Все дело в платье

– Мы не промокли, – ответил за Машу папа. – Думаешь, теперь эта линейка затянется еще на час?

– А ты что, куда-то спешишь? – сощурилась мама. Ходить к детям на все праздники, утренники, линейки и собрания было в традициях семейства Кошкиных. Дети – самое важное, и нужно участвовать в их жизни всеми возможными способами, даже когда они об этом не просят.

– Я никуда не спешу, – тут же поднял руки папа. – Я до обеда отпросился.

– Маша, ты потом останься, помоги мне с продуктами, а то у нас дома все кончилось.

– Я… мне нужно будет… – Маша отчаянно подбирала слова, чтобы объяснить, что ее-то как раз никто с работы не отпускал, когда мама нахмурилась и посмотрела на дочь пристальным, тяжелым взглядом.

– Только не говори, что собираешься «откосить» от обеда! Какие у тебя дела? Все твои дела ты сама испортила! Я говорила, что весь этот дизайн – совершенно бессмысленная трата времени. Бегать по всему городу, по каким-то полям и лесам, рисовать картинки – разве это работа? Если бы ты слушалась меня с самого начала, ты бы не попала в такую ситуацию. Ты бы уже заканчивала ординатуру. У папы знакомый получил кафедру дерматовенерологии. Ты хоть понимаешь, как сложно попасть на такую кафедру? А ведь ты же умная девочка и училась всегда хорошо. Если бы не твой характер…

– Мам… – пробормотала Маша, растерянно глядя на вибрирующий телефон. Мама словно не слышала и не замечала ничего вокруг.

– Ничего. Папа прав. Что ни случается – все к лучшему. Теперь только не надо тратить времени. В конце концов, тебе всего двадцать три. Некоторые только из армии возвращаются и поступают. Может быть, придется кое с кем поговорить. Ничего, я все решу. Сейчас, конечно, немного поздновато. Если бы ты уволилась хотя бы в июне, мы бы тебя провели через приемную комиссию. Ничего, можно будет оформить платно. Мы подумаем.

– Мам! – крикнула Маша, так и не ответив на звонок. – Послушай меня.

– Да-да, я слушаю, – ответила мама, глядя куда-то в сторону, туда, где из мокрых столов заново собирали президиум.

– Мне нужно идти, мам, – пробормотала Маша, предчувствуя катастрофу, предотвратить которую была совершенно не в состоянии.

– В туалет? – переспросила мама, перепутав, специально или ненамеренно, слова «идти» и «выйти». – Я с тобой.

– Не в туалет, – покачала головой Маша, пробираясь к выходу из актового зала. Краем глаза она отметила, что Сашка и его неугомонная компания пинают один из рюкзаков, используя его вместо футбольного мяча. Она пробралась сквозь недружелюбную толпу только-только устроившихся на новом месте родителей и выскользнула из двери спортивного зала как раз под звуки голоса директора школы, сообщавшего всем присутствующим, насколько сильно он рад всех тут видеть в этот прекрасный праздничный день, День знаний.

– Маша, остановись. Куда тебя несет! – возмущенно воскликнула мама и схватила дочь за руку. Выхода не было. Приходилось признаваться. Что ж, по крайней мере, не в зале, не при директоре школы.

– Мама, я не говорила, что меня уволили! – бросила Маша в отчаянии. – Я говорила, что хочу уволиться сама.

– И что? – Мама смотрела так, словно не понимала, на каком языке внезапно заговорила ее дочь. – Какая разница?

– Большая разница, мама. Ты меня никогда не слушаешь. Я хотела уволиться, но я не уволилась.

– Нет? Как нет? Ты же… все чертежи увезла.

– Да, увезла. Они у меня на работе лежат, – грустно пробормотала Маша, но Татьяна Ивановна все еще отказывалась верить.

– Ты же так плакала, Маша!

– Мам, я все время плачу, разве нет? – улыбнулась Маша. – И что?

– Ты не уволилась? – Мама, кажется, даже побледнела, отчего Маше стало окончательно не по себе. Конечно, нужно было еще вчера позвонить маме, успокоить ее, рассказать ей все, но проблема была в том, что Маша вчера была так занята, так занята всем, что произошло. Тем, как резко и неожиданно развернулась ее жизнь. Целый мир сначала перевернулся с ног на голову, а затем с такой же, если не с большей скоростью, встал обратно на свое место. И Маша просто забыла…

– Мам, мне нужно ехать на работу, понимаешь? – аккуратно добавила дочь, но Татьяна Ивановна вздрогнула, словно ей в сердце воткнули нож.

