Страница 4 из 40
Причин выдвижения на первый план авторских рубрик много: индивидуализация сознания; растущая профессионализация и специализация критики как вида деятельности[27]; общая тенденция к большей лаконичности, проявившаяся на рубеже веков во многих жанрах[28]; стремление к постоянству в быстро меняющемся мире[29] и возможность удовлетворения ожидаемых запросов читателей[30]; большее доверие к уже проверенному и понравившемуся автору как арбитру вкуса; индивидуальность и неповторимость авторского взгляда на отдельные явления литературного процесса и эпоху в целом, единство оценок, вписывание новых явлений в уже сложившуюся иерархию ценностей[31].
Авторская колонка заметно отличается и от обычной рубрики, и от цикла статей.
Объединяющим принципом традиционной газетно-журнальной рубрики выступает прежде всего выбранная тема, авторская же рубрика всецело определяется личностью автора. Как раз в темах авторской рубрики вполне возможны вариации[32].
Цикл статей обычно изначально более серьезно продуман и более связан единой темой, чем авторская рубрика, предполагающая прежде всего молниеносную реакцию автора на события. Т. е. если цикл статей задумывается заранее (хотя бы в общих чертах), и затем замысел постепенно воплощается, появляясь на страницах периодического издания, то при зарождении авторской рубрики решается прежде всего вопрос: «кто»; т. е. редакция принимает решение: о литературе у нас будет писать такой-то; с ним заключается конвенция, которая может порой обставляться какими-то добавочными условиями типа: «да и нет не говорить», но изначально тема не определяется редакцией, отдается на волю автора; более того, предполагается, что он будет отзываться на новые литературные явления как захочет, обычно это входит в условия договора, для этого авторская рубрика и создается; тут редакция идет на определенный риск, регулярно получая небольшие сюрпризы. Разумеется, бывали случаи, когда такие сюрпризы переставали радовать редакцию, и сотрудничество прекращалось. Бывало и наоборот, так что автор, потерявший терпение из-за того, что редакция чересчур настойчиво диктует ему свою волю, прекращал сотрудничество. История журналистики полна подобными инцидентами, пестрит «письмами в редакцию» о прекращении сотрудничества, разрыве отношений и т. д.
Иными словами, для того чтобы газетная рубрика или колонка стала литературным событием, необходим был целый ряд условий. Наиболее существенные результаты получались, когда совпадали все условия: издание существовало прочно, редакция предоставляла автору достаточно свободы, автор оказывался на высоте, у рубрики появлялось достаточно читателей и почитателей.
Только тогда авторская рубрика становилась явлением в литературной жизни периода, а свод колонок превращался в книги, которые навсегда остались в истории литературной критики: «Среди стихов» В. Я. Брюсова, «Письма о русской поэзии» Н. С. Гумилева, «Лики творчества» М. А. Волошина, «Литературный дневник» Антона Крайнего (З. Н. Гиппиус).
В эмигрантскую периодику авторская литературно-критическая рубрика перекочевала из российской прессы и получила новую жизнь, особенно заметную на фоне того, как в советской России проявлять индивидуальность критикам и журналистам становилось все труднее[33].
Многие авторские рубрики стали заметным явлением в литературной жизни эмиграции и сыграли серьезную роль в истории литературы, критики и журналистики русского зарубежья: «Литературные беседы» Г. В. Адамовича в «Звене» (Париж, 1923–1928) и его же «Литературные заметки» в «Последних новостях» (Париж, 1928–1940); «Люди и книги» В. Ф. Ходасевича в «Возрождении» (Париж, 1926–1939); «Литературные отклики» и «Литературный дневник» М. Л. Слонима в «Воле России» (Прага, 1923–1926, 1927–1930); «Литературные заметки» Ю. И. Айхенвальда в «Руле» (Берлин, 1923–1928); «Письма о литературе» А. Л. Бема, из-за прекращения изданий перекочевавшие из «Руля» (Берлин, 1931) в «Молву» (Варшава, 1932–1934), а затем в «Меч» (Варшава, 1934–1939).
Глеб Струве, Николай Бахтин, Кирилл Зайцев, Мочульский, Бицилли, Вейдле, Святополк-Мирский, Шлёцер писали не меньше, но их публикации в значимые колонки по разным причинам не сложились.
Иногда удачно начатые рубрики преждевременно обрывались и не были завершены в задуманном виде (из-за прекращения издания, смены формата, переезда автора и т. д.). Например, авторская рубрика «Дневник читателя», которую Г. П. Струве вел в парижском «Возрождении» в 1926–1931 гг., оборвалась с отъездом автора в Англию, где он преподавал и продолжал не менее обильно писать и публиковаться, но уже в других изданиях и чаще на английском языке. В отдельных случаях после внезапного прекращения рубрики автор продолжал писать в других изданиях или даже открывал в них новую рубрику, немного иного вида. Некоторых авторов не смущало даже прекращение издания, они стремились продолжать свою рубрику несмотря ни на что: так «Письма о литературе» А. Бема после закрытия берлинского «Руля» успешно перекочевали в варшавскую «Молву», а когда перестала выходить «Молва», продолжили свое существование на страницах «Меча».
На характерный для писателей XIX века вопрос: что в литературе важнее, «как» или «что» – в эмиграции был дан остроумный ответ: главное – «кто».
Усиливающаяся индивидуализация сознания влияла на перемены как в структуре периодики, так и в системе жанров. Альманахи зачастую были просто сборниками разнородных материалов, без своего лица. Белинский сразу отметил характерную черту новой, журнальной эпохи: «Журнал должен иметь прежде всего физиономию, характер; альманачная безличность для него всего хуже»[34].
В газете индивидуальное начало проявлялось еще более ярко: если для журналов характерно было направление, своего рода коллективное лицо, то газета могла объединять на своих страницах сразу много ярких индивидуальностей, и это одна из причин широкого распространения литературно-критических масок именно в эту эпоху.
Литературные маски возникали и раньше. Если пушкинский Феофилакт Косичкин появлялся в печати лишь трижды, то Барон Брамбеус (Сенковский) публиковал свои «Листки» на протяжении многих лет. Но в Серебряном веке с его страстью к игре и даже возведением игры в культ гетеронимия была особенно распространена и автоматически перешла в эмиграцию. Больше всего материала предоставляли парижские издания, более обеспеченные и долговечные по сравнению с берлинскими, и др.
В «Последних новостях» Г. В. Адамович, помимо еженедельного четвергового подвала, который, как правило, был гвоздем литературной страницы, вел еще несколько постоянных колонок. Под псевдонимом Пэнгс он каждый понедельник с сентября 1926 г. по апрель 1940 г. публиковал ряд заметок с общим названием «Про все» – своеобразную хронику светской и интеллектуальной жизни. По средам с ноября 1927 г. по август 1939 г. под псевдонимом «Сизиф» печатал колонку «Отклики», посвященную преимущественно литературе. Начиная с марта 1936 г. «Отклики» посвящались преимущественно новостям иностранных литератур, для советской же была создана специальная рубрика «Литература в СССР», которую Адамович подписывал инициалами Г. А. Помимо этого, его перу принадлежит множество «внеплановых» публикаций, подписанных полным именем либо А.; Г. А.; Г. А – вичъ; —овичъ; —ичъ; —чъ; —ъ, а иногда не подписанных вовсе.
В тех же «Последних новостях» на протяжении семи лет (1928–1934) подвизался Старый книгоед (М. А. Осоргин) со своими «Заметками Старого книгоеда», после чего на следующие три года (1934–1936) трансформировался в Книжника с «Заметками книжника».
27
Если в первой половине XIX века литераторы чаще работали во многих жанрах одновременно и при этом сами же зачастую выступали в роли редакторов и издателей, то к началу ХХ века нередким стало явление критика в чистом виде и даже критика-фрилансера (способствует этому и общемировая тенденция к коммерциализации прессы, возросшие возможности существовать на гонорары от критических публикаций). Хотя в русской литературе и в это время наиболее интересными критиками зачастую продолжали оставаться поэты (Брюсов, Анненский, Гумилев, Ходасевич, Адамович и др.).
28
Об этой тенденции, наблюдающейся в лирических стихах, писал Б. М. Эйхенбаум, справедливо замечая, что если в XIX веке лирическое стихотворение могло насчитывать десяток и более строф, не воспринимаясь при этом длинным, то в начале ХХ века средняя длина лирического стихотворения – три-четыре строфы, а от более длинных читатель устает. Та же тенденция наблюдается и в критике: если в эпоху Белинского журнальный критик легко позволял себе статьи по четыре печатных листа (на сегодняшний взгляд это целая брошюра), то в начале ХХ века мало какой журнал поощрял такое многописание, поскольку основная масса читателей воспринимала это как тягомотину. Газета тем более ограничивала объем материала в лучшем случае подвалом (в среднем 7–8 машинописных страниц). «Глотатели газет», как назвала их Цветаева, имели свои предпочтения, с которыми приходилось считаться. Критики, имевшие «короткое дыхание», чувствовали себя в этом формате весьма уверенно. Остальным приходилось обращаться к форматам журналов или книг, которые тоже претерпевали изменения. Тенденция, кстати, продолжается и в наши дни, достаточно сравнить среднюю длину постингов появившихся один за другим «Живого журнала», «Фейсбука» и «Твиттера». В «Живом журнале» это чаще всего развернутое высказывание, фактически статья, в «Фейсбуке» – отклик на один-два абзаца, а в «Твиттере» – реплика в несколько слов.
29
Читатель должен был быть уверен, что, раскрыв газету или журнал, найдет на привычном месте постоянную рубрику.
30
Постоянная колонка знакомого автора воспринималась как более надежный, уже апробированный путеводитель по литературному процессу с известными критериями.
31
По точности оценок и прогнозов мы сейчас и судим о критиках. Большинство людей, сталкиваясь с новыми литературными явлениями и пытаясь оценить их, попадает пальцем в небо в девяти случаях из десяти. Вдумчивые критики угадывают гораздо чаще – до половины. Выше 50 процентов – единицы, а таких проницательных критиков, как Брюсов или Гумилев, можно во всей истории литературы пересчитать по пальцам. С их тогдашними оценками новых явлений приходится соглашаться в подавляющем большинстве случаев, а часто и удивляться, насколько верно они предчувствовали дальнейшую творческую судьбу того или иного автора по первым сборникам стихов.
32
Г. В. Адамович в своей рубрике «Литературные заметки» ухитрялся публиковать и мемуары, и статьи о Бетховене или советской молодежи, и никому в голову не приходило пенять ему на их неуместность.
33
Лишь с середины 1980-х гг. колумнистика в России стремительно возрождается и вскоре становится одним из главных явлений, по мнению исследователей: «Именно колумнистика, на наш взгляд, наиболее полно отражает процессы, происходящие в современном информационном пространстве» (Успенская С. С. Колумнистика: проблемы жанровой идентификации // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2007. № 1. С. 240–244).
34
Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953. Т. 2. С. 46.