Врач

- Власти будут признательны тебе, если сообщишь о первом же случае заболевания, - сказал я. - Комендант должен будет отдать кое-какие распоряжения. Ведь ты, как врач, первым узнаешь о заболевании.

- Хорошо, учту. - Дургал хлопнул в ладоши, подзывая слугу. - Принеси вина, Роба!

Раб молча повиновался. Роба? Странное имя. Я не нашел причины отказываться от вина. Несколько капель мы разбрызгали в честь бессмертных богов и выпили по первому кубку, как и положено, за здравие Октавиана Августа. Это было чудесное сицилийское вино. Дургал пригласил меня осмотреть дом. Зачем, мне было неясно. Возможно, ему хотелось наладить отношения с начальством. Я согласился. Может, по тому, как он обставил дом, я узнаю кое-что о его происхождении.

Конечно, коренным римлянином Дургал не был, но, как я ни пытался уловить в его речи характерные словечки или акцент, который выдал бы его национальность, мне это не удавалось. И я терялся в догадках. Я бегло говорю на греческом, пуническом, сносно - на этрусском, оскском и кельтском. В его речи не было и намека на эти языки, и в то же время все говорило, что он не римлянин.

Наконец я не выдержал. Мы как раз осматривали сад за домом. Один из слуг выпалывал сорняки. Я сразу обратил внимание на то, что большинство растений были лекарственными, жаропонижающими. Я и сам не смог бы собрать такого обилия лекарственных растений - некоторые были мне незнакомы, другие я раньше не считал лекарственными.

- Позволь, мой дорогой Дургал, вопрос, касающийся тебя лично?

- Пожалуйста!

- Ты говорил, что встречал эту лихорадку у себя на родине. Так, значит, ты из Сирии или Парфии?

Дургал, остановившись, холодно смотрел на меня, как господин смотрит на раба, совершившего проступок. Мое открытие явно ему не понравилось.

- Совершенно верно, я родился не в империи, а на юге Парфии, медленно, гораздо медленнее обычного выговаривая слова, подтвердил он. Врач-невежа - ничто. Но врач, который не хочет помочь, - еще хуже. Поэтому-то я здесь. Это все.

В последней фразе прозвучало невысказанное:

"...все, что ты сможешь от меня узнать, любопытствующий!"

Я потупился. Хотя, или как раз потому, что в этом была логика, я не поверил ему. Брут тоже не удовлетворился бы этим ответом. Он распознавал самую изощренную ложь. Но ему, богатому сенатору, не возбранялось задавать вопросы - какие угодно и кому угодно. Мне этого не позволяли условности.

- Извини мою нескромность, - оправдывался я. - Так редко встречаешь последователя Эскулапа, который знал бы что-нибудь, кроме перевязки ран.

- Ладно, ладно. - Его голос снова стал монотонным.

Несколько дней спустя, вечером, я возвращался со службы домой. День был обычный, никаких неприятностей. Прибыло два официальных письма. Расписавшись в получении, я зарегистрировал их и прочитал Марку Веру. Первое касалось финансовой ревизии. Это было официальное уведомление о том, что в течение осени сенатские служащие объедут весь регион. Наверно, в Риме стали догадываться, что галисийский мятеж связан со злоупотреблениями местных властей. Я-то не сомневался в том, что незаконные поборы вызвали выступление свободолюбивого населения. Но это был лишь повод, не причина. Во втором письме штабной офицер легиона, стоящего на севере, лаконично сообщал, что рассеяно последнее крупное формирование бандитов. Банду можно считать несуществующей, но не всех ее участников удалось захватить и распять. Гарнизон Талтезы не должен терять бдительности. Окончательная победа? Точно такое же письмо мы получали уже трижды.

О лихорадке. Горячей Смерти Дургала, известий не было. Но торговцы сообщали о заболеваниях и смертях в ближайших селениях. Почему тамошние чиновники не позаботились о том, чтобы сообщить нам об эпидемии, я понимал лучше других.

Итак, я шел домой к Кассии.

Как писарь государственного учреждения Талтезы, я имел довольно просторное жилье на окраине селения. Пожилая вдова легионера сдавала нам дом - нужда заставила. Дом хранил следы былого благополучия. Когда-то, наверно, он был комфортабельным, потом просто уютным. Неумолимое время довело его до состояния, из-за которого богатые люди обходили дом стороной. Но для писаря он был вполне подходящим. Как всегда, Кассия поцеловала меня. Одного, пожалуй самого дальновидного, из радикальных республиканцев звали Кассием Лонгином. Конечно, этому архиримлянину никогда бы и в голову не пришло отдать свою дочь за вольноотпущенника, домашнего врача. Стечение целого ряда обстоятельств привело к тому, что это стало возможным.

Во-первых, моя избранница была всего лишь дочерью рабыни, которая когда-то нравилась нашему римлянину, следовательно, не имела законных прав дочери, во-вторых, в кругу заговорщиков я играл определенную роль; поэтому-то он и проявил великодушие: дал свободу девушке и даже разрешил ей носить имя Кассия. Он от этого ничего не потерял, мы - выиграли.

Мало что унаследовала моя жена от отца. Она - нормальной полноты и гораздо спокойней его, худого, нервозного, невероятно честного даже для патриция, каким помнится мне он. Кассий Лонгин. У нее карие миндалевидные глаза, как у отца, но смотрят приветливо, а не презрительно. А черные вьющиеся волосы она унаследовала от матери. К сожалению, когда я впервые появился в доме Кассия, мать моей жены была уже в царстве теней. По рассказам Кассии, была она как добрая богиня: заботливая и прекрасная.

- Пойдем, сегодня я готовила по новому рецепту!

Кассия потянула меня в боковую комнату. Она любила готовить и часто угощала меня необычным блюдом. Когда торговец обсчитывал ее на ас-другой, она легко прощала, если он делился с ней каким-нибудь тайным рецептом травяного настоя. Сегодня к мясу, зажаренному особым способом, она добавила какую-то смесь трав, так что я не мог понять, что это за мясо. Баранина? Говяжье филе? Для Кассии приготовление пищи целый ритуал, и мои попытки отгадать, что это, были частью ритуала. Потом мы вместе смеялись над бесплодностью моих попыток, и это тоже было частью ритуала.

Когда, насытившись, я менял позу, она убирала посуду - образцовая римская жена. Потом мы имели обыкновение, беззаботно болтая, пить вдвоем фруктовый сок или вино. Сегодня она была какой-то рассеянной, чувствовалось: что-то гнетет ее.

- Что случилось? - спросил я наконец.

- Дошло уже до Сириаков. То, что ты называешь лихорадочным гриппом, сказала она. - Во всяком случае, мне так кажется. Целая семья. Соседи рассказали.

- О великий Эскулап! - пробормотал я.

Недавно возница Сириак с обозом вернулся с юга Испании. Конечно, это эпидемия. Клянусь Олимпом! Ясно, что он занес болезнь в Талтезу. Кто следующий? Соседи давно заражены...

- Будем предусмотрительны, хорошая моя. Недавно я купил массу жаропонижающих лекарственных трав. Надо, чтобы ты, начиная с сегодняшнего дня, как можно реже выходила из дома. Насколько это известно врачам заболевают те, кто общается с больными.

Она сдула упавшую на лоб прядь волос и мягко улыбнулась:

- А ты сам заколдован, Сабин? Нет. Хотят ли боги нашей смерти или нет, покажет время. Но пора сказать всем, что ты врач.

Я молчал. Возможно, Сириак просто сильно простудился, подхватил малярию, на худой конец. Нет, я и сам в это не верил. Самые худшие опасения окажутся самыми верными. И все же, отказаться от такой прекрасной маскировки? Нас двоих я надеялся уберечь. Мы хорошо питаемся, и хвори будет нелегко свалить нас. Кроме того, у нас достаточно корней аконита, чтобы его отваром укротить бешенство лихорадочного пульса, но есть друзья, соседи, весь поселок! Будь ты трижды проклята, клятва Гиппократа! Либо ты всегда верен клятве, либо не верен ей! Я знал, что не смогу смотреть людям в глаза, если не...

- Как только кто-нибудь задумается над тем, почему я, врач, так долго скрывал свои медицинские познания, нам конец. У императорской тайной службы тысяча ушей.

Кассия погладила меня по лицу так, как лишь она умела.