Страница 22 из 74
Консервативный государственный мыслитель и также несомненно внушающий доверие свидетель, Алексис де Токевиль, дал конституционным идеям Парижской Коммуны наиболее убедительный аргумент. Он пишет: «В общине заключается сила свободных народов. Муниципальное самоуправление для свободы — это то, что народная школа для образования: оно приносит её в пределы досягаемости всех, оно делает её для простого человека ощутимой. Без муниципального самоуправления, даже если нация и получит весьма свободную конституцию, она не получит тем самым истинного инстинкта свободы. В такой нации при формальной демократии врождённый деспотизм государственности будет всегда снова проявляться».
Народная школа свободы — это неплохое название для Парижской Коммуны. Это школа, в которой все мы и сегодня можем кое–что выучить. Однако в 19 веке эта школа была разрушена в жестокой гражданской войне. И у этой гражданской войны были последствия, которые простираются вплоть до наших дней.
Армия нападает на столицу
2‑го апреля 1871 года, в Вербное воскресенье, в Париже услыхали гром пушек. Сначала люди подумали, что где–то производится салют. В действительности началась гражданская война. Премьер–министр Тьер ни на мгновение не смирился с поражением 18 марта, когда он со своими министрами и армией вынужден был бежать из Парижа. Важнейший парижский форт, Мон Валерьен, он снова занял уже на следующий день, деморализованные войска были в Версале снова вымуштрованы дисциплине, наскребли новые войска из Нормандии и Бретани, и 1‑го апреля Тьер поведал Национальному Собранию: «Одна из лучших армий, какой когда–либо обладала Франция, вновь создана в Версале. Добрые граждане могут быть спокойны: борьба будет мучительной, но краткой».
У него теперь было всего примерно шестьдесят тысяч человек, и на следующий день им был отдан приказ на их первое испытание: победить внешние посты Коммуны в предместье, три бригады против трёх батальонов, дело беспроигрышное. Всё затем произошло также в соответствии с планом. Три батальона парижской Национальной Гвардии были вытеснены после отчаянной обороны. Париж вскричал — крик более от негодования, чем от страха. Что за наглость! Коммуна вам покажет! Вечером 2 апреля в Париже зазвучали набатные колокола, Национальная Гвардия поспешила к своим местам сбора, и повсюду был слышен призыв: «На Версаль!»
Исполнительная комиссия Коммуны была против марша на Версаль. Однако милицию горожан, Национальную Гвардию было невозможно удержать. После полудня понедельника они направились тремя колоннами общим числом пятьдесят тысяч человек на Версаль.
При этой первой и единственной наступательной акции парижан во время гражданской войны выяснилось, что Национальная Гвардия не была полевой армией. В своих собственных городских кварталах, где они знали каждый камень, среди своих семей и соседей, эта милиция горожан была действительной силой; они доказали это 18 марта. В открытом поле они были толпой растерявшихся людей. Это проявилось теперь при вылазке 3 и 4 апреля.
Ничего не было подготовлено, всё только импровизировалось, работы генерального штаба не было. Национальная Гвардия маршировала на Версаль без провианта, без палаток и материала для бивуаков, без санитаров, даже пушки были оставлены в Париже. Некий хроникёр нашёл, что колонны, маршировавшие посреди улицы, напоминали «более массу весёлых экскурсантов, которая отправляется на пикник, чем на нападающие войско, которое выступает в поход на страшную позицию».
Когда первые ядра пушек из Мон Валерьен врезались в тесно сомкнутые ряды, разразилась паника. Тем не менее в рукопашном бою вскоре после этого удаль была. В особенности браво сражалась самая южная из трёх колонн, под командованием отважного литейщика Эмиля Виктора Дюваля. Она заняла высоты Шатильона и часами удерживала их от неистовых контратак после морозной ночи с голодными желудками.
