Страница 70 из 74
Что ж, это называется изрядно бахвалиться, и настолько уж диким это собственно возможно всё же и не было в момент кульминации волны «Beatles», по крайней мере у нас здесь. Разумеется, следует помнить о том, что у Фидлера перед глазами американский образчик и что Америка, точно как и в случае сексуальной волны, всегда идет далеко впереди на том пути, где Германия как раз делает первые шаги. Но даже если Фидлер утрировал и как истинный американец хочет из веяния моды сделать мировой переворот, то пожалуй всё же есть зернышко правды в том, что он пишет.
Немецкий католический врач, Иоахим Бодамер, исходя из совершенно другой точки зрения, сделал совершенно подобные констатации и выразил совершенно аналогичные опасения. Правда, в отличие от Фидлера, он видит корень всего зла в технике, которая лишила мужчин души, мужественности: «Его преимущественно технические умения явно гипертрофированы за счёт качеств, которые прежде были непременными для определения и проявления мужественного». Но далее продолжается совсем как у Фидлера: «Мужские идеалы, такие как честь, рыцарское поведение, благородный образ мыслей, снисходительность и доброта не обязательны ни для среднего мужчины, ни для сомнительной элиты, поскольку они стали непрактичными, нереальными — из чего проистекает то, что определение и сущность мужественности претерпели изменение. Мы больше не знаем, что такое мужчина, поскольку у нас нет идеала, по которому мы можем сверяться».
Мне всё же, прошу прощения, это кажется немного преувеличенным. В конце концов, если на то пошло, мы знаем, что такое мужчина. Но то, что у мужчины как такового в настоящее время дела плохи, что он не знает наверняка, чего он хочет и что он должен делать, что часто он представляет из себя несчастную фигуру, и запросто самому себе, другим мужчинам и даже женщинам отчасти действует на нервы, короче говоря — что он, если в конце концов написать понятным газетным немецким языком, находится «в кризисе», что ни с того ни с сего появилось нечто такое, как «мужской вопрос»: в этом я соглашусь с Фидлером и с Бодамером. И у меня даже есть свои собственные предположения о причинах этого. По моему мнению, они не в технике, в автоматизации, в атомной бомбе или в противозачаточных таблетках — или, во всяком случае, не только в них. Мужчина будет ещё использоваться в качестве работника, возможно даже ещё при случае когда–то в качестве воина и совершенно определённо — как любовник, мужчина и отец. И ему всё ещё к лицу быть рыцарственным и добрым, и он всё ещё имеет кое–что от успешности в своей профессии. Но, правда, уже не столь много, как прежде. Всё — почти всё — сегодня устроено так, что мужчины получают от этого несколько меньше удовольствия, чем ещё совсем недавно. Требования возросли, а вознаграждения убавились.
А именно, мужчина, если наконец сказать откровенно — боюсь, что эта мысль прозвучит чрезвычайно шокирующее — стал жертвой мировой революции. Мировая революция, в которой мы живём уже более половины столетия, то есть с Великой Октябрьской революции в России 1917 года, это революция равенства, революция против всех привилегий, и она касается также и мужчины потому, что он ведь тоже принадлежал к привилегированному классу — а именно к привилегированному полу.
В начале нашего столетия мужчина, как известно, был ещё венцом творения, во всяком случае, он мог считать себя таковым, поскольку этого никто, за исключением пары суфражисток, серьёзно не оспаривал — а именно, чтобы сказать точно, им был белый и богатый, благородный и образованный мужчина зрелого возраста. Сегодня это несчастное создание в качестве белого в действительности уже более не в лучшем положении, чем цветной, в качестве богатого, видит бог, более нисколько не лучше неимущего, в качестве благородного уже давно нисколько не лучше буржуа, даже образованный более нисколько не лучше необразованного, и в качестве мужчины он также более нисколько не лучше женщины, да и даже как зрелый мужчина он нисколько не лучше молодого человека (или молодой женщины).
Мужчина в любви только в гостях
Мужчины больше не являются господами, в буквальном смысле: господин — это тот, кто повелевает другими, а сегодняшние мужчины больше не повелевают никем, даже своими женщинами, даже своими выросшими детьми, да и сами собой большинство из них больше не повелевают.
