Страница 2 из 27
Приняв на себя роль покровительницы восточных христиан, Россия наполняла все свои стратегические и политические инициативы в направлении Ближнего Востока религиозным содержанием: оправданием этих инициатив была поддержка православия. Таким образом, Иерусалим и Константинополь становились двумя объектами особого внимания русской политики – первый как главная святыня христианства, второй как символ христианской монархии. Старая средневековая идеология, как хорошо осознавали русские дипломаты XIX в., была незаменимым политическим орудием в руках России, тем орудием, которое давало ей неоспоримое преимущество перед западными державами: стержнем всей ближневосточной политики была опора на единоверное православное население Османской империи. Вместе с тем она же являлась источником политического ослепления и ошибок, которые постепенно привели Россию к потере своего исключительного влияния на дела православного Востока. Рыцарской военно-политической авантюрой в духе Крестовых походов была предпринятая Николаем I Крымская война; возвращение Гроба Господня в руки православных обернулось для России трагическим поражением и потерей черноморского флота. Не менее донкихотской была постоянная щедрая и, как правило, бескорыстная материальная помощь восточным патриархатам и монастырям. Исходя из общего принципа поддержки православия на Востоке, русское правительство отпускало ежегодные громадные суммы для церковных учреждений Ближнего Востока, причем отчет в расходовании этих денег требовался далеко не всегда, и зачастую они использовались не по предназначению. Постоянная дипломатическая помощь, которой пользовались восточные церкви со стороны России, также исходила из соображений содействия притесняемому в Османской империи православию в противовес католической и протестантской пропаганде.
Во второй половине XIX в., умудренное опытом Крымской войны и неблагоприятной для России ориентацией всех балканских государств, из которых некоторые совсем недавно получили освобождение силой русского оружия, русское правительство начинает изыскивать новые методы политики на Ближнем Востоке и решения восточного вопроса[5]. Идея Третьего Рима в царствование Александра III приобретает иную конфигурацию – теперь на смену славянофильской идеологии приходит политика национальная. Византийская идеология в 1880-90-е гг. становится преобладающей в русской политике; она нашла обоснование в публицистике и переживавшей подлинный расцвет русской школе византийских исследований. Российская империя, утверждали теоретики русского неовизантинизма конца XIX в., является единственной великой державой, имеющей православного царя; со временем она призвана господствовать над всем православным миром, включающим в себя Восточную Европу, Балканы и Ближний Восток. Однако неблагоприятные международные обстоятельства принуждали ее выжидать и собирать свои силы для будущего решения восточного вопроса, когда осуществится мечта всей русской политики – восстановления единого православного царства.
К началу XX в. в этой стройной внешнеполитической концепции появляются трещины: с одной стороны, активизируются сторонники немедленных действий в ближневосточном регионе, с другой – энергично разрабатываются планы политики на Дальнем Востоке. Уже тогда для многих было очевидным, что перенесение акцентов русской внешней политики с Ближнего Востока на Дальний, с таким энтузиазмом разрабатывавшееся С. Ю. Витте и его сторонниками, не было правильным. Поражение в русско-японской войне и революция 1905–1907 гг. показали со всей очевидностью не только ошибочность этого направления для внутренних дел государства, но и его пагубность для ближневосточной политики. Затянувшееся бездействие России на Балканах привело к ее самоустранению от дел в Восточном Средиземноморье. Вооружившись все тем же мечом объединения православных народов, в 1911–1912 гг. русское правительство добилось создания Балканского союза, который, однако, оказался далеко не столь послушным указаниям из Петербурга, как хотелось его инициаторам. Балканские государства, стремившиеся сами овладеть Константинополем и проливами, были остановлены Россией, которая не желала видеть другого хозяина на берегах Босфора, кроме себя. Пик имперских притязаний России и развития византийской идеологии пришелся на годы Первой мировой войны, когда осуществление мечты казалось уже почти свершившимся. Революция 1917 г., однако, привела к крушению этих планов, а вместе с тем и к концу византинизма в русской политике.
