Вторая жизнь Уве

– Это девушки моей, – выдавливает наконец.

Не с возмущением, скорее обреченно. Большущие кеды, точно на вырост, куцые джинсы, примечает Уве. Олимпийка натянута на подбородок, от холода. Бледно-зеленоватая кожа, подернутая пушком и усеянная угрями. Слипшийся вихор, будто мальца тащили за волосья из бочки с клеем.

– И где же она живет? – интересуется Уве.

Негнущейся рукой, точно парализованной усыпляющим патроном, шкет показывает на крайний дом на улочке. Тот, где коммунисты с дочками живут. Которые затеяли всю петрушку с сортировкой мусора. Уве кивает:

– Вот пусть она сама придет и возьмет его из сарая.

Он демонстративно стучит пальцем по знаку, запрещающему приставлять велосипеды к сараю. После чего разворачивается и идет восвояси.

– Старый хрен! Каз-зёл! – кричит ему шкет вдогонку.

– Тише ты, – затыкает ему рот дружок с черными разводами вокруг глаз.

Уве не отвечает.

Он идет мимо знака, категорически запрещающего движение машин по территории поселка. Того самого знака, который в упор не разглядела беременная соседка. Хотя Уве ясно как день: не заметить было невозможно. Уве ли не знать – он же сам этот знак устанавливал. С досадой он идет дальше, по узкой дорожке между домами, печатая каждый шаг так, что со стороны можно подумать: чудак утаптывает асфальт. Что ли мало у нас во дворе придурков, вздыхает Уве. Превратили поселок черт-те во что, в ухаб на дороге прогресса. Пижон на «ауди» и его бледная немочь – из дома наискосок, на краю – коммунисты с пигалицами-дочками: волосы ярко-рыжие, шорты поверх легинсов, рожи размалеваны, что твой енот наоборот. Да они, кажется, в Таиланде сейчас отдыхают. Ладно, без разницы.

А парень в соседнем доме – четверть века от роду и четверть тонны весу! Еще и волосья отрастил, как баба, и носит все не пойми какие майчонки. Раньше с матерью жил, третий год как померла. Зовут, кажись, Йимми, жена вроде говорила. Чем живет, бог весть: может, уголовник. А может, ветчину дегустирует.

В крайнем доме на стороне Уве живут Руне с супругой. Не хочется называть его врагом. Да тут уж ничего не поделаешь – вражина и есть. Именно с Руне все началось, из-за него теперь поселок катится ко всем чертям. Он да супружница его Анита переехали сюда в тот же день, что и Уве с женою. Руне сперва ездил на «вольво», потом, вишь, купил БМВ. Ну о чем с такими говорить, разводит руками Уве.

К тому же именно Руне спланировал тот самый путч – когда Уве погнали из председателей правления. За что боролись, на то и напоролись: счета за электричество заоблачные, велосипеды валяются где ни попадя, а жильцы утюжат двор машинами с прицепом. Несмотря на знаки, категорически запрещающие движение. А ведь Уве предупреждал, да никто не слушал. А тогда он бросил это дело – и больше на собрания ни ногой.

Уве жует губами, словно собираясь сплюнуть, всякий раз, когда в голове его звучат слова «собрание собственников жилья». Словно слова эти похабные.

Не дойдя шагов пятнадцать до разбитого почтового ящика, он вдруг замечает перед своим домом бледную немочь. Та чем-то увлечена, Уве не сразу понимает чем. Мотыляя на шатких каблуках, она остервенело замахивается куда-то поверх его дома. Под ногами у нее снует и тявкает недоразумение – то самое, что обоссало ему всю плитку. Кто знает, может, это и не собака. Так, валенок с глазками.

Бледная немочь орет в сторону дома. Так истошно, что черные очки съезжают на кончик носа. Валенок заливается пуще прежнего. Тетка, видно, вконец спятила, решает Уве, предусмотрительно останавливаясь в нескольких шагах от нее. Тут только до него доходит, к чему вся эта жестикуляция. Тетка кидается камнями. В кошака.

Тот забился в дальний угол за сараем. На шкуре пятнышки крови. Вернее, на остатках шкуры. Валенок скалит зубы. Кошак шипит в ответ.

– Ах, ты еще шипеть на Принца! – ярится бледная немочь, хватает камень с клумбы Уве и швыряет в кота.

Кошак уворачивается. Камень попадает в оконный отлив.

