Страница 4 из 25
В полете праздник души…
…Двадцать секунд до рубежа начала снижения, откуда начинается скрытый подход к полигону… Вон она, двугорбая сопка, похожая на верблюда. За ней – ровное, как стол, каменистое плато в морщинках и трещинах. Мороз зимой и палящее солнце летом потрудились над ним изрядно. Ни единого дерева, даже кустов, никаких привычных ориентиров.
Демин прибрал обороты двигателя, одновременно прижал пальцем кнопку радио:
– “Стремянка”, 231-й. Начинаю снижение.
– Снижение по заданию, 231-й, – торопливо, словно только и ждал доклада, выдал квитанцию руководитель дальней зоны.
Нос самолета опущен, и зеленоватое стекло по-весеннему окрашивает землю. Нарастание скорости, в деталях укрупняющиеся шероховатости подстилающей поверхности приобретают глубину и объемность. Отслеживая перемещение МиГа нутром, и не отрывая взгляда от мысленной точки, в которую надо попасть, выходя на предельно малую высоту – двести метров, Демин как-то по-новому ощущал синхронность своих действий и податливую отзывчивость истребителя. Все было радостно привычно и в тоже время иначе, чем всегда. И это состояние настороженной подобранности, растущее по мере приближения к земле, где уже по-другому, выпукло, воспринималось безжизненное, промерзшее, казалось, все живое похоронившее плато, на века затерявшееся в бескрайних степных просторах…
Секунда, две… тре-ть-я растянулась на плавном выводе… Демин чуть раньше взял ручку управления на себя, перегрузка вдавила немного резче обычного, стрелка радиовысотомера подсказала: двести десять и замерла на этой высоте…
Скорость – километр за четыре секунды… Она смазывает, растягивает, стирает все, что стремительно проносится под плоскостью. Она убивает посторонние мысли, чувства, желания… Она гипнотизирует, опасно завораживает, холодит в груди, съеживая сердце. Все, лежащее по сторонам вблизи, разворачивается, прежде чем ускользнуть назад, а дальнее остается на месте до поры до времени, исчисляемого секундами.
Плато оборвалось внезапно – третий поворотный. Стрелка радиовысотомера дернулась и невозмутимо зафиксировала триста метров, а чуткая стрелка задатчика курса торопливо развернулась в сторону полигона – Демин довернул самолет и снизился еще… Теперь под ним блестящей змеей петляла река с крутыми берегами. Демин шел по руслу и словно нанизывал ее извивы на вытянутый нос истребителя-бомбардировщика.
Сейчас будет контрольный ориентир – линия ЛЭП. Коротко доложить руководителю дальней зоны, в ответ получить лаконично: “Выполняйте, 231-й”.
Металлические опоры промелькнули в стороне, блеснув проводами и чуть приметными бусинками изоляторов. Демин снизился еще, обостренно чувствуя хирургическую точность своих движений. Кольцо горизонта стянулось, сопки по сторонам маловысотного коридора обрели величину. Краем глаза он отмечал их назойливое присутствие, хотя взгляд был устремлен только вперед. Где-то там, на приближающейся и ускользающей границе земли и неба, чуть в стороне от курса, должна замаячить вышка руководителя полетами на полигоне.
Демин глянул на радиовысотомер. Стрелка упрямо показывала двести метров, хотя несколько секунд назад рука зафиксировала сто пятьдесят и снижала истребитель до ста. Можно и до пятидесяти. Раньше это была его любимая высота. И ничего не замирало, не холодело, как сейчас. Казалось, вся жизненная сила, что есть в нем, притягивается, сливается в направлении взгляда, сосредотачивается в ладонях, и он понимает машину не мозгом, а телом – плечами, грудью под сбруей привязных ремней, икрами ног, брюшным прессом, и, прежде всего, тем местом, которое прочно припечаталось к парашюту в чаше катапультного кресла.
