Монтенегро (ЛП)

И Сораида действительно оказалась превосходной хозяйкой и непревзойденной поварихой, способной из самых неожиданных продуктов сотворить настоящее чудо, и благодаря своим талантам и золотым рукам толстяка, вскоре превратила свой дом в одно из самых гостеприимных мест в Новом Свете.

— И каковы местные жители? — тут же поинтересовалась донья Мариана.

— Мирные и приветливые.

— Я пока ни одного не вижу.

— Каждому кулику — свое болото, — весело ответила Сораида. — На Эспаньоле у нас был печальный опыт слишком близкого соседства, и теперь мы решили, что, если хочешь жить с ними в мире, лучше держаться на расстоянии. Хотя кроме моего толстяка мне никто и не нужен.

— И что нового в Санто-Доминго?

— Я расскажу вам миллион новостей. Но всё по порядку. Сначала ужин.

10 

Его превосходительство капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе и владелец острова Гомера, однажды прекрасным летним утром познакомился с доньей Аной де Ибарра, утонченной дамой из высшего севильского общества. Огромные, мечтательные черные глаза и стройная фигурка юной девы заставили его на время забыть об опустошительной ярости, неустанно терзающей сердце.

Почти целый год жажда мести бывшей супруге дремала где-то на задворках его души, но когда осмотрительный дон Томас де Ибарра вежливо сообщил, что обручил дочь с молодым родственником, поскольку виконт, похоже, не намерен вести ее к алтарю, взбешенный капитан пришел к выводу, что воспоминания об Ингрид Грасс будут преследовать его, пока он не похоронит их под двухметровым слоем земли.

Как добропорядочный христианин, он понимал, что не имеет права просить руки доньи Аны, да и никакой другой Аны на земле, пока жива ненавистная немка. К тому же он знал, что родство с католическим королем Фердинандом лишает его всякой надежды получить от Папы Римского аннуляцию брака.

По этой причине в тот день, когда ворота особняка дона Ибарры окончательно захлопнулись за его спиной, виконт был так зол и хмур, что направился в постоялый двор «Красная птица», где когда-то состоялась его странная дуэль со знаменитым и всеми обожаемым искателем приключений Алонсо де Охедой.

После того безумного вечера он завел дружбу с хозяином постоялого двора, Перо Пинто, и тот шепнул по секрету, что корабли под предводительством командора Франсиско де Бобадильи отплывают в Санто-Доминго, чтобы сместить Христофора Колумба с должности губернатора Индий, и уже готовы поднять якоря.

— То есть как это? — поразился виконт. — Монархи и впрямь решили сместить Колумба?

— Это дело решенное после многочисленных беспорядков на Эспаньоле, — ответил трактирщик, словно речь шла о том, что не нуждается в доказательствах. — Вы что, так втюрились, что уже и не знаете, что происходит в мире?

— До меня доходили слухи, но об этом болтают уже столько времени, что я и не думал, будто слухи станут явью.

— Ну так теперь стали, — заявил трактирщик довольным тоном человека, знающего всё на свете. — Чашу терпения их величеств переполнили известия о том, что адмирал заключил договор с генуэзцами и готов отдать Эспаньолу им. Можете себе представить? Остров, за который отдали жизни многие храбрые кастильцы, эта свинья собиралась вручить генуэзцам.

— Ни за что не поверю, что адмирал — изменник! — возмутился виконт. — Во что угодно поверю, только не в это!

— Изменник? — негодующе воскликнул Перо Пинто. — Да ему и в голову не придет считать это изменой, ведь он же и сам генуэзец.

— Это не доказано.

— Доказано, — понизил голос трактирщик. — Я точно знаю, потому что кузен моей женушки служит помощником кондитера самого епископа Фонсеки, королевского советника по делам Индий, и в курсе всех дворцовых интриг. Вице-король — обращенный иудей и генуэзец!

— Да пусть бы и так, я все равно не верю, что его лишат всех привилегий. В конце концов, ведь это он открыл Новый Свет.

