Страница 10 из 17
– Эй! Кузя! – гаркнула Солдаткина. – А ну-ка иди сюда!
Кузя, прижимаясь к заплоту, прошлепал калошами к сельсовету, шаркнул рукавом по мокрому носу и с интересом уставился на Татьяну.
– Чо?
– Чего базлаешь каждое утро? Кругом обойти лень?
– Тимоня обещал меня целу неделю на закорках перевозить. А еще каждый раз сухарь дает.
– Это за што такая честь?
– Я на лето у него гусей пасти подрядился.
– А за што финагента Антипова чуть не угробил?
– Фашист он. Хотел меня задушить.
– Будет городить-то!
– Чтоб мне лопнуть!
– Расскажи.
– Не-е. Мне недосуг, – и Бакин хотел убежать. Но Татьяна схватила его за шиворот и тряхнула.
– Кузя, я ведь и участкового могу позвать.
Кузя громко шмыгнул носом, переглянулся с Мишкой. Тот кивнул: давай, мол, крой голимую правду.
– У мамки спину с простуды прострелило, она и легла на печку погреться. Да уснула. А я на кровати улегся, как фон-барон под ватным одеялом. Чую во сне, как кто-то одеяло с меня тащит и рука костлявая горло мое щупает. Открываю глаза – Антипов надо мной…
– Ну?
– Под подушкой у нас всегда полено осиновое лежит – зто от нечистой силы. Ну, я этим поленом и дал ему по башке. Точно угодил, аж фуражка с кокардой в лоханку булькнула… Мамка со смеху сразу выздоровела.
Смеялась от души и Татьяна.
– Вот так Кузя! Ловко ты звезданул Антипова! В другой раз не ложись на кровать.
– Ага. Побег я. Звонок скоро, а я седни орднер.
– Кто?
– Дежурный.
– Ну, беги… одер, – все еще смеялась Татьяна.
Кузя снял калоши и запрыгал босиком по грязюке через дорогу к школе.
– Крути баранку, – Татьяна протянула Мишке руку. – Так насчет лесу для бани отрегулировали, Михаил Иванович? Теперь о самом главном…
– Да знаю я, Татьяна Сергеевна. Мое дело – указать, где и сколько можно вырубать.
– План-то у них. Мы, наверное, и за двадцать лет столько лесу не перевели. Ты это, почаще туда заглядывай. Хоть у них и свое начальство есть, но хозяева-то здесь мы с тобой. Понял?
– Как не понять. Ладно, пойду.
У церкви Мишка остановился в нерешительности: и в школу надо бы забежать, и работа сегодня уж чересчур серьезная предстоит. Его догнали Юлька Сыромятина и Егорка Анисимов. Вот про кого надо говорить «жених да невеста». Вечно они вместе, хотя без конца ругаются и дерутся как кошка с собакой, а друг без дружки скучают. Прямо смех. Оба плохо учатся, и оба любят поесть. Только Юлька всегда веселая и задиристая, а Егорка больше молчит и со всеми соглашается. У него круглые, часто мигающие глаза и оттопыренные уши, отчего он похож на филина. Его так и дразнят – Филин.
Юлька демонстративно ела пирог, а Егорка с тоской наблюдал, как уменьшается кусок, и канючил:
– Юль, отломи кусочек…
– Помычи по-коровьему, дам.
– М-му-у… – вовсю старался Егорка, но получалось очень похоже на «мя-ау».
– А теперь по-петушиному покукарекай. Ну? Слабо? Токо мяукать и умеешь.
Она повертела перед носом Егорки уже совсем малюсеньким кусочком пирога, отправила его в рот и, торопливо прожевывая, пропела дразнилку, копируя в точности свою бабку:
– Я те счас так тресну! – вступился за друга подошедший Мишка. Юлька мячиком отскочила в сторону, но нисколечки не испугалась.
– А чо он кажий день попрошайничает? Я ему сельпо разве?
– Вот жадоба. А у тебя, Михалко, есть хлеб? Мамка чуть свет на работу убежала, а поесть не сготовила.
– А с чего готовить-то? С лебеды? Так она не выросла еще, – не унималась Юлька.
Мишка достал из сумки краюшку хлеба и разломил ее пополам. Подумал мгновение и отдал дружку оба куска.
– Бери. Я рыбы наелся. Вчера после обхода в логах нарыбалил.
– На полях не просохло еще?
– Куда там! Грязюка. Токо местами на островах…
– Ага. Пойду седни после школы колоски собирать.
– А я скажу объезчику, куда ты собираешься, – выпалила Юлька и побежала от ребят.
