Страница 52 из 73
Жилище представляло собой темную однокомнатную квартирку с кухонной пристройкой, в которой рядом с неработающей печкой стоял баллон с газом. Похоже, подачу газа хозяину давным-давно обрезали. А вместе с ним и электричество. Было еще видно, но воткнутые в стеариновую лужу свечи наверняка не должны были служить для создания романтического настроения под вечерний бокал вина. Бутылки из-под него же стояли строем под окном, на подоконнике ровнехонько были уложены красные пробки.
— К тебе гость, капитан, — крикнула женщина в глубину квартиры. Тоном, не оставлявшим ни малейшего сомнения, кто в этой квартире командует.
С лежанки поднялся маленький мужичок с мелким лицом. На нем была рубашка в полоску и старый пиджак. У него был на удивление добрый и печальный взгляд. Мужичок приблизился к Шацкому.
— Я пана не знаю, — с испугом произнес он.
Шацкий представился — в результате чего беспокойство хозяина значительно усилилось — и очень коротко сообщил, что его сюда привело. Капитан-пенсионер покачал головой, уселся на лежанку и указал гостю на место в кресле. Шацкий уселся, пытаясь скрывать отвращение и стараясь не всматриваться в каждое место, где видел пробегавшего таракана. Он терпеть не мог этих насекомых. Пауки, змеи, слизни, frutti di mare — ничто не будило в нем такого отвращения, как маленький, коричневый, неожиданно шустрый прусак, уничтожение которого под подошвой сопровождалось малоприятным хрустом, и который потом издыхал в белой, липкой мази. Прокурор старался глубоко не дышать, чтобы не чувствовать вони жилища, и в то же самое время желал вдохнуть полной грудью, чтобы преодолеть фобию перед насекомыми. Несколько секунд он сражался сам с собой, в конце концов, набрал воздух в рот и медленно выпустил. Лучше. Ненамного, но лучше.
Мамцаж задумался. Женщина Мамцажа — прокурор сомневался, чтобы то была его жена — предложила Шацкому кофе, но он отказался. Он и так был уверен, что она попросит у него денег, когда он сам станет уходить. Он предпочитал попросту дать милостыню, чем платить за что-то, чего и так не мог бы, наверняка, проглотить.
— Пан вообще помнит то дело? — подогнал Шацкий.
— Помню, пан прокурор. Убийства не забываются. Вы и сами ведь знаете.
Шацкий кивнул. Святая правда.
— Я только пытаюсь вспомнить как можно больше подробностей. Ведь это случилось почти что два десятка лет назад. Не помню толком, что то был за год, но то, что семнадцатое сентября — это точно. К нам приехала крупная шишка из Союза, так мы по углам смеялись, что если русские, так только семнадцатого сентября.
— Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой.
— Может и так. И наверняка перед тысяча девятьсот восемьдесят девятым. Еще минуточку. Нужно подумать.
— Ты побыстрее, Стефан, — рявкнула женщина и тут же сладеньким голоском прибавила: — Ведь пан прокурор не станет сидеть здесь вечно.
Шацкий натянул на лицо самую ледяную маску.
— Не мешайте капитану, пожалуйста, — сказал он. — Добром советую.
Угроза была неопределенной, благодаря чему, женщина могла понимать ее, как сама того хотела. Та униженно пробурчала какие-то извинения и отступила вглубь помещения. Тем не менее, Мамцаж встрепенулся и начал рассказывать, неуверенно поглядывая в сторону спрятавшейся во мраке сожительницы. А может и жены. Шацкий прервал его:
— Я очень перед вами извиняюсь, — обратился он к женщине, — не могла бы пани на четверть часика оставить нас одних? Я очень извиняюсь, но это следствие крайне важно для прокурорского управления и полиции.
Использованные им термины «следствие», «прокурорское управление» и «полиция» подействовали. Не прошло и пятнадцати секунд, как женщина прикрыла за собой двери. Мамцаж на это никак не отреагировал. Он думал.
Теодор Шацкий глянул за окно, чтобы не смотреть на гонявших по ковру тараканов. Улыбнулся про себя, потому что лоджия выглядела так, словно ее перенесли сюда из другого жилища. Все чистенько, решетки и поручень выкрашены голубенькой краской, в зеленых ящиках ровненько и густо цвели сурфинии. По бокам на постаментах их проволоки стояли горшки с розами. Как такое было возможно? Это его заслуга или ее? Любопытно, но он знал, что об этом не спросит.