Ещё за два поколения до нынешнего времени было множество тех, кто был таковыми, вовсе не только пара избранных. Независимый мужчина, господин, был так сказать нормальным явлением среди мужчин, целью для каждого, а для большинства — или, по меньшей мере, для очень многих — также и достижимой целью. Крестьянин в своем собственном хозяйстве, ремесленник в своей собственной мастерской, самостоятельный купец в своей конторе или в своей лавке, капитан на своём судне, а также и самостоятельный предприниматель, мелкий, средний или большой: все были «своими собственными господами», и кроме того, все они господствовали еще над парой других.
Сегодня, как по мановению злого волшебника, почти все мужчины стали некоторым образом служащими — даже самые могущественные, сами министры и генеральные директоры по сути своей больше не являются ничем иным, — а пара «самостоятельных» личностей, существующих как прежде, находятся как на тающей льдине в оттепель. И у них тоже лишь кажущаяся самостоятельность, и они знают это. Больше нет самостоятельности для мужчин, а настоящего господства и подавно, равно как и величия.
Хуже всего обстоят дела для мужчин в возрасте около пятидесяти — раньше это были «лучшие годы», «возраст мастерства» — в котором мужчина лишь достигал своих истинных высот. Сегодня он в этом возрасте неизбежно превращается в «пожилого служащего», над которым сгущаются тучи. Он вынужден бояться за свое положение и сносить унижение, поскольку он не так легко сможет найти другое место. А дома, где он появляется вечером угрюмым и раздражённым, его тоже ожидают скорее критика и сочувствие, чем восхищение. Мужчина пятидесяти лет должен сегодня очень напрягаться, если он хочет более–менее устоять перед своей равноправной, но разочарованной женой и перед своими прогрессивными и в остальном ничем не озабоченными детьми.
Коротко говоря, мужчина, если сравнивать с положением, которое у него было сто, да даже ещё пятьдесят лет назад, несколько опустился, или, скажем так, он вынужден был спуститься вниз на пару ступеней. Он, в своей мужской сущности, деклассирован, и его проблемы — это проблемы деклассирования: проблемы приспосабливания.
Такие проблемы не являются неразрешимыми; и, говоря тихонько на ухо, возможно на длительную перспективу вовсе и не такое уж плохое дело, что мужчина сошёл со своего павлиньего и львиного трона, на котором он сидел ещё за два–три поколения до того.
Бородатое величие, в котором успешный мужчина блистал сто или еще пятьдесят лет назад — король на своем дворе или на своем предприятии, король в своём уютном доме, милостивый или немилостивый абсолютный владыка, перед которым с восхищением трепетали его служащие и его дети, и у которого любимая маленькая женщина, также при случае слегка трепеща, читала каждое желание в его глазах — это величие, возможно, было для мужского характера не совсем полезно, как восхвалители прошлого нынче охотно допускают. В нём без сомнения было что–то развращающее. У поколения Бисмарка оно порой ещё было, в общем и в целом, неким плюшевым образом, довольно великолепным; во времена же Вильгельма II оно было уже часто совершенно смехотворным.
Революция против этого несколько слишком дешёвого мужского величия пожалуй должна была прийти, она также пожалуй должна была стать успешной. Однако естественно сначала неприятно быть жертвой успешной революции; и понятны раздражительность и досада, оплакивание горькой участи и растерянность мужчины, который неожиданно вынужден был заметить, что мир изменился не в его пользу и что отныне ему отказано в силе и в величии.
Тем более что у мужчины отнято как раз то, что — по крайней мере в последние сто лет — возможно было самым прекрасным в нём. Мужчины — чувствительные и тщеславные создания, гораздо тщеславнее женщин, чьё тщеславие безобидно и наружно. Тщеславие мужчин безмолвнее и уходит гораздо глубже. Женщины — если мне будет позволено повториться — желают быть любимыми. Мужчины в сущности не стремятся быть любимыми или хотят быть ими только в индивидуальных исключительных случаях (женщина в любви — дома, мужчина — в гостях).