Сравнивая период начала XX в. с предыдущими двумя десятилетиями после русско-турецкой войны 1877–1878 гг., нельзя не отметить все большую политизацию византийской идеологии в сознании русской правящей элиты; церковно-политическая идея Третьего Рима теперь из предмета научных исследований и теоретизирований становится программой для практических действий и прямой агрессии в ближневосточном направлении. С другой стороны, очевиден все больший разрыв между грандиозностью замыслов и возможностями их практического осуществления: громкие имперские лозунги с претензией на господство над всем православным Востоком и шаблонные фразы касательно помощи православию находятся в противоречии с политическим бессилием перед лицом враждебных балканских государств и стоящими за их спиной европейскими великими державами. Отдельные успехи дипломатии и даже в целом успешная постоянная работа по укреплению русского влияния через русские учреждения на Востоке – такие как Императорское Православное Палестинское Общество, русское монашество на Афоне и за его пределами, конечно, приносили свои плоды, но были лишь островками на фоне общей малоблагоприятной для России ситуации в восточном вопросе. Кризис достиг крайней точки к середине 1910-х гг. и разразился Первой мировой войной.
Настоящая книга является продолжением нашей работы по изучению церковной политики России на православном Востоке в конце XIX в.[6]. Ее целью является проследить дальнейшее развитие византийской идеологии в русском общественно-политическом сознании и влияние этой идеологии на политику на Балканах и Ближнем Востоке. Вторая задача работы состоит в восстановлении на основе неизданных архивных документов из российских и зарубежных архивов малоизученных или вовсе не известных страниц истории отношений России и Константинопольской церкви в начале XX в. Исследование политики России в пределах Вселенского патриархата проводится по основным направлениям, которые сформировались еще в предыдущий период: это непосредственные контакты русского правительства с патриархией и ее главой – патриархом; позиция России в таких важных для Константинополя проблемах, как боснийский церковный вопрос, отношения с султанским и младотурецким правительствами; участие русской дипломатии в поставлении сербов на македонские архиерейские кафедры патриархата (ускюбский церковный вопрос), отношения с Англиканской церковью. Особое внимание уделяется русской церковной политике в годы подготовки Балканского союза, Балканских войн и времени до начала Первой мировой войны. Отдельные главы посвящены наиболее крупным церковно-политическим сюжетам: центральному для Балкан греко-болгарскому церковному вопросу, главному камню преткновения для русской дипломатии после 1872 г.; русскому присутствию на Св. Горе Афон и русскому монашеству в Дечанском монастыре в старой Сербии. Хронологические рамки монографии определяются началом правления Иоакима III (1901), патриаршество которого составило принципиально новый этап в истории Константинопольской церкви, и вступлением России в Первую мировую войну в июле 1914 г. Некоторые линии церковно-политических отношений выходят за пределы 1914 г. и продолжаются вплоть до 1917 г.; в отдельных случаях мы позволяем себе проследить их до логического конца. Сосредотачивая свое внимание на балканском регионе и Константинополе, мы оставляем за пределами исследования участие России в контактах Вселенской церкви с другими восточными патриархатами, Элладской и Кипрской церквами. Отчасти мы делаем это сознательно: отношения России и православного Востока за пределами Константинопольского патриархата заслуживают отдельных исследований, а история русской политики в Иерусалимском патриархате на протяжении последних десятилетий успешно разрабатывается целой группой исследователей[7].
5
Жигарев С. Русская политика в восточном вопросе (ее история в XVI–XIX веках, критическая оценка и будущие задачи). Историко-юридические очерки. М., 1896. Т. 1–2.
6
Герд Л. А. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878–1898). М., 2006.
7
Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX – начале XX в. М., 2006; см. также статьи Р. Б. Бутовой, И. Ю. Смирновой на страницах журнала «Палестинский сборник».