Бледная немочь готовится кинуть новый камень. Уве в два прыжка подскакивает к ней, дышит ей в затылок:

– Ну-ка, кинь еще камень в мой дом – сама вверх тормашками полетишь!

Она поворачивается кругом. Взгляды их скрещиваются. Руки Уве преспокойно лежат в карманах, ее же кулаки пляшут у него под носом, будто отгоняя двух мух величиной с микроволновку. Ни один мускул не дрогнул на лице у Уве – не дождется.

– Эта тварь поцарапала Принца! – Глаза ее вращаются от бешенства.

Уве переводит взгляд на валенок. Собачонка рычит на него. Уве смотрит на кошака – тот сидит под домом драный, весь в крови, но с гордо поднятой головой.

– Да и у него кровь. Выходит, квиты, – заключает Уве.

– Да я урою эту скотину! – выпаливает немочь.

– Если я тебе позволю, – невозмутимо отрезает Уве.

– Это же лишай ходячий, рассадник бешенства, чумки, фиг знает чего! – угрожающе подступает она.

Уве смотрит на немочь. Потом на кошака. Кивает:

– Небось и ты тоже. Я ж в тебя за это бульниками не швыряюсь.

Нижняя губа у нее трясется. Немочь поправляет съехавшие очки. Рявкает:

– Не хамите!

Уве кивает. Указывает на валенок. Тот норовит цапнуть его за икру, Уве вдруг резко топает – валенок едва успевает увернуться.

– Собаку надо выгуливать на поводке! – замечает Уве немочи.

Мотнув крашеными лохмами, та громко хмыкает: из правой ноздри показывается сопля – или это Уве только чудится?

– А этого, значит, не надо? – машет немочь в сторону кота.

– Не твоя забота, – парирует Уве.

Немочь смотрит на Уве взглядом, исполненным превосходства и в то же время смертельной обиды. Валенок щерится и негромко ворчит.

– А ты что, старпер, всю улицу купил? – спрашивает блондинка.

Уве снова невозмутимо указывает на валенок:

– И чтоб твоя псина больше не ссала возле моего дома, не то я напряжение на плитку дам.

– Принц не ссыт на твою гребаную плитку, урод! – фыркает немочь и, сжав кулаки, подступает к Уве на два шага.

Уве бровью не ведет. Она останавливается. Гневно дышит. Тут, видимо, в ней просыпаются остатки здравого смысла.

– Пошли отсюда, Принц, – командует она.

Потом грозит пальцем Уве:

– Я все Андерсу скажу, ты об этом пожалеешь!

– Скажи ему лучше, чтоб хозяйство свое поменьше чесал у меня под окном, – отвечает Уве.

– Долбаный маразматик! – ругается она, уходя на стоянку.

– Да еще скажи: машина у него – говно! – кричит ей вдогонку Уве.

Она показывает ему палец, Уве не понимает смысла этого жеста, но догадывается, что какой-то смысл быть должен. Немочь с валенком направляются к дому Андерса.

Уве сворачивает к сараю. На плитках у клумбы видит свежую собачью лужицу. Жаль, не будь после обеда дел поважнее, отправился бы прямиком к Андерсу и сделал бы из валенка коврик для прихожей. Теперь недосуг. Уве идет в сарай, берет дрель и коробку с набором сверл.

Выйдя из сарая, замечает, что кошак сидит, как сидел, и пялится на него.

– Все, ушли – ступай по своим делам, – говорит ему Уве.

Кошак ни с места. Уве качает головой:

– Ну, ты, захребетник. Ты в товарищи-то ко мне не набивайся.

Кот сидит. Уве разводит руками:

– Елки-моталки, если я разок вступился за тебя, когда эта задрыга каменья швыряла, это еще не значит, что ты мне нравишься, леший тебя задери. Просто эта фифа еще хуже тебя.

Машет в сторону Андерсова дома.

– Но больше поблажек не жди, уяснил?

Кошак, кажется, тщательно обдумывает услышанное. Уве указывает на дорожку:

– Сгинь!

Кошак между тем без лишней суеты зализывает израненную шкуру. Держится чинно, точно на переговоры пришел и теперь анализирует предложение. Наконец неспешно встает и вразвалочку скрывается за сараем. Уве даже не глядит. Идет прямиком домой. Заходит, захлопывает дверь.

Все, хватит. Уве собрался умереть.

7. Уве вбивает крюк