Укрощение королевы

Какое-то время я просто держу его в руках, словно новорожденного, пытаясь прикинуть его вес. У меня никогда не было детей, но теперь мне кажется, что я понимаю, что такое материнская гордость. Эта радость познания нова для меня. Я долго не переворачиваю страниц, потому что хорошо знаю, что на них записано, и очень долго их ждала.

– Псалтирь, – шепчу я. – Псалмы епископа Фишера.

– В вашем переводе, – подтверждает он. – Псалмы, переведенные с латыни на английский. И читаются они великолепно, так, словно псалмопевец с самого начала писал их на английском. Так и должно быть. Эта работа чтит Господа и делает честь вам. И делает честь имени Джона Фишера, благослови Господь его душу. Позвольте вас с этим поздравить.

Я медленно раскрываю страницы и начинаю читать, и у меня тут же возникает ощущение, что я слышу многоголосый хор: звучный бас изначального перевода Псалтири с языка оригинала, древнееврейского, на греческий, бархатный баритон епископа-мученика, сделавшего перевод с греческого на латынь, и мой альт, вторящий ту же мелодию на английском. Я читаю 90-й псалом:

«Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его[9].

– Может быть, здесь надо было сказать «невредим»? – спрашиваю я уже больше себя саму.

Джордж Дэй уже прекрасно усвоил, что отвечать мне в такой момент не стоит. Он просто ждет, пока я приму решение.

– «Будешь безопасен» звучит как-то неловко. «В безопасности» – слишком сильно. Правда, «безопасен» как раз и придает смысл о том, что человеку не будет причинен вред, как не будет вредить и он сам. Звучит только немного странно, но именно эта странность и привлекает внимание к этому слову.

– Мой писарь внесет любые правки, а потом мы отдадим перевод в печать, – заверяет он.

– «Под крылами Твоими я безопасен», – шепчу тихонько я. – Это уже поэзия. Она передает больший смысл, чем просто заключенный в словах. Да, кажется, все правильно. Не думаю, что мне стоит здесь что-то менять. И мне очень нравится, как тут сказано про перья, словно ты их чувствуешь, эти крылья.

Джордж улыбается. Он никаких крыльев не чувствует, но это уже не важно.

– Я не стану ничего менять, – говорю я. – Ни в этом псалме, ни в других.

Я смотрю на Дэя и замечаю, что он ритмично покачивает головой в такт словам.

– Все ясно, – говорит он. – Все совершенно понятно. Открыто и честно.

Для него ясность значит больше, чем для меня поэзия. Он хочет, чтобы народ Англии понял псалмы, которые так любил епископ Фишер. Я же хочу добиться большего результата. Я хочу, чтобы эти псалмы зазвучали как песни, как это и было когда-то в Святой Земле. Я хочу, чтобы мальчики в Йоркшире и девочки в Камберленде услышали музыку Иерусалима.

– Я велю их напечатать, – и сама содрогаюсь от собственной смелости. Еще ни одна женщина не публиковала своих работ под собственным именем. Мне не верится, что я наберусь смелости для такого поступка: встать во весь рост, заговорить вслух, издать свой перевод. – Правда, Джордж, как вы думаете, стоит мне это сделать? Вы не стали бы меня осуждать?

– Я взял на себя смелость показать этот перевод Николасу Ридли, – говорит он, имея в виду выдающегося реформатора и друга Томаса Кранмера. – Он был глубоко тронут. Он сказал, что этот перевод – великий дар христианам Англии, равно как Библия, которую дал им ваш муж. Он сказал, что эти псалмы будут читать и петь в каждой церкви Англии, где духовники захотят, чтобы их прихожане почувствовали не только мудрость Господню, но и его красоту. Он также сказал, что если вы поведете королевский двор и все королевство к новому пониманию Слова, то станете новой святой.

– Главное, чтобы не через мученичество, – не удерживаюсь я от неловкой шутки. – Только нельзя допустить, чтобы стало известно, что их переводила я. Мое имя и имена моих фрейлин, особенно леди Марии и леди Елизаветы, не должны быть упомянуты в связи с этим переводом. Имена дочерей короля нельзя упоминать ни в коем случае. Да и сама я наживу множество врагов при дворе, если откроется, что я выступаю сторонницей чтения псалмов на родном языке.

– Согласен, – говорит он. – Паписты скоры на осуждение и критику, а вам ни к чему такой враг, как Стефан Гардинер. Значит, этот перевод будет известен только как епископские псалмы. Никому не надо знать, что это ваши исследования дали им жизнь на английском. Мой печатник умеет хранить секреты, да и он знает лишь, что перевод исходит от меня и что я служу при вашем дворе. Я не говорил ему, кто его автор, а он пребывает весьма высокого мнения обо мне. Слишком высокого, я бы сказал, потому что он считает, что именно я сделал этот перевод. Я отрицал это, но недостаточно сильно, чтобы он не бросился на поиски другого кандидата. По-моему, мы можем его напечатать, и вы не будете иметь к нему никакого отношения. Только вот…

– Только что?

– Мне кажется, что это печально, – искренне говорит Дэй. – Это прекрасный перевод, в который вплетены музыкальный ритм почитателя прекрасного, горячее сердце истинного верующего и язык серьезного писателя. Любой человек – и я говорю о любом мужчине тоже – был бы горд издать его под своим именем. Он бы хвастался им. И мне кажется несправедливым то, что вы вынуждены отрицать обладание таким даром. Покойная бабушка короля коллекционировала различные переводы и отдавала их в печать.

На моем лице появляется грустная улыбка.

– Ах, Джордж, – говорю я. – Вы искушаете меня тщеславием, но это не изменит того факта, что ни король, ни какой другой мужчина в королевстве не пожелают учиться у женщины, будь она даже королева. А бабушка короля была превыше всякой критики. Я отдам это в печать, как вы и советуете, и стану радоваться самому факту, что псалмы епископа, переведенные нами на английский, помогут направить паству к церкви короля. Но все должно происходить во славу Господа и короля. И я думаю, что всем нам будет лучше, если они будут изданы без моего имени на обложке. Нам всем будет спокойнее, если мы не станем афишировать свои убеждения.

– Но король любит вас; не может быть, чтобы он не гордился…

Джордж порывается поспорить, но раздается стук в дверь. Он тут же убирает манускрипт. В комнату входит Екатерина Брэндон, быстро кланяется мне, улыбается Джорджу и говорит:

– Король просит вас к себе, Ваше Величество.

Я встаю на ноги.

– Король направляется сюда?

Екатерина качает головой, но не произносит ни слова. Джордж догадывается, что она не хочет говорить при нем, и снова собирает манускрипты.

– Я поступлю с этими бумагами так, как мы договорились, – говорит он, кивает и выходит из комнаты.

– У короля разболелась нога, совсем плоха, – тихо говорит Екатерина, как только за Джорджем закрывается дверь. – Мой муж предупредил меня об этом, а потом послал с известием о том, что король желает видеть вас этим утром в своих покоях.

– Я должна пройти туда незамеченной? – спрашиваю я. В замке Уайтхолл между покоями короля и королевы существуют особые проходные комнаты. Я могу либо пройти через зал приемов, чтобы все видели, что я навещаю мужа, либо через соединяющую наши покои галерею, в сопровождении лишь одной фрейлины.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

9

Пс. 90:2–4.