Когда скорость под девятьсот километров в час, а высота менее ста метров, когда все, что есть внизу, сливается в единый, пестрый поток, и ты сам сливаешься с этим потоком, а все в тебе самом – с самолетом; когда ощущения обостряются, и долгие доли секунды все живет настороженным Я, адреналин впрыскивается в кровь щедро… Смесь восторга и ужаса, испытанная им – подростком, когда отец впервые провез его на спортивном самолете на предельно малой высоте, давно переплавилось в стойкое чувство удовлетворенности. И вот теперь что-то нарушилось…
Демин с удивлением обнаружил, что ему не хочется снижаться, что нет желания влиться в скоростной коридор и испытать состояние лихости. Стрелка радиовысотомера слегка дрожала на цифре сто, и потребовалось усилие воли, чтобы сместить ее к восьмидесяти. До полсотни метров он снизиться не успел – полигон замаячил на горизонте остекленной головой вышки, похожей на зажженную от солнца свечу. Надо было набирать высоту для построения маневра, и вспотевшая ладонь охотно потянула ручку управления на себя. Напряжение отпустило, но в душе выпал осадок, пока всего лишь как неприятная взвесь, как будто родник души замутился.
“Так вот они, ставшие нормой перерывы в полетах как мстят… Раньше не замечал… Чего ждать еще?..” – пробилась из подсознания совсем не нужная сейчас мысль, и Демин плотно прижал кнопку радио.
– “Полянка”, 231-й. Иду к вам, триста, условия подхода…
– 231-й, к первому, триста, полигон свободен. Ветер двести семьдесят градусов пять метров в секунду. Цель сто пятая. Работу разрешаю, – не сразу откликнулся майор Веслов. Голос простуженный и чуть запыхавшийся, видимо, спешил руководитель полетами к микрофону с нижнего этажа, где топится печь.
– 231-му сто пять. Работу разрешили…
Пять секунд слизнули около полутора километров. Стремительно набирая высоту, Демин окольцевал полигон, цепко схватывая взглядом все, что было в пятикилометровом квадрате, опаханном неровными бороздами.
В центре – солидных размеров круг с крестом посередине. С высоты он похож на пуговицу, пришитую белыми нитками, с ободком, выведенным тоже чем-то белым. В стороне – выложенные камнями контуры каких-то строений. Колонна танков, БТР и чего-то, напоминающего грузовики. Давно и вдрызг разбитые зенитные установки, две шеренги самолетов, нашедших здесь свое последнее расстрельное пристанище.
Для начала по заданию – сброс практической бомбы. Цель номер сто пять – тот самый круг-пуговка, обведенный белым. На грязно-коричневом фоне с белесыми штрихами снега, в легкой приземной дымке он заметен не четко.
– 231-й. Маневр, – чувствуя внезапное волнение, доложил Демин.
– 231-му – маневр, – как эхо откликнулся майор Веслов.
Боевой разворот – любимая закорюка в небе. Ручка управления, слегка сопротивляясь движению Демина, идет по диагонали, тело наливается пятикратной тяжестью, и кажется, что не самолет выписывает невидимую линию в небе, а он сам вдавливает ее, впечатываясь в синеву. Стрелка высотомера несется по кругу, отсчитывая метры, таща за собой медлительную маленькую. Краем глаза Демин фиксирует: перевалило за тысячу триста. Вот он, этот восхитительный миг атаки! Миг собранности и воли, помноженный на экстаз охотника. Он неосознан, необъясним… потому что на это нет времени – отсчет идет на доли секунды.
Крен под сто пятьдесят – квадрат полигона с мишенью-пуговкой переворачивается, скользя уже в верхней части фонаря кабины самолета. Голову задрать, насколько позволяет заголовник катапультного кресла, шея повернута до хруста, взгляд исподлобья… Мозг вычисляет, интуиция подсказывает, опыт вносит свои поправки. Все должно совпасть: скорость, высота, крен, когда строишь мысленную линию полета, по которой истребитель поля боя должен выйти в нужную точку со временем, которого хватит на прицеливание, и углом, соответствующим единственно необходимому…
Резко опустив нос МиГа и разгоняясь в пикировании, Демин прибирает обороты двигателя… Зелень лобового стекла теперь снова окрашивает несущуюся навстречу землю со всем, что распласталось на ней. И поверх всего – светящееся пятно прицельной марки с уменьшающимися черточками дальности, расположенными по кругу…
Палец не сразу откидывает колпачок над боевой кнопкой на тыльной стороне ручки управления – дрянные перчатки!..Причем здесь перчатки? Он не точно выдержал траекторию. Исправляя, завяз в ошибке… Чувство неуютности, неудобства, как будто не на ту ногу натянул сапог… Еще можно исправить, еще целых три секунды… Марка прицела светящейся точкой ползет по земле, подбираясь к “пуговке”, разросшейся до размера чайного блюдца. Пунктир вокруг марочки уменьшается, словно тает…