Страница 19 из 166
Согласитесь-ка… Из лингвистического контекста задания безусловно следует, на каком месте в постпозиции или препозиции глупые разработчики расположили единственно правильный ответ. Иное дело, если в элементарности верных ответов два-три, а из них требуется избрать оптимальный, приносящий максимум очков.
Из всех прочих наиболее простодушными и прозрачными Филипп находил гадательные тесты по белоросской истории, литературе и языку. Не намного от них отличалось и тестирование по русскому языку в преподавании тщеславной дамы-доцента с богословским именем Августина.
В студенческо-преподавательском фольклоре фигурирует: в Августину она приспособленчески перекрестилась в августе 1991-го после того, как руководившие Совсоюзом и куда-то его направлявшие коммунисты сами себя запретили. До того она по паспорту значилась Ноябриной. Родители эдак ее обозначили, имечком заклеймили, потому что дочь у них родилась 7 ноября.
«М-да, с коммунистическим приветом были у нее предки. И она сама того-этого. С именами-то зачем перед властью прогибаться?»
А вот он, Фил Ирнеев, к собственным паспортным данным значительных претензий не имеет; подразумевается, кроме записи о гражданстве. Вполне годятся, если свои имя и фамилию он переводил с древнегреческого как «любящий» и «мирный». Сакральное варяжское отчество Олегович между ними тоже звучит неплохо.
День рождения, спасибо генетически православному родителю, тезоименитству и дню ангела соответствует. Чего еще желать?
«В генезисе, когда желательно перебраться на постоянное место жительства в Испанию, на историческую родину дедушки Хосе. Там хочешь — не хочешь, но придется стать сеньорито-католико дон Фелипе Бланко-Рейес. Не то благородные кастильские родственники кровно обидятся.
Или все-таки податься в Штаты? Стану там методистом… баптистом мистером Филом Ирнив-Рейес.
Ох мне, Господи, направь и укрепи. Дедушка — эмигрант, и внучек туда же».
Из семейных преданий Филипп извлек две противоречивые версии.
В материнской интерпретации дед Хосе Себастьян Бланко-Рейес оказался в СССР по гуманитарным соображениям. Его-де ребенком вывезли из горящего Мадрида советские летчики, исполнявшие интернациональный долг. Детский приют разбомбили испанские фашисты-франкисты, а воины-интернационалисты всех без разбора детей эвакуировали, кого на кораблях, кого на самолетах.
Между тем, по отцовской раскладке, агенты Коминтерна и ГПУ специально похитили родного племянника видного политика фалангистской партии, когда испанский народ поднял восстание и реконкисту против правительства коммунистов и анархистов, стремившихся насадить в Испании тоталитарный режим сталинского типа. Ребенка родителям сталинисты не отдали, потому как захотели сделать из него коммунистического янычара и большевистского шпиона.
Ни ту, ни другую версию испанские дядюшки и тетушки Филиппу не подтвердили, списав случившееся в далеком 1939 году на неразбериху и сумятицу гражданской войны. Хотя фалангисты и сподвижники каудильо Франко в достославной фамилии Бланко-Рейесов имеются, они-то непременно голосуют за демократический центр.
Говорят: два сапога — пара. А если они оба правые или оба левые? Правильно, вы угадали. Тогда это — политическая партия, мои благосклонные читатели. В такой обуви ходить неудобно. Будь эта пара супружеской и центристской.
Вероятно, по данной причине наш с вами герой принципиально не пошел на выборы — то ли парламентские, то ли муниципальные, — в первый раз в жизни получив этакое активное право по возрастному цензу. Благо по белоросским законам пассивное политическое воздержание не наказуемо и неподсудно.
Ни к левым социалистам, ни к правым капиталистам, ни к партии власти, чьи полпреды обычно и симметрично восседают в президиумах, Филипп не принадлежал. Душа его к ним всем, политиканам, не лежала. Он, как пишется в анкетах, нигде не был, не состоял, не участвовал, не замешан…
Пусть кто-то там за что-то или против чего-то голосует, как угодно ему и тем господам, кто перемешивает, подсчитывает и объявляет результаты выборов. Валяйте! Но без него, Фила Ирнеева.
