Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 115 из 131



Командующий отказался брать защитника; он признал себя единственным виновным в сдаче «Бедового». Он кратко обрисовал ход битвы до своего прибытия на торпедный катер, он охарактеризовал все усилия экипажа «Бедового» по спасению его жизни. Рожественский утверждал, что не терял сознания и виновен в поведении экипажа. Остальные обвиняемые не признали своей вины. Но все они утверждали и то, что Рожественский в сдаче не виновен ввиду потери сознания. Суд длился шесть дней. Финальное заседание суда продолжалось десять часов. Вердикт приговаривал де Колонга, Филипповского, Баранова и Леонтьева к смертной казни с одновременной просьбой к государю изменить наказание на десятилетнее тюремное заключение, принимая во внимание усталость обвиняемых на момент совершения преступления и их благородное желание спасти командующего. Рожественский и остальные обвиняемые были оправданы.

Гораздо более долгим был процесс адмирала Небогатова. Судьи слушали дело пятнадцать дней. Но в данном деле было меньше «тонкостей», было очевидно, что обвиняемые нарушили присягу. Четыре эскадренных броненосца под руководством находящегося в великолепной физической форме адмирала сдались в руки противника — этот факт невозможно было оспорить. Еще до прибытия Небогатова и его людей в Россию царь лишил их воинских званий. Можно ли было назвать это решение несправедливым, если уже в августе 1905 г., когда Россия находилась в состоянии войны с Японией, три броненосца Небогатова уже служили в японском военно–морском флоте? Аргументация защиты Небогатова не украшает морской флот. Небогатов и капитаны «Николая Первого», «Апраксина» и «Сенявина» были судом приговорены к смерти. (На эшафот их так и не поставили, но они провели долгие годы в тюрьме). Четверо офицеров приговаривались к четырем месяцам заключения. Остальные были оправданы.

Стессель, Фок и Смирнов зимой 1906 г. были отданы под военный трибунал. В деле Куропаткина криминала найдено не было, и он воевал в русской армии и в Первой мировой войне. (При большевиках он был школьным учителем и умер своей смертью в 1923 г.). Как (косвенно) ни пытался царь Николай «отстоять» генерала Стесселя, тот был признан виновным за сдачу Порт — Артура («не созвал соответствующий военный совет и знал, что предшествующий военный совет был против сдачи»). Его приговорили к расстрелу; приговор не был приведен в исполнение, но он провел много лет в тюрьме. В ходе процесса генерал Ноги статьями в европейских газетах пытался косвенно помочь Стесселю, оправдывая сдачу Порт — Артура. (Когда генерал Ноги совершил самоубийство, «священник из Москвы» принес его семье фимиам). Фока признали виновным за распространение подрывных слухов, но он был освобожден без наказания.

Но доблесть наряду с предательством забыты не были. Капитан второго ранга Смирнов был оправдан.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ВМЕСТО ЭПИЛОГА: СЛЕДУЮЩИЕ ПОЛВЕКА

Если Японии не дать свободы на Дальнем Востоке, существует опасность того, что она придет к сговору с прежним противником. С Россией, простершейся нейтрально между ними, Япония и Германия сформируют чрезвычайно мощную комбинацию, которая будет угрожать всем союзным владениям в Азии.

Итоги войны

Полковник Акаси, один из главных инициаторов русской революции, отбыл на родину 18 ноября 1905 г. Восстания в прибалтийских губерниях не позволили русским послать на Дальний Восток 20‑ю армейскую группу. В ходе своей подрывной работы против России Акаси потерял только трех агентов. Среди них армейский капитан совершил самоубийство в ходе следствия, второй был выслан на поселение в Сибирь, о третьем ничего не известно. Но «Сириус» и «Джон Графтон» были выкуплены революционерами и продолжали доставку оружия повстанцам и подрывным элементам. Русско–японская война мощно вторглась во внутреннюю эволюцию России.



Придя к власти в Польше в 1918 г. маршал Йожеф Пилсудский наградил пятьдесят одного японского офицера высшей наградой возрожденной Речи Посполитой — орденом «Виртути милитари».

