспечивали более десяти тысяч человек-здесь, на мысе Кеннеди, на станциях слежения, на кораблях, в самолетах, на средствах спасения, за пультами электронно-вычислительных машин - целая армия, разбросанная по экваториальному поясу земного шара, армия, великолепно слаженная, в своем единстве, благодаря которому стал возможным этот полет.
В лифте с ним никто не заговаривал. В эти минуты спутники космонавта избегали разговоров, не вызываемых абсолютной необходимостью. Они понимали, что эти незабываемые мгновения принадлежат ему одному, и он был признателен им за чуткость. Его мысли бежали стремительно быстро, и внутренним взором он мог охватить все происходящее сейчас во многих точках земного шара, а затем сосредоточить все внимание, всю волю, все помыслы здесь-в этом месте и на этом моменте, центром которых был он сам.
Одетый с головы до пят во все белое, Джим Дагертц встретил его на площадке при выходе из лифта. Пруэтт пожал руки инженерам фирмы "Макдоннелл", которые многие месяцы буквально жили в его космическом корабле. Стоя перед этим творением рук человеческих, которому предстояло унести его за пределы родной планеты, он пристально разглядывал искусно выведенное на обшивке капсулы название-"Меркурий-7"...
Это имя выбрал он сам без колебаний и раздумий, когда его спросили, как "окрестить" корабль. До его полета в космосе уже побывали шесть кораблей этой же серии: "Френдшип", "Либерти Белл", "Фридом", "Аврора", "Сигма" и "Фейт". Теперь в космос отправляется последний корабль по программе "Меркурий". Для ее осуществления были отобраны семь пилотов. Название "Меркурий-7" вполне отвечало месту этой капсулы в программе. Кроме того, первая группа космонавтов состояла из семи человек. Пруэтт считал, что название "Меркурий-7" должно звучать как салют в их честь, как признание заслуг всех тех, кто участвовал в осуществлении этой длительной программы, как апофеоз, знаменующий ее завершение.