«Ни шагу назад!» — командовал Дюваль. Однако между тем войска Версаля обошли его слева и справа и окружили его войско. После последней отчаянной контратаки во вторник пополудни они вынуждены были сдаться. При этом версальцы впервые показали, как они предполагали вести эту войну. Их командующий, генерал Виной, остановил пленных: «Кто зачинщики?» Эмиль Виктор Дюваль и с ним два его командира батальона выступили вперед. «Расстрелять!» — приказал генерал Виной. Затем он приказал выхватить всех пленных, которые носили армейскую форму. Они также были расстреляны.
Национальная Гвардия потеряла ещё одного достойного восхищения вождя в этот день — Густава Флоренса, молодого предводителя снайперов из Беллевиля, командовавшего северной колонной и который также попал в плен. Когда он обратился к конному версальскому офицеру, чтобы выразить протест против жестокого обращения с его плененными людьми, тот вытащил свою саблю и страшным ударом рассёк череп безоружного Флоренса.
Возможно, что эти злодеяния были причиной того, что поражение не подействовало на парижан деморализующим образом. Ярость была сильнее разочарования. Национальная Гвардия потеряла тысячи своих лучших людей, но её воля к борьбе всё еще не была сломлена. Что было несколько подавлено на некоторое время — это самоуправство войск. Коммуна пыталась теперь взять в свои руки гражданскую милицию. Ещё вечером 3 апреля она назначила военного комиссара и дала ему полномочия реорганизовать Национальную Гвардию. Это был Густав Поль Клузере, который, как и его заместитель и позже его преемник Луи Россель, был кадровым офицером.
Клузере отличился во время Крымской войны, позже из–за дуэли был изгнан из армии, переселился в Америку и там в гражданской войне в армии Северных Штатов был произведен в генерал–майоры. В 1870 году во время войны против немцев его патриотизм привёл его обратно во Францию.
Россель, молодой человек, капитан в императорской армии, при капитуляции у Метца в октябре 1870 года авантюрным образом избежал немецкого пленения. В зимней войне он отличился в армиях Гамбетты и был произведен в полковники. 19 марта он написал письмо военному министру правительства Тьера: «Мой генерал, поскольку я сегодня из опубликованного в Версале сообщения сделал вывод, что в этой стране за власть борются две партии, то я не стал медлить с тем, чтобы присоединиться к той стороне, в рядах которой нет капитулировавших генералов».
Клузере и Россель были квалифицированными военными специалистами, но в Коммуне они были чуждым элементом, и всё время своего командования они вели нервирующую малую войну с Национальной Гвардией. Они горько жаловались на неразбериху и на «сварливые и ревнивые» комитеты, эти «дикие растения революции». Разумеется, при этом со своей точки зрения они были полностью правы, когда хотели навести порядок и из стада баранов сделать армию. Это был Сизифов труд; и можно лишь поражаться, что тем не менее они добились некоторого успеха.
Потому что он у них был. Успешная оборона Парижа на протяжении пяти–шести недель — это в основном их заслуга. Из отобранных частей они создали фронт и в кровопролитной войне на истощение остановили перед воротами города наступление версальцев, которое было развернуто в полную силу после 4 апреля.
Когда Россель 10 мая оставил свой пост — Клузере был смещён десятью днями ранее — версальцы едва ли продвинулись на шаг дальше. Конечно, лучшие части Национальной Гвардии при этом медленно теряли людей, а замены им не было. Действительный боевой состав Национальной Гвардии — номинально имевшей более трёхсот тысяч человек — 18 марта составлял около ста тысяч человек. К середине мая он сократился до примерно тридцати тысяч человек. Армия Версаля также сильно пострадала. Однако её потери могли быть возмещены; и как раз в эти дни она получила усиление, решившее исход войны.
Это усиление пришло из немецких лагерей военнопленных, где всё ещё сидела вся императорская армия, сведённая в батальоны и иногда даже в дивизии, отдохнувшая и полностью годная к применению — армия Седана и Метца, более трёхсот тысяч человек.