— Мне жаль, но всего немного, — заговорил наконец Мамцаж. — Я был первым прибывшим на место офицером полиции, в квартире на Мокотовской я появился, когда там имелся лишь несвежий труп, его сестра в состоянии кататонии и пара посторонних, которые только и повторяли, чтобы девушка не беспокоилась. Останки выглядели ужасно. Парень с перерезанным горлом лежал в ванной. Он был голым, связанным — руки его были связаны за спиной и сцеплены со связанными ногами. Квартира перевернута вверх дном, и, как мы узнали впоследствии, когда прибыли родители покойного, обыскана квартира была на удивление тщательно. Исчезли все ценные вещи.
— Почему «на удивление»?
— Обычно взломщики действуют в спешке. Берут то, что лежит сверху, причем, то, что можно сунуть в сумку. Никто не желает рисковать больше необходимого. Здесь же у преступников времени было больше потому, что застали кого-то дома.
Шацкий попросил объяснения.
— Я думаю, что когда они вломились в квартиру и застали там этого парня, Камиля, поначалу были обескуражены, но потом быстро его связали и обездвижили. Может быть, ради забавы пытали. Хотя мне кажется, что поначалу убивать его не хотели. Узнали, что остальные члены семьи не приедут раньше, чем завтра. Времени у них была куча. Может быть, они сидели долго, потому что раздумывали, что делать с хозяином, который их тщательно осмотрел. А за это время заглянули в каждый ящик, вытащили каждое колечко.
— Пока в конце не убили?
— Пока в конце не убили.
— А вы рассматривали другие возможности, а не только грабительское нападение?
— Нет. Может быть, в самом начале, но довольно быстро в городе узнали, что какой-то умник с Гоцлава[108] на хате хвалился, как они связали и порезали некоего фраера. Только этот след сорвался, вроде как тот умник был нездешний, а только квартировал на Гоцлаве. Все это вело в никуда, не было хотя бы щепки, на которой можно было зацепить следствие. Ни единой наводки, никакого следа, отпечатка пальца. Не прошло и месяца, как дело попало в шкаф. Помню, что сам был взбешен до предела. Не спал чуть ли не с неделю.
Шацкий подумал, что история расследования, которое вел Мамцаж очень похожа на его собственное следствие. Лично ему все эти стечения обстоятельств были уже поперек горла.
— А что там была за квартира?
— Квартира небольшая, но в ней было полно книжек. Лично меня все это просто заставляло робеть. Я ведь человек простой, когда я пришел к ним, и не подали кофе в тонкой фарфоровой чашке, я не знал, что и делать. Страшно боялся, что разобью, когда стану мешать, потому не добавил ни молока, ни сахара. Помню полную книжек комнату, родителей Сосновского (дочку они отослали к родственникам, в деревню) и вкус горького кофе. И я не мог им ничего сказать, кроме того, что «на время прекращаем» расследование, и что преступников найти пока что не можем. Так они глядели на меня так, словно это я был одним из убийц. Я ушел, как только допил кофе. Больше я их уже не видел.
— А пан знает, кто они были?
— По профессии? Нет. Тогда-то я наверняка знал, нужно ведь было заполнять рубрики в протоколах. Но для дела это было несущественно, в противном случае, я бы запомнил.
— Когда-нибудь потом вы их видели?
— Никогда.
Мамцаж поднялся с места, сгорбившись, направился в угол и принес оттуда бутылку сладкого плодово-ягодного вина «Золотая Чаша». Он налил в два стакана, один из которых подал Шацкому. Прокурор отпил глоток, дивясь тому, что за свои практически тридцать шесть лет впервые пьет плодово-выгодное.
Он ожидал чего-то со вкусом доместоса, а напиток был даже ничего себе. Немного походил на игристое вино, только без пузырьков. Ну и гораздо более сладкий. Но вот упиться чем-то таким ему бы не хотелось.
108
Гоцлав (польск. Gocław) — микрорайон на юге дзельницы Прага Полудне в Варшаве на восточном берегу реки Висла.