— Да, а вместе с ним еще сотни добрых христиан, — поспешил ответить собеседник. — Но большинство из них ныне повешены или нищенствуют, в то время как адмирал купается в золоте, наслаждается неограниченной властью и порабощает несчастных дикарей, которые мрут как мухи, стоит им сюда прибыть. Это как плохое вино — они не переносят плавание через океан, скисают, и приходится от них избавляться. Я купил одного, так он и двух месяцев не протянул.

— Сожалею.

— А уж я-то как сожалею! Видели бы вы, что осталось это этого птенчика, за которого я отдал столько мараведи! — он сплюнул было на пол, но попал себе на ногу, и тут же раздраженно растер плевок. — Да за эти деньги я мог бы купить превосходного сенегальца. Меня попросту надули! А виноват в этом не кто иной, как этот чертов «фараон», проклятый Богом генуэзец.

Он с ворчанием удалился, чтобы обслужить нетерпеливого слепого, громко стучащего по столу с требованием обеда. А рассеянный виконт де Тегисе потихоньку напился до бесчувствия, хотя в его голове крутились мысли (правда, она и без того шла кругом) о только что услышанных новостях.

На следующий день в полдень, одурманенный изрядным количеством превосходного вина, которое в полном одиночестве, зато с большим энтузиазмом пил почти всю ночь, капитан де Луна облачился в лучший наряд, прицепил к поясу кинжал и шпагу, призванные во всеуслышание провозглашать статус благородного кабальеро и доблестного воина, и отправился прямиком в резиденцию командора Франсиско де Бобадильи, чтобы испросить у него аудиенции, ради чего, нисколько не смущаясь, представился как виконт и дальний родственник короля Фердинанда.

Он увидел перед собой человека неопределенного возраста, худого, даже истощенного, с желтоватым лицом, на котором ярко горели черные глаза; но даже огонь этих глаз не искупал непривлекательности — длинного острого носа и тонких поджатых губ, которые, очевидно, даже в детстве не знали, что такое улыбка. При виде гостя Бобадилья заговорил сухим деревянным голосом, больше подходящим инквизитору или палачу, нежели будущему губернатору Индий:

— Итак, чего же вы от меня хотите?

— Хочу поступить к вам на службу, чтобы помочь исполнить трудную миссию, с которой вас послали, — смиренно ответил виконт де Тегисе.

— В каком качестве?

— Капитана вашей личной охраны, если позволите. Мой клинок долго служил монархии, я совершил немало подвигов, которыми могу гордиться.

— Мне не нужна охрана.

— Нет, нужна, если, как утверждают, вас посылают для того, чтобы сместить вице-короля.

— Для подобной миссии мне хватит и письменного приказа их величеств.

— А если дон Христофор откажется подчиняться?

— Он тут же совершит государственную измену.

— И кто же заключит его в тюрьму? Вы лично?

Тощее лицо сурового и вечно хмурого командора вытянулось еще больше, а уродливый изгиб рта искривился так, что лицо превратилось в отвратительную театральную маску.

— Даже адмиралу не придет в голову не подчиниться королевскому приказу, — сказал он, почти не разжимая губ.

— В таком случае не вижу причин для вашего плавания, — насмешливо ответил виконт. — Разве Колумбам не шлют корабли с рабами взамен на золото с рудников? Разве не такие приказы он получил от монархов?

— Ваша наглость возмутительна!

— Но заставила вас задуматься. Ведь так?

— Возможно.

— Спросите себя, в каком вы окажетесь положении, если в Санто-Доминго, в сердце своей вотчины, где за его спиной стоят братья и приспешники, дон Христофор решит обойти вниманием королевские приказы.

— Он не посмеет!

— А как вы думали несколько лет назад — посмеет ли он пересечь Сумрачный океан?

— Думал, что не посмеет.

— Но он это сделал.

— Этого никто не станет отрицать.

— Так что же?

Невозмутимый командор, вечно складывающий руки как для молитвы — можно подумать, в детстве его убедили, будто этим жестом он заслужит место в раю — долго рассматривал висящую над камином картину «Страсти Христовы», словно только что обнаружил на ней нового персонажа, и наконец, когда уже можно было подумать, что его мысли пребывают где-то совсем в другом месте, сказал, обращаясь к картине: