Хуторянин

На безжалостно вздернутом лице блеснули задавленными слезами бессмысленные, затуманенные страхом глаза.

"Ах ты ж сучка недотраханная! Лишка страху то, ай лишка! Ну как же, бабе мужика, тем более хозяина, бояться положено! Особливо если извечные женские штучки мимо кассы. Ишь как ресницами-то своим коровьими заслонилась. Перепуганная покорная рабыня безропотно ждет незаслуженного жестокого наказания. Станиславский бы удавился от зависти.

Война и немцы. Детский сад, штаны на лямках и галстук бабочкой на заднице. Одно слово—баба…"

Ещё удар сердца, веки с ресницами резко взлетели вверх и я напоролся на острый, внимательный взгляд.

Выход волей.

Сквозь страх и недоверие…

Нужно было бы Ринку будить—мыть любимого хозяина—ее прямая обязанность, но Алекс пожалел уставшую за долгий день соплюшку. Да и нужды особой не было, огромная бочка на крыше моечной, наверняка, полна хорошо прогревшейся к ночи воды. Хуторская молодь предпочитала уличные души. Без особых удобств, зато быстро и нет нужды драить потом моечную. Старшие, тем более на глаза не лезли. подальше от хозяйских глаз, поближе к кухне. Ежедневное мытьё местными пока воспринимали как излишнюю глупую роскошь. Огромная же деревянная купель, что Чужак приказал соорудить в моечной вызывала почти суеверный ужас. Хозяйская прихоть, привилегия-с, не для сирых лапотников. Посягательство на огромную лохань а ля Древняя Япония воспринималось хуторянами чуть ли не как святотатство.

Прохладная вода ласково приняла усталое тело, подарила приятную легкость. Тусклый свет масляных светильников не напрягал глаза и впервые за нереально длинный день Алекса наполнил покой бездумья. Тишина, полумрак, треск горящих в печи поленьев и отблески огненных сполохов по бревенчатым стенам… Колготня последних дней отдалилась и он оцепенел растворившись в неспешно потоке времени.

Из нирваны вытолкнуло неясное беспокойство, вслед за тем холод основательно остывшей воды рывком вернул все чувства. Дрова прогорели и печь рдела красными углями. Обострившийся слух уловил чуть слышный шорох в соседней комнате. Алекс насторожился, но тут же не услышал, а совершенно внятно, хоть и не понял каким образом, почуял, что грызущая во дворе очередной мосол Рьянга совершенно спокойна и вновь расслабился. Однако, в бочке уже было холодно, потому пришлось вылезать. Растёрся вместо махрового полотенца куском толстого грубого полотна и, как был, голышом, дошел до печки. Засунул в топку три больших полена, с непонятным интересом долго смотрел как их постепенно охватывает пламя и только потом соорудил подобие римской тоги из лежавшей на лавке у входа простыни. Еще раз оглянувшись на разгоревшиеся поленья, легко толкнул тяжелую дверь и перешел в предбанник, он же—раздевалка, он же—комната отдыха.

Полностью раздетая Гретта едва заметно покачиваясь сидела на коленях у входной двери. Прямая спина, расправленные, слегка напряжённые плечи. Самую малость великоватые ладони безжалостно вцепились короткими ногтями в великолепные бёдра. И совершенно пустой взгляд. Услышав шум открывшейся двери, женщина медленно повернула голову и Алекса заворожило нереальное зрелище широко раскрытых глаз на неподвижном лице. Оживающих, начинающих блестеть и светиться жизнью.

Стряхнув оцепенение, сделал широкий шаг и опустился на одну из широких пристенных лавок накрытых вытертой от старости оленьей шкурой. Повозился пытаясь сесть поудобнее. Потом  сполз на пол и откинувшись опёрся спиной о лавку. Совершенно неосознанно, Чужак устроился точно напротив огромных глаз. и негромко приказал:

—Рассказывай.

Гретта вздрогнула, медленно, словно в трансе повела головой. Склонилась, попытавшись привычно уткнуться лбом в хозяйские ноги, но полулежавший на полу мужчина чего-то такого ожидал и успел перехватить… Пальцы его правой руки жестко вцепились в короткие волосы, а левой он охватил женщину за талию.

"Да пошло оно всё! Хозяин я или где?! Рабовладелец или так, погулять вышел?!"

Пару минут возни, несколько удивлённых полузадушенных писков… и небольшая комната с тёплым полом из широких хорошо выглаженных досок превратилась в весьма комфортное и уютное логово. Устроившись прямо на голых досках я полулежал опираясь на задвинутый в угол тяжеленный сундук прикрытый неплохо выделанной огромной мохнатой шкурой. Ещё одну такую же, но старую я сдёрнул с соседней лавки и затолкал под спину. Моя добыча столь же удобно пристроила свою упругую попу прямо на полу у меня между ногами, соорудила из моих бёдер неплохие подлокотники, а живот превратила в подголовник. То ли женщина окончательно успокоилась, то ли смятение перешло некий предел, но выглядела она спокойно и даже весьма активно повозилась устраиваясь поудобнее в импровизированном кресле.

Особой эротичностью наша обнаженка не шибала, хотя я с немалым удовольствием пристроил левую ладонь на приличных размеров мягкую грудь. К моему немалому удивлению, Гретта, несмотря на пятерых выкормленных собственным молоком детей и сорок с небольшим по земному счёту, ни заморенной непосильной работой и вечной беременностью крестьянской бабой, ни потасканной, вышедшей в тираж шлюхой женщина не выглядела. Впрочем, до своей погодки хозяйки "Домашней феи" хуторянка, не дотягивала. Уж больно живут бабы по разному… Или… нет?

Большая грудь давно потеряла и упругость, и форму. Крестьянская работа не пощадила руки и, особенно, кисти, а частое применение рабской плети вместо массажа и притираний катастрофически испортили кожу на спине, но фигура не расплылась, не одрябла, а непостижимым образом обрела и сохранила манящие пропорции. И в дополнение правильные тонкие черты и нежная, хоть и слегка суховатая после всех жизненных перипетий, кожа лица.

"Мдя-с. А приятная, позвольте заметить… тяжесть. На парочку дней пораньше и… А теперь вот, спасибо старательной девочке Рине, сохраняю индейскую невозмутимость а ля Гойко Митич[62]обратившись в Одно Большое Ухо. Уж больно интересные вещи мама Гретта рассказывает. Ещё и интересно рассказывает-то. Куда там косноязычному задаваке Шейну."

Разговорил бабу, хоть и не сразу. Она после моего доморощенного ужастика места всё себе не находила, ходила как пустым мешком из-за угла прибабахнутая. Еле-еле расшевелил. Строго по наставлениям вычитанным на досуге в научно-популярных книжонках по прикладной психологии начал с мелкого и маловажного. Вспомнил, как Ринка хвасталась, что тот красивый поводок сплетён по старинным канонам, потом то дурацкое дневное представление, ею же, вроде как, придуманное и выморщенное у меня, буквально, кровь из носу…

"Как инте-е-ере-е-есно! Ах как славненько легло в общую канву наивное, чуть театральное и трогательное до слёз материнское напутствие мамы Зиты. У меня все хитро-мудрые вопросики из башки словно мусор ветром вымело. Онемел аж. Ладно, Гретта спиной ко мне лежит, да и не до меня ей, совсем уж в себе потонула…

Мдя-с. Дурачок ты, однако, Твоё Оборочество. Сколь уже на хуторе торчишь. Баньку с туалетами да жрачку от пуза замутить хватило мозгов, а вот просветить тех, кому ты поперёк привычной жизни ни с того, ни с сего плюхнулся… Одно слово, попадун-попаданец! Ринку в постельке попытал слегонца словесно, а как поведала дева невинная, что свет впервые увидела на этом самом хуторе и дальше ближнего городка нигде не была, так и…

Порасспросить старших баб,  да с самого начала, да с пристрастием, карма, видать, воспротивилась. Оно и понятно, воротá новые сгородить енто да, енто сразу кормильца-поильца, да работника справного видать. "Весомо, грубо, зримо". Прям дежавю какое-то. Сколько лет с Оленькой кувыркался всяко и разно со всем усердием, да с полным удовольствием, пока девка не вывалила на тебя же свою ну совсем не простую историю?! Туды её в качель, трижды в перехлёст через плечо, да коромыслом!

 А Гретта уже и без моих вопросов рассказывала"

62

Гойко Митич—самый главный индеец студии "Дефа". Кумир половины подростков СССР семидесятых.