– Только испробуй, балаболка! – крикнул Мишка ей вслед. – Оттяну нос до бороды, будешь, как бабка твоя, на цаплю похожа…
Друзья уселись на высокое деревянное крыльцо церкви.
– Ешь хлеб-то, Егорка, – напомнил Мишка. – И к Юльке не приставай. Бестолковая она, забот не знает. А ты не побирушка попрошайничать. Соображать должон маленько, – повторил он слова деда Якова.
Егорка с удовольствием набил рот хлебом, но о пироге не мог забыть.
– Вот зараза эта Юлька. Такой кусмень пирога одна смистолила.
– С чем пирог-то? С мясом, поди…
– Не-е, с капустой.
– Нашел об чем горевать. Лучше бы встал пораньше да в Заячий лог слетал. Дед Яков сказал, что Полдневое за хутором уже лед сорвало, и в логе гальяны кишмя кишат. Котлеты из них – одно объеденье.
– Я б пошел, да сачка нет.
– Сито возьми у матери, голова садовая.
– Спросить бы надо, а то за уши отдерет. Она походя меня за уши дерет.
– Ленивый ты, Егорка, вот и достается от матери. Не знаешь, будет контрольная сегодня?
– Може, будет, а може, и нет. Мне все равно.
– И в кого ты такой дундук всеравношний уродился? – Мишка засмеялся и шлепнул дружка по спине. – Ну вот скажи, почему тебя Филином дразнят?
– А почем я знаю? Похож, наверно.
– Похож… Приходи к нам сегодня ужинать. Свежатина есть.
– Ладно.
На улице появился Жултайка Хватков, самый старший из нечаевских подростков. Он немножко важничает, что у него есть настоящая матросская тельняшка. Вот и сейчас она выглядывает из небрежно расстегнутой промасленной куртки.
– Здорово, огольцы! Никак в школу навострились?
– Куда же еще, – спокойно ответил Егорка, доедая хлеб.
– Придумали себе канитель. Шел бы ты лучше, Егорка, ко мне на трактор прицепщиком.
– Надо у мамки спроситься. Може, и отпустит. А може, и нет.
У Жултайки сразу пропал интерес к Егорке. Он презрительно сплюнул и сказал:
– Ладно, шкет, иди. Долдонь свою азбуку.
Егорка вроде даже и не обиделся. Просто встал и ушел. Это еще больше расстроило Жултайку.
– Во! Видел? Как трава. Не зря ему мать каждый день уши дерет.
– Зря ты на него так, – вступился Мишка. – Он не ел сегодня. С пустым-то брюхом сам, поди, как трава смурной ходишь.
– Что ж ты сразу не сказал? У меня мясо есть. Дед Яков вечером приволок. Говорит, медведя завалил. Обещал шкуру подарить.
– Ну и трепач ты, Жултайка, – развеселился Мишка. – Здесь медведь, там Егорку на трактор зовешь, когда сам еще в прицепщиках ходишь.
– На днях дают «Фордзон». Не трактор – зверь. А ты когда в лесничество перебираешься?
– Днями.
– Сподручней там. В озере рыба, в лесу птица, ягода всякая.
– Само собой, – Мишка глянул на школу, потом на веселое солнце и поднялся с крыльца. – Не пойду, однако, и сегодня в школу. Позарез на Лосином острове надо побывать.
– Далеко до острова. И дороги еще нет… Приезжая-то оклемалась? Говорят, дохлая очень.
– Городская она. Все они, городские, тошшие. Да и войну видела. Это тебе не на «Фордзоне» баранку крутить.
Они обогнули церковь и пошли за деревню на поскотину. С лица Жултайки спала веселая беззаботность, он сердито пинал растоптанным кирзовым сапогом прошлогодние кусты репейника, отворачивался от Мишки, чтобы тот не полез вдруг с вопросами о его собственной, Жултайкиной жизни. Ведь это же просто напасть какая-то, все нечаевские взяли моду расспрашивать Жултайку о его житье-бытье, как будто своих забот у людей нету. Особенно Мишка, хоть и дружок, опаснее милиционера – глянет тебе в глаза, и сам все расскажешь.
– Михалко, скажи, ты взаправду на заем два оклада подмахнул?
– А чего делать оставалось?
– Хм, многовато вроде.
– Спросили меня, кто отец. Ну, я сказал, что артиллеристом он воюет. Мне и объяснили, что два оклада в самый раз хватит новую пушку сделать. А чего? Пусть делают. Может быть, моя пушка отцу достанется. Соображаешь? Тогда я вроде с батей буду вместе немецкие танки колошматить.