Страница 2 из 86
мечтаний дело не шло. По слухам не то, что проникнуть – даже найти Академию
сложно. Беглецы гибли в горах, теряли разум. Да и что там, в мире? Неизвестность
пугала.
Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик
скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека
найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе
– Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине
или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал
беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога.
Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?
Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне
– Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже
примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не
приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к
жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно
человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и
божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное
существо.
Это ладно, можно простить такие ошибки. Но книга оживала в его руках –
этим она отличалась от других. Страницы могли неожиданно опустеть, каждый раз
выдавали новые письмена и рисунки, часть листов пустовала. Авенир захотел
разобраться, но его всё время отвлекало подсобничество и учение. Однажды книга
показала ему заклинание воздушной сферы. Чародействование влекло наказание…
Полет мыслей нарушили крики с улицы. Он осторожно привстал с кровати и
выглянул в окно. В придорожной пыли катались, сцепившись, два деревенских
пацана.
– Бей! В нос! Давай! – дерущихся окружила толпа детей, раздавались звонкие
вопли, хлопки, крики.
Крупный мальчишка завалил тощего, уселся на грудь, придавил коленями.
Кулаки поднимались медленно, да и поверженный противник извивался как
скользкая серая гюрза. Авениру задела такая несправедливость. Он схватил сумку
и вышел из своего убежища.
– Эй, мелюзга, кончай представление. Толстый скоро помрёт с натуги – и так
воняет, аки хряк в свинарне.
Детвора удивленно разглядывала незнакомца. Путники в этом селении редки, да и выглядит не как привычные всадники из Глинтлея. Невысокий русый
парнишка принялся сбивчиво объяснять:
– Он сам виноват. Украл медяки из школьной шкатулки. А нас потом всех
застегают. Крот на смотре и узрел, как Тайрин крался сзаду дома с мешком. Подлец
его ударил.
Парень покраснел – видно удар пришелся по весьма чувствительному месту:
–Крот сказал всё нам. Мы его нашли. Он прятался на сеновале. Надо наказать, чтобы не лез больше.
– Вы его и так прилично наказали. Хватит.
Авенир потеснил толпу, помог тощему встать:
– Значит, школа. И учителей хватает?
– Остались только Старый Дон и Каст Генри. Еще староста учит.
– Ясно, тут и староста есть. Проводишь меня к нему. А вы верните деньги в
школу. Уразумели?
Детвора закивала. Авенир с вором-неудачником зашагали к старостату. Волхв
мельком присматривался. Многие дома покосились, заборов не было. У редкой
избы суетился пёс, люди оглядывались на чужака с опаской, женщины закрыв
лицо, скрывались в домах. Попытался подойти пьяный мужик, но запутался в
собственных ногах, плюхнулся в корыто помоев.
«Кого-то они напоминают» – парень напряг извилины. – «Дети одинаково
одеты, женщины прячутся. Хотя, как же ещё? Во всех поселениях традиции сходны
и чтутся веками».
Старостат – высокий и красивый дом в два яруса был, пожалуй, единственным
сооружением не из дерева. Стены выкрашены синим, в окнах переливается мутное
кварцевое стекло. Казалось, что когда разруха гуляла по деревне, то обошла здание
стороной. На заборе крепилась табличка с восьмиугольником – символом
Гроумита. Авенир с Тайрином с усилием отворили тугую крепко прилаженную к
забору калитку.
Староста Роуэльд плюхнулся в уютное широкое кресло и подумал о том, что
ему хотелось бы сейчас жареных грибов и свежего сливового соку. В дыхании
давно появился сладковато-кислый привкус – больной желудок вкупе с возрастом
заявляли о себе часто и громчо. В свои семьдесят два староста выглядел на все
девяносто – сказалось неспокойное прошлое. Да, почти никто из соратников не
дожил до этого времени – а как бы хотелось пропустить чарку-другую, вспомнить
удалые года, когда чувства были острее, а жизнь текла стремительно …
Дремы прервал решительный стук в дверь.
Старик вздрогнул.
«Эх, и кого принесло в такую рань? Неужто опять какого-то мужика, с вечера
напившегося льняного самогону, замучила совесть и он приполз жаловаться на
несчастное житие?»
Снова раздался стук.
Роуэльд кряхтя, переваливаясь с боку на бок, проковылял к двери, открыл
смотровое. На пороге стояли здешний постреленок и молодой незнакомец в
странном одеянии.
– Кто ж это пожаловал ко мне в гости?
– Впустите, голова. К вам тута человек пришел. Про школу спрашивал.
– Да вижу, что не зверь.
Щелкнул затвор и тяжелая исцарапанная дверь бесшумно отворилась.
– Входите. Есть хотите? Молодчатка ведь всегда голодна? За столом и беседа
лучше идёт.
Из глубины дома пахнуло теплом и уютом. Широкий вход ведёт в гостиную, на стенах спят картины, в подставках мирно горят свечи.
Роуэльд усадил гостей за стол. Глубокие уютные кресла меньше всего
походили на обеденные стулья. В Академии такой роскоши не было – все сидели на
твердых неудобных лавках, еда хоть и была вкусной, но казалась ненастоящей –
видать, маги-повара не сильно заботились о желудках дагов. Раздумья прервал
аромат, доносившийся с кухни. Запах густ – можно почерпнуть ложкой и запихать в
рот. В животе съежилось, Авенир ощутил неимоверный голод. На столе появились
жареные куропатки, котелок с галушками, ячменные лепешки и плошка сметано-
чесночной намазки.
– Налегайте от души. Я позавтракал уже. Разве что почаевничаю с вами.
Нечасто этот дом видел подобное чревоугодье. Первыми исчезли куропатки.
Хрустя зажаристой корочкой, обсасывая жирные пальцы и почерпывая лепешкой
намазку, гости приговорили птичек. На очереди стояли галушки. Их уплетали не
так бодро, но огонек в глазах ещё горел. Когда староста внёс чайник, гости
неторопливо макали лепешки в остатки намазки.
– Да уж, правду говорят, что еда это зло. Делает людей ленивыми. Делать
ничего не хотят, лишь бы поспать.
Тайрин расплылся в улыбке, глаза сыто блестели:
– А раз вы нас накормили, значитца, вы – главный злодей!
– Вот юнцы то пошли, остроязы – проскрипел Роуэльд и принялся разливать
дымящийся напиток.
«Незлобно проскрипел», – подумал Авенир. – «По-доброму так. Как любимый
томик по зверобытию».
– Про школу спрашивал. Стало быть, учить надумал? – уже за чаркой терпкого
напитка спросил староста, – а в каких сведущ науках? Молод ты для ученого ума. В
такую пору юноши мыслят о богатстве, славе да теплых объятиях заботливых
кармилитянок. Да и что знания? Опыт дороже.
– Ваша правда. Мыслить о девицах, тугих кошельках и почетном месте
приятно, – Авенир почесал щеку. – Да вот в желудке от этих дрем не прибавляется.
Наследства богатого мне Фортуний не принес, известности тоже – всё что имею, ношу с собой.
Юноша переборол накатывающую дрему:
– Я знаю зверовзросление, полевое хозяйство и сруб жилья.
Голос Авенира стал серьезным:
– Могу работать в поле и на стойлах.