Тем более, когда родной дед Хосе записался в коммунисты по мальчишеской глупости во время оно. Потом же оно как пошло, поехало, покатило, один Дьявол ведает куда и зачем. Или Бог его предопределяет непостижимо для смертных.
Едва 13-летний Пепе Бланко-Рейес в страхе опамятовался в московском детском доме, было уже поздно бриться наголо, если с тебя скальп сняли. В компетентных органах тогдашнего ГПУ-НКВД его быстро профильтровали, взяли на заметку и в разработку.
На необратимую авантюру Пепе подбил приятель Маноло из того самого, якобы разбомбленного приюта. Давай, мол, на светлое будущее всего человечества посмотрим. В России нет ни богатых, ни бедных, ни голодных, ни рабов. Когда же мировая пролетарская революция неизбежно победит, можно домой вернуться, если в Стране Советов им не понравится.
Пробраться на русский самолет под чужим приютским именем было не трудно в бедламе и панике, царившим в Мадриде в марте 1939-го накануне триумфального вступления в столицу победоносной армии генералиссимуса Франко. К тому времени она наголову разгромила на четырех фронтах войска анархистов и коммунистов вкупе с боевиками интербригад, воевавшими за мировую революцию добровольно или по приказу.
После детдома, школы, промывки мозгов в течение пяти лет бравый ефрейтор, правоверный комсомолец, испанский республиканец Хосе Себастьян Бланко-Рейес пошел добровольцем на фронт. Воевал в Восточной Пруссии, брал Кенигсберг, стал членом КПСС и кавалером ордена Славы. В дальнейшем отучился в институте иностранных языков, откуда его распределили в главное разведуправление Минобороны Советской Армии и снова стали учить.
Выучили дедушку Пепе, наверное, неплохо, — позднее сделал вывод Филипп, если тот благодаря чужой глупости провалившись нелегалом в Картахене, в акваланге несколько морских миль добирался до советского шпионского судна под видом гидрографического стоявшего на тамошнем рейде.
Почему в дальнейшем ГРУ открестилось от услуг незадачливого шпиона, дед, наверное, не рассказывал. Может, воспрепятствовала суровая подписка о неразглашении у грушников? Или 5-летний Филипп не совсем понял его намеки и обмолвки.
Рассказы и воспоминания деда Хосе он два года слушал, разумеется, в закрытом режиме — тет-а-тет и строго по-испански. Вряд ли одинокий 70-летний старик предполагал, что несмышленый и неразумный внук запомнит его отрывочные несвязные мемуары буквально и дословно.
Возможно, Хосе Бланко-Рейес невыносимо нуждался в слушателе, уместно поддакивавшем «си, абуэлито мио» и невинно вопрошавшем «и ке пасо деспуэс?». Да, дедушка, и что же произошло потом?
И тогда и потом Филипп с четырехлетнего возраста частенько прибегал к своей способности не забывать добро и зло, не прощать и быть благодарным.
И уж подавно укладывать любую информацию, способствующую его пониманию окружающего мира, в собственной системе на место ей надлежащее. По рангу и по ранжиру, стремясь отделить благонамеренное вранье от нелицеприятной и оскорбительной правды.
И тем и другим его в избытке, как и всех нас, пичкали с рождения. Вернее, с первых, обращенных к нам слов, какие мы можем понять и припомнить.
С самого нежного возраста, — Филипп, увы, не мог вспомнить точную дату, — он стал понимать: оказывается, взрослые говорят совсем не так, как они думают, и думают вовсе не так и не о том, о чем говорят с детьми.
Так вот, папа радостно говорит с ним по-английски, но, жаль, плохо понимает по-русски и по-испански. Мама с дедушкой не совсем понимают по-английски, но в то же время страшно радуются, коль скоро сынуля и внучек им отвечает и о чем-нибудь их спрашивает на родном испанском языке.
С русским языком у мамы с дедушкой дела обстоят неважно. Зато старшая сестренка Леночка свободно говорит по-русски. Взрослые и дети во дворе, на улице, на пляжном Молодежном озере в парке, по телевизору и по радио тоже только на русском переговариваются. Но ничегошеньки не соображают, когда с ними разговариваешь простыми и понятными словами на испанском языке мамы и дедушки или по-английски, как с папой.