Рядовой свидетель эпохи.

Среди других предметов 1-го семестра были: химия, физика, машиностроительное черчение, физическая и стрелковая подготовка. Химию нам читал известный профессор Шемякин. Читал он, на мой взгляд, хорошо, доходчиво, но почему-то его не любили многие слушатели, видимо, восприняв мнение старшекурсников. Профессора на лекциях часто сопровождала ассистентка, демонстрируя некоторые опыты по ходу лекции. Когда профессор объяснял нам сущность какой-то гремучей смеси, он мимоходом заметил, что вот сейчас ее проявление можно будет увидеть воочию. Ассистентка поставила впереди кафедры на стул какой-то небольшой ящик с защитным спереди стеклом, что-то в ящике поколдовала и молча ушла. Все думали, что фокус не удается, профессор продолжал лекцию дальше, и про ящик все забыли. Но минут через 10 раздался довольно мощный взрыв, защитное стекло разлетелось вдребезги, ящик тоже вслед за осколками стекла полетел на головы слушателей. Кто-то вскрикнул, кто-то возмущенно ругался, кто-то смеялся, кто-то аплодировал. Эффект был потрясающий. Как потом выяснилось, это был любимый «конек» ассистентки. Мне подумалось: таким путем преданная профессору ассистентка мстила слушателям за нелюбовь к профессору. Жаловаться на ассистентку, конечно, никому не пришло в голову.

Со 2-го семестра добавились основы марксизма-ленинизма, иностранный (английский) язык, технология металлов, теоретическая механика. На 3-ем семестре — теория механизмов и машин, сопромат. Каждый преподаватель — колоритнейшая фигура. Из всех преподавателей общеинженерных дисциплин на меня произвел самое хорошее впечатление преподаватель теоретической механики Владимир Карлович Больцман, спокойный, скромный, но строгий, глубоко знающий свой предмет, прекрасно преподносящий его слушателям.

Иное впечатление оставил, думаю не только у меня, профессор В., преподаватель сопромата. Лекции читал он великолепно, казался человеком высококультурным, интеллигентным, был известен как один из авторов только что изданного тогда фундаментального трехтомника «Справочник машиностроителя», который многие из нас по его рекомендации купили. Но на одной из своих лекций, советуя, как лучше запомнить формулу, он... разрядился непристойными словами. На меня это произвело настолько отвратительное впечатление, что до сих пор, хотя этот профессор давно уже умер, не могу подавить в себе недоброе чувство к нему.

В детдомовском детстве мне пришлось слышать много самой грязной, самой изощренной матерщины. Выделялись этим всегда самые недоразвитые, самые тупые, и неприязнь к отъявленным матершинникам у меня осталась на всю жизнь, как к людям слабоумным. И вдруг «мат» на лекции профессора в прославленной «Жуковке»! Даже на фронте, в нашей танкистской среде «мат» не был особенно популярен. А тут, в столице, в знаменитой Академии... непостижимо.

Этот экскурс я сделал в назидание молодым нашим педагогам. Не берите пример с некоторых наших старших по возрасту преподавателей' хорошо владеющих сейчас матерщиной, хотя общая обстановка в стране в какой-то степени и оправдывает такой лексикон. Но помните, плохое впечатление от этого и от преподавателя останется кое у кого из слушателей на всю жизнь, и его вспомнят подобным словом. !

Рассказывая об Академии 50-х годов, нельзя не коснуться общей атмосферы жизни тех лет в Москве, времяпровождения и быта слушателей, словом, всего того, что сопровождало учебный процесс за пределами академических аудиторий.

Слушателям-офицерам сохранялось денежное, вещевое и продовольственное (тоже в денежном, правда, в урезанном размере) содержание по занимаемым до поступления в Академию должностям. Всем одиноким предоставлялось общежитие в корпусах академии. Но для семейных иногородних слушателей жилищный вопрос был тяжелой проблемой. Практически все семейные слушатели снимали жилье у местных жителей, которые бессовестно драли за это чрезмерную плату. И когда правительство '< стало компенсировать слушателям военных академий затраты на съем : жилья, местные обыватели мгновенно увеличили цены за сдаваемую жилищную площадь на эту сумму. Свыше 10 раз многим семейным слушателям, особенно с малолетними детьми, приходилось менять снимаемое жилье. Конечно, это сильно отражалось на учебе, э

Мы, несемейные слушатели всех факультетов, жили тогда в корпусе «Е» на 2-м этаже. В этом же корпусе, в подвальном помещении, куда сейчас переведен УОЗ, работала большая столовая, в которой мы и питались (и, конечно, все, кто находился в корпусе «Е») утром, днем и вечером. Большая столовая была и в корпусе «Д». Там даже имелось тогда диетическое отделение, куда давали направление врачи академической | поликлиники.