Война России с Японией вызвала подъем национального чувства в Китае. Юань Шикай убедился, что японские обещания военного времени — несерьезны. Япония захватила Ляодунский полуостров не для того, чтобы вернуть его Китаю, императорскому или республиканскому. Пекин не имел выбора и вынужден был согласиться на японское владение Южной Маньчжурией. Их огромные услуги японцам в ходе войны не были вознаграждены. А в 1906 г. в Японии пребывали уже 15 тысяч китайских студентов. Среди них был будущий генералиссимус Чан Кайши, президент Китайской республики. Когда Сунь Ятсен прибыл из Европы, эти студенты послужили базой его революционной деятельности.

Японские разведчики — генерал–майор Сенба и полковник Аоки, «дружившие» с Юань Шикаем и тесно сотрудничавшие с китайской разведкой, полагали, что возвысившаяся Япония должна твердо закрепиться в трех маньчжурских провинциях, что послужит для Японии превосходным плацдармом для превращения в японскую зону влияния всего Китая. Когда огромные китайские силы будут руководиться японскими офицерами, мир еще вздрогнет. Произойдет колоссальная перемена в относительной силе Японии визави Европы и Америки. Аоки рекомендовал японским офицерам носить особую форму, которая идентифицировалась бы как китайская. Майор Идогава рекомендовал создание особых полицейских школ в Маньчжурии; он предлагал также наладить под руководством японцев строительство сети железных дорог и госпиталей. «Коррупция и неэффективность Китая должны быть преодолены японским руководством его развития».

Еще хуже досталось корейцам. Представлявший националистов молодой Ли Сын Ман обратился за помощью к президенту Теодору Рузвельту, но уже подписано было тайное соглашение Тафт — Кацура, согласно которому Корея выдавалась Японии. Корейский император жаловался в Вашингтон на японское всевластие в стране, но Вашингтон молчал. Маркиз Ито прибыл в Сеул, чтобы заставить императора, на которого японцы смотрели как на про–русского, согласиться на принятие японских финансовых и дипломатических советников. В Сеул вошли японские войска, и императору ничего не оставалось, как согласиться на фактическое превращение Кореи в японский протекторат. Корейский император писал президенту Рузвельту: «Я объявляю, что так называемый Договор о протекторате, заключенный между Кореей и Японией, был навязан на острие меча и поэтому не может считаться законным. Я никогда на него не соглашусь». Но американцы уже перестали смотреть на Корею как на независимое государство. Т. Рузвельт пишет: «Мы не можем вмешиваться в корейские дела, выступая против Японии». Так же вела себя и Британия.

Корейский император обратился в арбитражный международный суд в Гааге. Безо всякого результата. Молодой кореец застрелил Ито, и тогда Япония попросту аннексировала Корею.

Токио пришел к выводу, что Портсмутский мир ознаменовал превращение военно–морского флота США в великую силу на Тихом океане. Японцы оценили посредничество Рузвельта в споре Витте с Комурой как двусмысленное. Дело осложнили законы штата Калифорния, которые по существу поставили японских иммигрантов в положение париев. В Калифорнии обыденным был вопрос: зачем платить шесть долларов белому строителю, если японский трудолюбивый иммигрант сделает все гораздо лучше за полдоллара? Примерно так рассуждали в штатах западного побережья, указывая на дешевую азиатскую рабочую силу. Но строители и все прочие, кто страдал от азиатской конкуренции, неистовствовали по поводу активной японской и прочей азиатской иммиграции. И федеральные законы не снимали межрасового напряжения. Гнев рос и в Японии, чьи победы способствовали укреплению национального самоуважения. На горизонте появилось облако, от которого, конечно, было еще далеко до Пирл — Харбора, но направление эволюции двусторонних отношений уже обозначилось.

Прибыв в Японию во второй раз (уже после подписания Портсмутского мира) дочь президента Рузвельта Алиса немедленно почувствовала отчуждение японцев. В конечном счете, мир, подписанный Комурой стал видеться в Японии как унизительный финал полутора лет военных триумфов. Но Рузвельт частично этого и хотел. Победу при Цусиме он оценил как «победу Азии над Европой». Он знал, что имеют в виду в Калифорнии, когда говорят о «желтой опасности».