– В это твое бюро?

– Меня повысили, мам. У меня теперь целое свое направление в «Русском раздолье», я буду заниматься ландшафтным парком, который я рисовала и проектировала.

– Повысили, господи! – мама прикрыла рот рукой. Маше было жалко разбивать мамины мечты. – Значит, тебя повысили. Я… мне надо присесть.

– Конечно-конечно, – закивала Маша, усаживая маму на скамейку в коридоре. Из спортивного зала школы доносились обрывки официальных речей, Машин папа выскользнул из зала, заподозрив неладное, и теперь он сидел рядом с мамой, его взгляд на Машу был полон боли и неодобрения.

– Но это же далеко!

– Меня возят на машине, – отбивалась Маша.

– И сколько с тебя за это берут?

– Мне повысили зарплату. На самом деле, мне ее уже месяца два как повысили.

– Ей повысили зарплату! – воскликнула мама так, словно речь шла о признаках неминуемого конца света.

– Тише, Танечка, тише, – успокаивал жену Машин папа. – Ничего страшного. В конце концов, мы же как-то уже сжились с этим.

– Я надеялась… я не переставала верить, Андрюша. Что же это, за что?

– Ты говоришь так, словно я занимаюсь чем-то непотребным, – осмелилась слабо возразить Маша, но ее мама только выразительно отмахнулась от дочери.

– Я ничего не хочу знать про твою работу. Мне все равно, какая она там. Мои мечты, мои планы ты разбила. Я вдруг подумала, что все возможно. Поверила в чудо. А теперь, значит, получается, ты всю жизнь будешь рисовать свои картинки. Подбирать цвета для занавесок.

– Это не так. Это не то, чем я занимаюсь! – тут уж Маша не сдержалась. – Как насчет моих планов, того, о чем я мечтаю?

– Какие у тебя там могут быть мечты? Начертить треугольный дом? Мы – врачи, мы спасаем людей, занимаемся реальными вещами. Ладно, что там. Ты никогда никого не слушала, Маша.

– Если так, то в этом я пошла в тебя, мама. Ты никого никогда не слушаешь! – воскликнула Маша. – Даже если бы я попыталась что-то тебе объяснить, рассказать…

– Девочки, не ссорьтесь. В конце концов, сегодня праздник! – папа улыбался примирительно. Мама посмотрела на Машу долгим взглядом, а затем вдохнула полной грудью.

– Ладно, Маша, перестань. Не обижайся, не ссориться же нам теперь из-за того, что тебя НЕ уволили. И потом, ты всегда делаешь, что хочешь.

– Это не так! – попыталась вклиниться Маша, но мама отвернулась к отцу.

– Это все – твое воспитание. Всегда ей все позволял.

– Таня! – растерянно развел руками папа.

– Надеюсь, ты не пожалеешь о таком своем либерализме! – гордо бросила мужу Татьяна Ивановна и протянула руку Марии. – Пойдем, я провожу тебя, Маша.

Маша безвольно поплелась за мамой, и только при выходе из школьных дверей поняла, какую катастрофическую ошибку совершила. Да лучше бы она сбежала через окно, воспользовавшись идеей своего младшего брата с ремнем от портфеля. Лучше бы она сделала вид, что ей нужно в этот туалет, и выпрыгнула бы там из форточки. Потому что теперь – и безо всяких шансов на то, чтобы отмотать все назад, – Маша была вынуждена объясняться по другому поводу. Ее забывчивость простиралась куда дальше, чем она думала. И не только о том, что ее НЕ уволили, Маша забыла рассказать родителям.

– Маша, а что ЭТОТ ЧЕЛОВЕК делает тут? – зазвенел мамин голос рядом с Машиным ухом. Еще бы, ведь перед школой, рядом с блестящим от дождя черным джипом стоял Николай Гончаров, высокий широкоплечий мужчина с острым и умным взглядом. Он был одет в дорогой костюм – двубортный пиджак глубокого синего цвета, идеально сочетающийся со светлой рубашкой в голубую полоску и галстуком в тон пиджаку. Брюки были холодного оливкового оттенка, но сочетались с пиджаком идеально. Николай держал над головой широкий мужской зонт, в другой его руке – красная тряпка для Машиной мамы – огромный букет красных роз. Да уж, Маша забыла сказать маме, что они с Николаем Гончаровым не только помирились, но и…