В буфетах при столовых, кроме достаточно широкого ассортимента ■ продуктов питания, всегда, что сегодня покажется невероятным, в наличии были в широком ассортименте сухие вина, пиво, коньяк, кажется, была и водка. Но, само собой разумелось, что принимать спиртное можно только после занятий и в очень умеренных дозах. Такая традиция держалась на полном доверии к офицерам и на их твердом чувстве самоконтроля. Кроме того, за слушателями зорко присматривали начальники курсов, те же, кто занимался по настоящему спортом (о спорте отдельный рассказ ниже), знали, что выпивка — его злейший враг.

У входов в столовые часто сидели кассирши театральных касс и продавали билеты во все театры Москвы, включая Большой театр, на все его оперы и балеты, в том числе с участием блиставших тогда Г. Улановой, М. Плисецкой, О. Лепешинской, С.Я. Лемешева, И.С. Козловского и всех других выдающихся мастеров сцены. Театральные кассы работали тогда и во многих вестибюлях метро. При желании на любую театральную постановку билеты можно было взять заранее, а часто и в день спектакля . Билеты были недорогие (от 1 р. до 3 р., при моей, например, зарплате техника-лейтенанта свыше 2000 р.), на верхние ярусы даже очень дешевые, специально для студенчества. И в Москве, и в Подмосковье (в Архангельском, в Абрамцево, в Кусково, в других старинных усадьбах) работало много музеев. Так что слушатели военных академий, студенты, аспиранты, все население и гости столицы при желании имели возможность, редкую теперь, существенно повысить свой общеобразовательный и культурный кругозор, свою интеллектуальность, если можно так сказать.

Общетехническая библиотека и читальный зал корпуса «Е» были тогда значительно богаче, чем сейчас. В них были практически все выходившие в то время и ранее, в том числе многие зарубежные, общетехнические и специальные журналы и книги, военная и военно-историческая литература. Был свободный доступ к энциклопедиям в читальном зале. В академическом «Доме офицеров» (Красноармейская, д.1) работала богатая художественная библиотека. Во всех библиотеках работали очень добросовестные, доброжелательные сотрудники, быстро находившие любую книгу, нужную обратившемуся читателю.

В книжных магазинах Москвы всегда имелся богатый выбор научно- технической литературы, в том числе учебников и справочников по всем общетехническим дисциплинам. Особенно популярным был специализированный магазин учебников и учебных пособий в Театральном проезде. Недалеко от Политехнического музея работал прекрасный букинистический магазин с очень внимательными и доброжелательными сотрудниками. В нем можно было оставить открытку об интересующей тебя книге и, как только такая книга появлялась в магазине, тебе сразу же высылали оставленную открытку.

С первого же семестра, с середины сентября — парадная подготовка для участия в военном параде на Красной Площади 7 ноября; с апреля — для участия в майском военном параде. Со второго семестра слушатели настойчиво привлекались к научно-исследовательской работе на кафедрах.

Помню, как преподаватель технологии металлов Лоцманов, очень солидный человек, лауреат Сталинской премии (кажется, единственный тогда в Академии), получивший ее за разработку технологии пайки алюминия, узнав, что я лыжник, настойчиво пытался увлечь меня идеей создания дюралевых складных лыж для десантников. Конечно, идея была заманчива, практическая ценность ее очевидна, и об этом нельзя было не сказать автору идеи. Но меня интересовало давно другое. В ГК НИИ ВВС я уже вплотную столкнулся с новейшей и электроникой, и уникальной регистрирующей аппаратурой, поступившей туда и по репарациям из Германии, и закупаемой в США. «Цейт-Лупа», позволяющая наблюдать и регистрировать баллистические волны пули и снаряда авиационной пушки вылетающих из ствола; электронные часы, фиксирующие интервал времени с точностью до 6-8 знака после запятой, и сверхчувствительные сименсовские шлейфы для шлейфных немецких осциллографов, и 12-ти шлейфный осциллограф американской фирмы «Консолидейтед», и много другой уникальной аппаратуры. Да и сама электроника систем дистанционного управления орудийными башнями самолета Ту-4, с которой пришлось столкнуться в ГК НИИ ВВС, восхищала и манила к себе. Так что с большим трудом, но все же мне удалось отбиться от заманчивого предложения заняться созданием складных дюралевых лыж для десантников.