Пока бьется сердце

Коллектив лаборатории Л. А. Орбели: 1-й ряд слева направо: 2-й Е. М. Крепс, А. В. Тонких, Л. А. Орбели, М. П. Бресткин, В. В. Стрельцов; 2-й ряд: Э. А. Асратян, Г. А. Меоникян, А. П. Аполлонов. Ленинград, 1929 г.

Во время учебы в Военно-медицинской академии Владимиру удивительно повезло. Лекции по физиологии читали знаменитые ученые: Иван Петрович Павлов и Леон Абгарович Орбели. До 1926 года кафедру физиологии в академии возглавлял Иван Петрович, а Леон Абгарович был его заместителем.

Лекции по физиологии всегда привлекали большое число слушателей. Любое теоретическое изложение сопровождалось строгими экспериментальными данными и демонстрировалось слушателям. Орбели приучал слушателей к мысли, что прогресс науки невозможен без борьбы мнений. И неудивительно, что физиология стала любимой наукой Владимира. Он увлекся решением проблем, связанных с авиационной физиологией и медициной: вопросами гипоксии, химическими сдвигами в организме, наступающими при кислородном голодании, и другими явлениями, возникающими во время полетов. Молодежь, увлеченная идеями своего учителя, отдавала научной работе все свое время, несмотря на довольно тяжелые условия, в которых приходилось учиться и работать. В аудиториях было холодно. Часто для проведения экспериментов им приходилось самим ловить беспризорных собак и кошек, прикармливать их из своего весьма скудного пайка. В академии слушатели получали военный паек, но он был так мал, что большинству из них приходилось подрабатывать на разгрузке вагонов и выполнять различные другие работы.

В 1926 году Владимир и Антонина заканчивают учебу в академии. Владимир был оставлен на 3 года в адъюнктуре для подготовки к научной работе.

Сейчас очень сложно понять, почему Антонина, всегда учившаяся на «отлично» не захотела остаться ни на одной из многочисленных научных кафедр академии, а стала работать в хирургическом отделении академической больницы. Может быть, мешала дочь, но для ухода за ребенком была вызвана из города Бирска ее сестра, тетя Маня, и все хлопоты были переложены на нее. А в 1929 году 14 апреля в больнице академии, расположенной на берегу реки Невы, родилась я. Владимир так ждал мальчика, а тут появилась белокурая, курчавая шалунья. Дали мне имя Светлана. Но в обиходе меня звали просто Мальчик Шурик. Хлопот и забот прибавилось. В доме у нас для помощи по хозяйству и уходу за нами кроме тети Мани появилась домработница – молоденькая девушка.

В начале 30-х годов теперь уже прошлого века комсомол взял шефство над Военно-Воздушным Флотом. «Летать выше всех, дальше всех и быстрее всех!» – это был призыв к молодежи. Всюду в стране организовывались аэроклубы, планерные и парашютные школы, кружки авиамоделистов, строились парашютные вышки. В газетах и по радио широко освещались успехи наших летчиков, парашютистов, воздухоплавателей. Была создана агит эскадрилья имени М. Горького. Эскадрилья состояла из нескольких самолетов, дирижабля, 4 воздушных шаров и 6-моторного самолета-гиганта «Правда». Командиром агитэскадрильи был известный журналист Михаил Кольцов. Агитэскадрилья летала по стране. Всюду ее с удивлением и восторгом встречало население и особенно молодежь. Ведь большинство из них видели самолет впервые. Летчики рассказывали о развитии авиации, парашютного и планерного спорта. Выполнялись показательные полеты с участием желающих. А желающих полетать было много. И у многих мальчишек и девчонок появлялось желание обрести крылья. Летайте! Прыгайте! Дерзайте! Так воспитывалось и закалялось наше поколение. Так воспитывалась любовь к Родине. И это были не пустые слова. Все подтверждалось делом.

Сестрички: Людмиле 6 лет, Светлане 1 год. Ленинград, 1930 г.

Я удивляюсь, как отец с его страстностью, убежденностью не смог вовлечь жену в круг своих интересов. Вместе бы так хорошо и дружно работалось. Если бы он смог убедить свою жену, мою мать, хоть раз пожить жизнью аэродрома, прыгнуть с парашютом, может быть, и она с огромным энтузиазмом влилась в когорту молодых исследователей-медиков. Может быть, совместная работа сделала бы и семейную жизнь более интересной. А так распорядок дня матери: дом, приемы больных, занятия с детворой и тревожное ожидание возвращения мужа из очередной командировки.

Отец часто улетал в командировки, которые нередко были сопряжены с большим риском для жизни. В 1932 году, находясь в командировке в Москве в НИИ ВВС РККА, отец провел на себе ряд весьма рискованных экспериментов. Впервые в нашей стране он произвел «подъем» в барокамере на высоту до 14 км. Начатые им исследования физиологии организма человека при выполнении высотных полетов показали их жизненную необходимость. Весной этого же года отец отправляется в Евпаторию для изучения влияния парашютных прыжков на организм человека. Чтобы избежать лишних поводов для разногласий, отец отправил нас на лето в Гурзуф, где мама устроилась работать на полставки врачом в детском санатории. Мы с сестрой с удовольствием барахтались в морской воде возле берега, по утрам принимали воздушные ванны под нежными лучами солнца. Море то завораживало нас своим величием, то вдруг, как взбесившийся дикий зверь, клокотало, грохотало и швыряло все вокруг. Восхищала его сила и мощь, а порой теплота и нежная ласка набегающей волны… В августе отец приехал в Гурзуф и вместе с нами провел свой отпуск. Из его рассказов маме я поняла, что он в командировке выполнил парашютный прыжок. Домой вернулись все веселые и загорелые.

Переезд в Москву

Командующий ВВС Яков Иванович Алкснис, внимательно следивший за деятельностью отца, предложил ему переехать в Москву и возглавить работу IV сектора Научно-исследовательского санитарного института (НИСИ) РККА.

Вскоре дома начались разговоры о переводе отца на работу в Москву и о нашем переезде. В 1933 году отец был переведен в Москву, и мы переехали в просторную светлую 4-комнатную квартиру. Сразу так много дел обрушилось на него. Он с головой ушел в решение многочисленных проблем, связанных с развитием новой науки – авиационной медицины.

А дома, между тем, разгоралась трагедия. После жаркого южного лета я заболела. Продуло правое ухо. В то время не было сильнодействующих антибиотиков. И вот меня перевезли в Москву и положили в Центральный военный госпиталь. Надо было срочно делать операцию – трепанацию черепа. Делал мне операцию замечательный человек, высококвалифицированный врач-отоларинголог, генерал-майор медицинской службы и мой большой друг Григорий Григорьевич Куликовский. Он всегда величал меня «моя птичка».

Григорий Григорьевич не хотел, чтобы я знала, что, делая операцию, боль причинял мне он. Мне сказали, что операцию делал другой врач, дядя Миша. Придя в сознание после наркоза, я махала кулачонками и кричала, что «этого дядю Мишу я в море утоплю!» Эта операция в дальнейшем закрыла мне путь в космос. В большой-большой палате лежала я одна, маленькая девочка. Часто с проверками работы госпиталя приходили члены правительства. Вот и в моей палате появились усатый Семен Буденный и Клим Ворошилов. Они весело поговорили со мной. На мою тумбочку они поставили большую матрешку, внутри которой находилось много матрешечек. В самой маленькой матрешке лежало шоколадное драже.

Выписавшись из госпиталя, я опять заболела – теперь уже дифтерией. Болезнь протекала в очень тяжелой форме. Да и организм мой после операции еще не успел окрепнуть. Крупнейших специалистов подняли на ноги. Но у всех приговор был один – излечению не подлежит. «Готовьтесь к худшему», – говорили врачи матери. Сквозь полудрему я слышала этот разговор. Мама тихо плакала. Когда очередное светило ушло, я открыла глаза и, глядя на нее, тихо сказала: «Не плачь, мамочка. Я не умру». И я начала поправляться. Плохо слушались руки, ноги, спина. Но я придумывала сама себе всякие игры, и постепенно мои конечности заработали.